Писатели

Ничего нет вокруг, кроме холода, искусственного света, звёзд и ветра. Два молодых человека стоят у телефон-автомата, висящего на стене закрытого продуктового магазина. Оба в валенках, меховых шапках ушанках и болониевых куртках на ватине. Один, худой и высокий с жесткими кучерявыми волосами, выбивающимися из под шапки, и смуглым, но не загорелым лицом, что-то энергично шепчет в трубку. Второй, маленький, с непропорциональной фигурой, приплясывая от мороза топчется рядом.

Маленький:
«Валька, - (тот не слышит) - Валька! Ну сколько можно болтать с этой Наташкой? Пойдём, договаривались же, не больше десяти минут.»

Высокий, отрываясь от телефона, прикрывая трубку рукой:
«Герка, подожди чуть-чуть. Сейчас закончим.- Возвращаясь к разговору, почему то опять переходя на шепот - Так что у тебя там на тумбочке стоит?»

Маленький оттанцевал в сторону посмотрел на часы. «Юношеские» производство Заря 15 камней, подаренные отцом. Подождал пять минут и решительным шагом, подойдя к телефону быстро нажал на рычаг.

«Всё, Валька, баста! В школе поболтаете, в одном классе учимся. Договаривались, что сегодня ночью пишем, каждый по рассказу. Завтра мои родители уже не в ночную смену, больше время не будет, так что пошли.»

Маленький, не оборачиваясь, шаркая великоватыми для него валенками, пошел вдоль улицы одноэтажных финских домов.

«Поболтаете»-передразнил его Валька.

Вздохнул и поплелся следом. Он вспомнил, как они строили планы на эту ночь, написать что-нибудь этакое, приготовили кофейник и целую пачку молотого кофе, а так же нашли где-то старую трубку и пригоршню болгарского табака «Нептун». Нет, идти надо и он ускорил шаг.

Они быстро дошли до дома. Сняв куртки, шапки и валенки в прихожей; вошли внутрь. Там  было, светло, тепло, уютно. На кухонной плите стоял коричневый, эмалированный кофейник из носика которого поднимался пар. 

Герка: «Кофе будешь?»

«Конечно — ответил Валька, грея руки над плитой - А ты вообще, о чём думаешь писать?»

Герка:  «В каком смысле?  О жизни конечно.»

Валька: - «Это понятно, но я имею ввиду сюжет. План произведения, ну или идею.»

Герка: «Да идей-то много, но я хотел что-нибудь фантастическое или реалистическое.»

Валька: «Расскажешь?»

Герка: «Конечно. Садись. Попьём кофе.»
Они сели за кухонный стол, накрытый клеёнкой в мелкий цветочек. Маленький разлил кофе по стаканам в массивных мельхиоровых подстаканниках. Отпил несколько глотков. Внимательно посмотрел на друга и тихо начал говорить.

«Когда тебя ещё не было в посёлке, мы жили у озера на самом берегу. Социальная система у нас простая, чем ближе к озеру, тем дальше от центра и тем семья беднее. Домики были небольшие на две семьи, отопление дровами, канализации и воды не было. В целом, похоже на этот дом - Герка повел руками вокруг — но только гораздо меньше. Со временем люди осваивались, появлялся какой-то достаток. Дома менялись на каменные, но занимало это годы.  Мы только приехали.  Соседкой была тетя Юля, полная недалекая женщина  со своим сожителем, толстым дебелым мужчиной. Как все здесь, любителем выпить. По воскресеньям он брал бутылку водки «Пшеничная», которую называл «пшенявая», и с удовольствием под щи выпивал в два приёма, громко булькая и дёргая кадыком. Затем, как он говорил, «играл в шахматы» - закуривал дешевые сигареты «Е2-Е4» и философствовал «за жизнь». У них была дочь Аня, года на три младше меня. Когда я выходил за дровами в сарай, дом надо было обойти и я всегда проходил мимо их окон -…
- Он вдруг замолчал.

Валька: «Ты чего?»

