***

 Я жил и тлел в разваленной эпохе,
Носил стихи на кончике пера,
Я их читал, как на последнем вздохе,
Пел о любви, где "жрали" шулера.

Я видел тех, кто был в аду "Гулага",
Им тачка - мать, топор - родней отца,
Я благодарен им за Пастернака,
За кровь и свет тернового венца.

Меня несли шаламовские ветры
В строке больной и лютой Колымы,
Я пил весну, как кающийся вепрь,
В рубцовских снах поодаль от зимы.

Я опадал душевною листвою,
Наматывал на сердце грусти нить,
Кутиловскою огненной слезою
Я умывался между жить - не жить?!

Я ненавидел сборищ и собраний,
От них итог один - к стене, расстрел!
Прости меня, прости, Алёша Ганин,
Что я с тобой встать к стенке не успел.

Я был как все: свободный и бесстыжий,
Но точно знал, что есть на мне вина,
И жаль, вино не пил я с Борей Рыжим,
И не звала нас в гости Турбина.


Терял я силы, даты, числа,женщин,
Катилась жизнь куда-то в никуда,
И смысла в ней всё оставалась меньше,
А за спиной - года и города...

А ныне, что? Весь мир, как поле брани,
Вражда племён  - могила, крест,погост,
И будущее в призрачном тумане,
И крест, все тяжелей, который нёс.

От правды - зёрна, а от веры - крохи,
От междометий и глаголов - вздох,
Теперь живу в раздавленной эпохе,
В которой-то и не было эпох.

Всё отзовётся в стоне безобразном,
А будни - изрыгаемая ложь,
Язык один, но говорим о разном,
Держа в руках распятие и нож.

И нет имён, поэзии, наследства...
А на подмостках те же шулера,
Как истинный пример несоответствий,
С почившими эпохами добра.

Уйдёт в поля с ветрами эта осень,
И упадёт на землю "чёрный" снег,
А что потом? А сбудется ли "после"?
А что с тобою будет, человек?

Как ночь длинна, рассвета ждать не просто...
Одни мы здесь, мой друг, совсем одни.
Но "слава в вышних...."  - светят в небе звёзды,
В которых наше:"Боже, сохрани!".