Кул

Опять в наушниках Курылёв,
Степной волк, и Снежные, Настины
А всё проклятая моя любовь
К одиночеству и ненастью.

Я снова люблю плохую погоду,
Колкие остеофиты отрочества.
И к потемневшему неба своду
Пущенной из пращи мне хочется.

Мне больно и холодно — и это клёво,
Или, как говорят подростки, cool.
Из оставшейся свадебной чашки Дулёво
Пью давно остывшего ветра гул.

Чай горчит, но меня это не огорчает.
Я б и хину пила не разбавляя ничем.
Сладость горечи чрезвычайна,
Несмотря на несовпаденье морфем.

Сонный дождь украду из ячейки Морфея:
Эвтаназия долгого тихого дня.
Желоба кровостоков потихоньку ржавеют
Под холодной ленью дождя.

Курылёв снова по книжным полкам
Бредёт молчаливым степным волком.
И я вспоминаю на тайно служимой мессе,
Как  два  поэта до смерти любили Гессе.

Вот так буквально любили — дОсмерти.
Дочитали и с полки себя сбросили,
Не достроив своей гармоничной Касталии.
Видно, так их достали.

А я слушаю несмолкающий Питер,
Он в наушниках до Ленинграда вытерт.
Я люблю дождя ржавеющую завесу,
Глубокие колодцы депрессивных дворов
И его простуженную розу ветров.

И мне cool от обветренных скул. И идите лесом.