Герка: «Да так.» Он ненадолго задумался и нарочито откашлявшись, продолжил.
- «Ну ,в общем, иду я как-то мимо их окон и слышу, как кто-то пищит, огляделся вокруг, никого. Только форточка в окне открыта и за двойными мутными стеклами с обшарпанными рамами детское зарёванное лицо. Анька плачет. Впрочем, от слёз осталась только грязь, их уже не было, а она — Герка опять откашлялся — она только скулила, как щенок. Я бросился к двери, но дверь в дом была закрыта на большой амбарный замок. Опять к форточке. Спрашиваю где мама? Ну что можно добиться от девятилетнего ребенка?»
Говорит: «Мама уехала.»
Когда?
- Давно. Два дня назад.
И тут я задаю дурацкий вопрос: « По маме скучаешь?»
- Нет. Есть хочу… и пить.
В общем, так и кормил её через форточку супом и поил чаем, пока тетя Юля не приехала. То ли со свадьбы, то ли с поминок. Три дня гуляли. Теперь, через четыре года, вспоминают всё со смехом. А знаешь, мне ту маленькую Аньку до сих пор жалко. Вот такие дела… Как ты думаешь, сойдёт это за сюжет для маленького рассказа?

Валька: «Вряд-ли. Ты же знаешь, я сирота. Живу с приёмными родителями. Таких историй пруд-пруди. Где я раньше жил, например, мать в отпуск уехала, а ребенку четырех лет сорокалитровую выварку макарон наварила. Да и оставила, закрыла то же. Макароны испортились, заплесневели, так и ел. Знаешь, как противно?»

Герка, быстро взглянув на него: «Ну и что дальше?»

Валька: «Что, что? Не знаю. Родительских прав лишили, наверное. Да и вообще, люди БАМ строят, а ты со своей Достоевщиной.»

Герка: «Но ведь это правда?»

Валька: «Правда. Правда. Кому она нужна? Да и не правда это вовсе.»

Герка: «Не правда? А что тогда?»

Валька: «Родимые пятна капитализма, вот что. Маленькие точки на огромном здоровом теле. Погоды они не делают.»

Герка: «Но могут убить, при неблагоприятном стечении обстоятельств. »

Валька: «Ну а мы на что? Не надо давать им разрастаться, вот и всё.»

Герка: «Ну так вот этот сюжет и прихлопнет эту родинку. Разве не так?»

Валька: «Так-то так, только с этим сюжетом и тебя прихлопнут.»

Герка: «Почему?»

Валька: «Потому, что система так устроена. А родинка сама-собой отпадёт, как и многие до неё. Закон должен работать.»

Герка: «И как же он заработает, если неизвестно, что давить?»

Валька: «Как, как. Ты пойми, опубликованный рассказ читают сотни тысяч, а то и миллионы людей и получается, что маленький, незначительный случай бросает тень на весь социализм. Нас в стране почти триста миллионов. Где-то, что-то плохое происходит каждый день и если акцентировать внимание на только этом, то народ захочет удавиться. А уж если написать талантливо, то и отравиться перед этим. Ответственность надо чувствовать. Вот что я тебе скажу. «Нам не дано предугадать...» и так далее. Понял? »

Герка: «Нет. Больно, понимаешь?»

Валька: «Понимаю, очень понимаю. Но ты хочешь, что бы больно было другим?»

Герка: «Нет. Не хочу. Но от этой боли, я не плачу, а только злей становлюсь. Что-то поднимается в душе не хорошее и мне страшно.»

Валька: «Ладно, хватит. Вот только мистики нам не хватало. Давай, послушай мой сюжет. И плесни мне кофейку, а то у меня кончился.»

Он протянул стакан. Маленький взял кофейник за горячую ручку, налил до краёв, слегка перелив его и кофейная гуща заляпала начищенный мельхиор подстаканника. Высокий взял со стола салфетку и аккуратно вытерев подстаканник: «Не нервничай.»

