Лёгкие шаги безумия

ГЛАВА 24

Майор ФСБ Николай Сергеевич Иевлев переживал гибель знаменитого вора в законе Дрозда как личное горе. Без малого два года потратил майор на этого авторитета. Дрозд сделался для него почти родным. В сейфе у майора было достаточно материалов, чтобы подвести известного авторитета под вышак. Но об этом, кроме Иевлева, не знал никто. Николай собирал материалы на Дрозда осторожно и незаметно.

Два года назад Дрозд заказал родного брата майора, молодого преуспевающего коммерсанта Антона Иевлева. Повод для заказа был пустяковым: просто пересеклись взаимные интересы, и авторитет не счел нужным договариваться с бизнесменом. Ему было проще оплатить киллера, который легко и чисто шлепнул Антона в подъезде.
Дрозда считали неуловимым. Он всегда садился по мелким статьям, и все его «ходки» кончались досрочными освобождениями. Никто не сомневался, что по знаменитому вору в законе давно плачет вышак, но доказательств никогда не хватало. Их не могло хватить, ибо везде — в прокуратуре, в ФСБ, в МВД и даже в Государственной Думе, были у Дрозда свои люди. Майор Иевлев прекрасно понимал это, а потому копал под авторитета очень тихо и осторожно.

Заслуженный вышак уже явственно замаячил на горизонте, но тут Дрозда прикончили отчаянные отморозки в подмосковном ресторане «Витязь». Майору Иевлеву было вовсе не все равно, каким образом примет положенную пулю авторитет Дрозд. Врожденное чувство справедливости требовало, чтобы пуля эта была законной, государственной, заверенной приговором суда, а не бандитскими разборками.

Когда Иевлев узнал, что дело о перестрелке в «Витязе» вея отдел, руководимый полковником МВД Сергеем Кротовым, сердце его вздрогнуло и затрепетало. Разумеется, опер Михаил Сичкин вовсе не горел желанием поделиться с майором ФСБ материалами дела об убийстве Азарова. Он сказал ровно столько, сколько должен был сказать по законам межведомственных отношений. Ни словом больше. Но этого было вполне достаточно.

Иевлев и раньше догадывался, что перестрелка не была обычной разборкой. Был у нее вполне конкретный заказчик. За безвременной кончиной Дрозда и нескольких его людей стояла чья-то сильная рука. А теперь, когда в коляску маленькой дочери полковника Кротова подложили взрывное устройство с дистанционным управлением, у Иевлева отпали последние сомнения в том, что Дрозда убрали по указанию сверху, а вовсе не в пылу случайной разборки.

Кто-то давал понять полковнику Кротову и его людям, что не стоит глубоко копать. Этот кто-то действовал грубо и убедительно. Вероятно, Кротова уже предупреждали. Но он не внял предупреждениям и уехал в Лондон. Его предупредили еще раз, не словами, а действием. Вероятно, расчет строился на том, что жена моментально позвонит в Лондон, перепуганный полковник прервет командировку и, примчавшись в Москву, сделает все необходимое, чтобы дело о перестрелке и об убийстве певца Азарова зашло в тупик.

Иевлев был убежден, что вовсе не случайно коляска взорвалась до того, как в ней оказался ребенок. Жену полковника хотели не убить, а только сильно напугать. Однако странная женщина Елена Николаевна Полянская хоть и испугалась, но мужу сообщать о взрыве не стала, решила поберечь его нервы. Возможно, ее попытаются напугать еще раз. И те, кто это сделает, весьма интересовали майора Иевлева.

Он решил, что в Тюменской области Полянская должна находиться под постоянным, пристальным наблюдением. Вполне возможно, что во второй раз ее напугают именно там, а не в Москве. Хотя оттуда значительно трудней позвонить в Лондон…

* * *
Было пятнадцать минут третьего ночи. Майкл забыл открыть задвижку, и Лене пришлось долго трезвонить в дверь, Чтобы разбудить его. Ольга стояла рядом и уговаривала подать ночевать к ней.

