Зелёной палаткой в зелёном лесу

Зелёной палаткой в зелёном лесу
час радости краткой от смерти спасу.
Спасу и помножу на крест и мечту
и царскому ложу его предпочту…

Лесного народа немой хоровод
кровавого хода времён не прервёт.
Не шорохом хвойным (он так поредел)
доносам и войнам прядётся предел.

Но разве не так ли всесильный Господь
из роли в спектакле не вызволит плоть?
Куда ж мы поденем свой гонор и страх?
Не Божьим веленьем живём в городах.

Себе для улова нас путает бес
веселья земного просить у небес.
От этой привычки уводит бедняг
тропа с электрички сквозь мелкий ивняк.

Час радости пробил над веком забот,
и ангел меж рёбер в дорогу зовёт.
Нет милости проще, нет чуда святей,
чем свежие рощи и дождик с ветвей.

Как были бы грубы болезнь и любовь,
когда бы не трубы берёз и дубов.
Им ветки ломая, с них лыко дерём, —
а кротость немая нам платит добром.

Хлебнём для сугрева и камушком в ларь,
что духом чрез древо становится тварь.
Любимой и другу как Вечности знак
органную фугу играет сосняк.

Над речкой, над кручей, над горем и злом
медвяно-колючий колышется звон.
По влажным оврагам цветёт бузина,
и любящим благом душа спасена.

Бессмысленным? Ой ли! Лишь горечь и мрак
скрываются в пойле, что стряпал дурак.
Неужто же эта священная связь
не волей поэта из тьмы создалась?

И лад из развала, и праздник из зол
не мудрость воззвала, не дух произвел?
То молвить могли бы, листвой говоря,
осины и липы,да нет словаря…

В терновую б заросль враля и ханжу.
А что не сказалось, уже не скажу.
Обугленной палкой в костре вороша,
мне родины жалко и жаль мураша…

Спросите у сосен на их языке:
а что мы уносим с собой в рюкзаке?
Что было случайным, что стало родным,
доверие к тайнам, цветенье и дым.

Дух горечи сладкой, туман и росу —
с зелёной палаткой в зелёном лесу.

1976