Герка: «А я и не нервничаю. Просто люди иногда не понимают элементарных вещей. Они, они..»- он никак не мог подобрать слово - «механизированные что-ли.»

Высокий: «И я?»

Герка: «И ты то же. Иногда.»

Он замолчал. В абсолютной тишине они пили кофе стакан за стаканом,  иногда протягивая друг-другу сахар. Прошло пару часов. Но им не было скучно. Каждый думал о своём, находя поддержку в молчании друга.

Наконец Валька заговорил: «Ладно...» - короткая пауза - «Так я начну?»

Герка: «Начинай.»

- «Жил самый обычный человек. Родился, крестился, дальше гимназия, университет. Служил в департаменте иностранных дел, в русском посольстве викторианской Англии. Прекрасно ездил на лошади, плавал, как морж и всё было бы хорошо, но не давал ему покоя один момент.» -

Герка: «Какой?»

Валька: «Не перебивай.»

- «А, именно, звук. Тонкий, как-будто комар ночью в темноте летает. Звук был не навязчивый но постоянный. Слышал его только он, для других он и не существовал вовсе.» -

Герка: «Я знаю, тинитус называется.»

Валька: «Не перебивай.»

- «Куда бы он ни шел, что бы он ни делал звук был всегда с ним. Ест, он с ним. Пьёт, он с ним. Первая брачная ночь, он с ним. Ребенок родился, он с ним. Так и сопровождал его много-много лет. Но, как-то раз, он вышел на балкон посольского особняка в ясный прозрачный весенний день и вдруг. Это было похоже на удар молнии, гром с ясного неба, звук прекратился, а лежавший перед ним город стал покрываться мраком и рушится в никуда. На небе мгновенно вспыхнули звезды и так же стремительно исчезли. Перед глазами, как в калейдоскопе, появлялись какие машины и механизмы, о которых он понятия не имел, промелькнули десятки лиц, которые никогда не видел. Он исчез, так и не успев насладиться тишиной...
… Медсестра реанимационного отделения, подошла к пациенту, доставленному вечером после дорожно-транспортного происшествия, немигающие глаза покойника с расширившимися зрачками смотрели в пустоту. Накрыла его простынёй «Бедняжка, молодой, жить бы и жить» - подумала она - «Всего-то шесть часов в коме пролежал.» Подошла к аппарату искусственного дыхания и нажала кнопку выключения, прекратив назойливый умформерный писк.»
…
Маленький: «Но ты же не любишь мистики?»

Высокий: «Это не мистика вовсе.»

Маленький: «А что тогда?»- « Фантастика.» - ответил ему Валька.

«Подожди, подожди.» - засуетился Герка- «Получается, что всю свою многолетнюю жизнь в девятнадцатом веке, он прожил в своей голове за те часы, что находился в коме?»

«Именно.»- ответил Валька.

«Откуда он мог знать подробности жизни прошлого века? Ведь жил-то он по настоящему в двадцатом?» - Герка победно посмотрел на него.

« А это был его девятнадцатый век, он сам его создал. Мозг, или некто, понимал, что времени осталось мало и воспроизвёл новую реальность, для получения человеком жизненного опыта. Вот только не спрашивай, зачем это нужно. Я не знаю.» - Валька отпил кофе и спокойно посмотрел на Герку.

Тот был сосредоточен, спокоен. Но по нему было видно что он сердится. Начал говорить медленно, почти по слогам.

«Это идеализм. Причём, почти в чистом виде. Солипсизм, если хочешь. Открыл глаза — мир есть, закрыл нет. Мы вроде бы комсомольцы, разве не так?»

Валька, продолжая пить кофе: «Из комсомола нас с тобой скоро попрут из-за этого случая на уроке. Ну сидел я не за своей партой, а с Наташкой; ну шушукались; ну выгнала меня физичка из класса. Ты то зачем встал и ушел? Это же демонстрация. А это - политика. Теперь обещали выгнать, да в придачу из школы исключить. До выпускных экзаменов четыре месяца осталось. Придётся публично каяться.»

