Настена. роман. глава 1

НАСТЕНА





роман








© Евгений Сапрыгин







"Сильный в этом мире узнает все: позор, и муки, и суд над собой, и радость врагов. "

В. М. Шукшин






1


Лето в тот год стояло жаркое и изнуряющее.

Накалившись за неделю, дорожный асфальт улиц и тротуаров города превратился в мягкую субстанцию, отдавая из своей тверди воздуху влагу и жидкий, перегретый битум.

Горожане, будто бы партизаны-разведчики, попрятались прочь от солнца кто-куда: одни скрывались на дачах и фазендах, другие уезжали к открытым водоемам.  Город обмелел людьми, пригород, напротив, наводнился. Так сам собой случился пригородный коллапс.

В те дни в одной деревне, стоящей на самой дальней восточной притоке Тобола, случилось странное происшествие: пропал человек, и не просто человек, а коренной местный житель. Звали его Петрушой.

Забеспокоились деревенские, сроду ведь раньше такого не случалось, чтобы вот так, на пустом и чистом месте, был человек и вдруг не стало. Пропал!
Просто какое-то чудное дело!

Знали люди, что он был парнем странным, вроде как будто бы немножко «с приветом», но такого раньше за ним не замечали, чтобы пропал - и с концами.

Бывало - водилось за ним, здесь и скрывать особенно нечего - уходил он или в соседнюю деревню, или в город уезжал, и подолгу его не было, где - неделя, а где - и две с лишним дней протекало, но, в конце концов, Петруша сам возвращался обратно, на своих двоих.

Возвращался обыкновенно веселым, довольным, нагулявшимся.

Но в этот раз случилось совсем другое дело. Пропал Петруша! И с концами. И времени прошло уже больше месяца, как его никто не видел.

Ходили, аукали, кликали – а все одно: тишина и пустошь. Нет нигде Петруши. Вызвали полицейский патруль. Те приехали. Походили, покрутились снова по тем же дворам деревни, составив несколько бумаг для протокола, и уехали восвояси. А Петруша так и не нашелся.

Настена узнала о пропаже Петруши через два дня после того, как его не стало. Узнала, опешила, и горько-горько расплакалась, сидя у окна своей избенки. Она смотрела гремучими, словно намокшими от дождя, глазами  сквозь пелену воздушной завесы куда-то вдаль через оконное стекло кухоньки.

Вечерело.

Кажется, и вправду начинался дождь, и небо постепенно становилось хмурым, темно-синим, ухудшая ей и без того прескверное настроение.
В эту ночь она практически не спала, не смогла уснуть, ворох тяжких мыслей то и дело настигал и перетряхивал ее разум, заполняя собой образовавшийся вакуум.

Она, лежа на кровати, взбивала подушку – то чересчур угловатую, то плоскую, то шершавую, а то какую-нибудь еще, но такую, которая не давала ей уснуть. Настена решила: всему виной есть подушка. Эта чертова неудобная подушка, которая не дает уснуть!

Утро не наступало слишком долго для нее, но лишь только светало за окном, она, вконец измученная бессонницей за ночь,  решила, что будет искать его сама. Вот только с чего начать, никак не могла решить.

Вся деревня, близлежащий к ней залесок, круглое озерцо изрядно исхожены до нее, и идти по второму кругу – никакого смысла нет, поэтому она сделала вывод, что поиски проводить нужно в другом месте. Но где именно, она пока не знала.
Она вышла из дому.

Деревня жила своей спокойно-размеренной жизнью: без театров, без ресторанов, без парков для прогулок и прочего отдыха.
Зато парк был повсюду, он был настоящим и естественным, стоило только оглянуться по сторонам. Лес окружал деревню со всех четырех сторон.

Лес. Какое красивое, емкое слово!
Глубокое слово!