Герка: «Да и чёрт с ним. Не исключат, статистику не захотят портить. Покаемся, не первый раз, делов-то.  Не переживай, не из-за тебя меня из комсомола собираются исключать, а потому, что работу в комитете завалил, ну не могу я терпеть эту показуху, не могу. Кумач. Плакаты. Портреты. Лозунги. Отчитались. Побросали всё и по домам. Трава не расти. Поверь. Что если и что-то и погубит нас, так это показуха.»

- Он встал из-за стола и подошёл к окну. За окном была ночь. Звездная, ясная на востоке начинал розоветь рассвет. На западе огромной белой равниной расстилалось озеро, за которым была невидимая, но осязаемая граница и далее Норвегия, ровная, зеленая, холодная.- «Знаешь. Сколько не смотрю отсюда, сверху, ни разу с их стороны даже огонька не видел. У нас же всё залито электрическим светом всю полярную ночь.»

Валька: «Да что ты хочешь? Капитализм, НАТО, экономят. Телевидение их смотришь, одна рыба да олени. Скучища. У них даже ни одного космонавта нет, а мы скоро на Марс полетим. Давай вернёмся к нашему разговору. Почему ты считаешь, что это идеализм?»

Герка, вернувшись за стол: « Потому, что идея порождает реальность, а это не так. Сначала материя, а потом идея.»

Валька: «Не согласен. Во-первых в данном случае идея, как ты выразился, порождает другую идею, а не материю. Во вторых, действительность дана нам в ощущениях Любую материю ты ощущаешь как идею. Вот и всё. В отличие от солипсизма, который ты упомянул, где мозг формирует действительность. Тут, друг мой, главное, что лежит в начале. Конце-концов нет ни какой разницы, материя ли порождает информацию, можно и так называть идею, или наоборот. Спор между идеализмом и материализмом мне кажется абсолютно ненужным. Ну, если ты так хочешь, считай меня идеалистом. Что скажешь?»

Герка: « Ничего. Может это и действительно так, но мы живём в материальном мире. Не поешь, не попей, не истопи печь и всё — ты умрёшь. Разве не так?»

Валька: «Так! Да только отличить материю от не материи мы не можем и не сможем»- он сделал паузу и по буквам произнёс - «НИКОГДА.»- и без перерыва- «Кофе ещё есть?»

Герка: «Нет. Кончился. «Нептун» вот есть.

Валька: «Да ну его. Голова болеть будет. Мне ещё цветы бульбить. Сегодня уже воскресенье, может успею сдать.»

Он подрабатывал на местном кладбище, изготавливая искусственные цветы. Для этого тонкую льняную или хлопчатобумажную ткань красили, затем крахмалили, сушили. Затем вырезали ножницами «лепестки» будущих цветов и стальными шариками «бульбами» на длинной ручке, предварительно нагрев их на плите, придавали желтым, синим, зеленым и красным лепесткам, необходимую форму, «бульбили».  Всё это собиралось на проволочную основу при помощи ниток, клея и бумаги. Работа была не тяжелая, но нудная, долгая и кропотливая. Герка иногда участвовал в этом процессе.

Маленький: «Но ведь мы ещё ничего не сделали? Так, болтовня одна. Кстати, что там стоит на тумбочке у Наташки?»

Валька: «Услышал? Неважно. Потом. С рассказами успеем, какие наши годы. Вся жизнь впереди. Я пойду. Светает уже.»

Он встал. Оделся. Они пожали другу руку. Хлопнула входная дверь. Герка видел, как друг стремительной, упругой, походкой уходил по улице.

Рассказы так и остались не написанными. Один погиб в перестрелке где-то в Африке, в ясный прозрачный день весны 1986 года. Другой, через десять лет, выбросился из окна гостиницы на грязную парижскую брусчатку. В потайном кармане его костюма от Armani, полицейские нашли маленькую старую черно-белую фотографию какого-то мальчишки. Почти стершаяся надпись с обратной стороны  на русском языке гласила: «До обидного мало времени мы провели вместе.»