В самом конце улицы шел молодой бык Федька, он просто-напросто брел сам по себе, такой сильный, темно-коричневый, злой и угрюмый, не обращая ни на кого внимания. Настена его заприметила еще издали. Поначалу она подумала, что будет гораздо безопасней и спокойней, если на какое-то время спрятаться от него, схорониться во благо собственного спокойствия и собственной же безопасности, но потом решила: нет, пойду! И пошла.

Она шла, и чем ближе она приближалась к нему, тем больше она старалась не замечать его, даже не глядеть в его сторону, а главное, как она сама определила, не глядеть ему в глаза. Потому как это считается весьма плохой затеей, - глядеть быку в глаза. 
 
Утро уже разгулялось вовсю, и было хорошо кругом. Прозрачный и легковесный воздух был чист и тих, пели птицы, создавая чередованием соседних переливающихся звуков полную и красивую трель, многоголосо пели и ярко.
Она посмотрела вправо, вдаль, уже позабыв о страшном быке, и приметила, что озеро стало гладью – ровное, безмятежное. Ей захотелось искупаться.
Она, радостная, на толику мгновения решила сменить вектор своего движения в сторону озерца, но потом вновь вспомнила о Петруше, и от этого осознания ей снова взгрустнулось.

«Где же он?» - думала она.

Он вполне мог заблудиться в лесу, в чаще, среди деревьев, когда их ветви собой заполоняют свет неба и не видно ничего, чтобы сориентироваться на местности, она это тоже понимала и даже принимала для себя эту мысль больше, чем остальные другие мысли и версии, но почему-то именно она, эта версия, ей казалась нереалистичной.

Она верила в свет. В пенек. В солнце тоже верила. Верить же в то, что где-то далеко от ее деревни существует лесная непроходимая чаща и в ней заблудился он, она отказывалась наотрез.

Эта картина, воображаемая ей самой, казалась жуткой… Что вот где-то он… бродит от дерева к дереву с искривленным от страха и голода лицом, взывает на помощь, но никто не отзывается на его мольбы. В ответ ему, наверное, быть может, то же самое переливчатое пение птиц, что она слышит сама. И горькое только лишь одиночество.

И - страх, страх, страх...

- Настена! – она вздрогнула, испугавшись собственного имени.
Обернулась. Позади нее шла, ускоряя свой шаг, Агафья, она жила в соседнем доме и была ее самой близкой подругой.

– Ну что? Есть новости?.. – спросила та, едва переводя трудную одышку на мерно-ровное дыхание.

- Нет, ничего. Тишина. – ответила Настена.

- Как сквозь землю провалился!

Настена глядела на Агафью, ощущая легкое дуновение ветра, направленное ей в лицо. Ей хотелось обнять Агафью, расцеловать, она казалась ей такой родной, теплой, приветливой, и это кажущееся ее представление о ней согревало ей душу, особенно теперь, когда в ней было так больно и пусто.

- Знаешь что… деваха, - продолжила Агафья, - пойдем-ка сами прогуляться до леска!?. Поищем! Может, чего и найдем?! А?..

Настена промолчала, лишь инстинктивно пожав своими хрупкими покатыми плечами.

Они шли как во сне, двигаясь наощупь, царапаясь руками о ветви деревьев и кустарников. 
Настена думала о том, как бы самим не заблудиться, когда они, мятежные и взволнованные, уходили все дальше и дальше от того края, который отделял лес и опушку, указывающую на деревню. Комарье и мошкара хаотичным роем кусали руки, шею, раздражая их до зуда, лесная прозрачная паутина то и дело налипала на лицо.

 - Пее-т-руу-ша-а-а! – несколько раз прокричала Агафья, и последняя буква отдаляющимся многократным эхом акала между деревьями, как мячик, отскакивая от одного к другому, все дальше и дальше, пока совсем не затихала.

- Пее-т-руу-ша-а-а! - нежно - надрывным звуком голоса повторяла Настена.

Через некоторое время лес отвечал тишиной.