— Лучше ты у меня останься, — сказала Лена, услышав наконец шаги Майкла за дверью, — у тебя ведь нет сил опять садиться за руль.

— Новая зубная щетка найдется? — спросила Ольга.

— Найдется, — кивнула Лена, — и халат, и тапочки, все найдется.

— Ладно, уговорила.

Майкл стоял на пороге в трусах и футболке. Он по-детски тер глаза и зевал во весь рот.

— Кто-то пытался открыть дверь, — сообщил он таинственно и серьезно, — я пригрозил, что вызову полицию.

— Мнительный вы человек, Майкл, — покачала головой Ольга, выслушав его рассказ до конца, — насмотрелись по телевизору о разгуле преступности в России, и теперь вам везде мерещатся бандиты. Может, кто-то дверью ошибся?

— Значит, ты видел, как из подъезда вышла высокая женщина в темном пальто? — уточнила Лена.

— Да, двор освещен достаточно ярко, — кивнул Майкл, — но вполне возможно, эта женщина просто так выходила из подъезда. То есть вовсе не она пыталась открыть дверь.

И тут раздался телефонный звонок.

— Да, — вспомнил Майкл, — тебе постоянно звонил какой-то мужчина, но он не говорит по-английски. Я только понял, что он просит Лену.

— Я слушаю, — устало произнесла Лена, взяв трубку.

— Прости, я соскучился, — услышала она тихий голос, который тут же узнала, хотя никогда прежде не говорила по телефону с этим человеком.

— Веня, уже очень поздно.

— Я знаю. Но я не могу уснуть, не поговорив с тобой хоть немного. Скажи, то, что было сегодня утром, мне не померещилось?

— Нет, Веня, тебе не померещилось, — прижав трубку к уху плечом, Лена сняла сапоги, достала тапочки из стенного шкафа для Ольги и для себя.

— У тебя усталый голос, — сказал Волков, — я не спрашиваю тебя, где ты была так поздно. Я правильно делаю?

— Да, Веня. Ты делаешь правильно, — эхом отозвалась Лена.

Майкл между тем отправился спать. Ольга закрылась в ванной. Лена с телефоном прошла в кухню и, усевшись с ногами на кухонный диванчик, закурила.

— Я люблю тебя, — тихо говорила трубка, — я не могу без тебя жить. Я никому никогда не говорил таких слов и ничего подобного в жизни не чувствовал.

— А где сейчас твоя жена? — спросила Лена.

— Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

— Ну, вряд ли ей приятно слышать то, что ты сейчас мне говоришь.

— Она не слышит. Ее нет дома.

— А если она узнает? Ей ведь будет очень больно.

— Как и твоему мужу…

— Да, ему тоже будет больно, — механически согласилась Лена.

— Что ты делаешь завтра? Я смогу тебя увидеть? — Вряд ли. Ко мне приехал профессор из Нью-Йорка. Заутра я буду целый день показывать ему Москву.

— Это он подходил к телефону? — догадался Волков.

— Да.

— Сколько ему лет?

— Шестьдесят два года. Нет, Веня, к Майклу ты можешь меня не ревновать.

— Я тебя ко всему миру ревную, — признался он с тяжелым вздохом. — Знаешь что, давай завтра вместе покажем Москву твоему американскому профессору. На машине ведь удобнее.

Лена задумалась. При Майкле Волков вряд ли решится полезть к ней со своими нежностями. Они ни на секунду не останутся вдвоем. Взрывчатка и пули в этой ситуации тоже исключаются. Или почти исключаются… А главное, может, хоть что-то прояснится наконец? — Хорошо, Веня, — согласилась она, — только у меня к тебе одна просьба. Майкл не должен догадаться о том, что мы… что у нас с тобой намечается роман.

— Да, конечно, я буду вести себя как твой старый добрый знакомый или сослуживец. Как захочешь, так и буду себя вести. К которому часу мне подъехать?

— К двенадцати. Мы спустимся во двор. Спасибо тебе.

"Все это очень странно, — подумала Лена, положив трубку, — жены Волкова нет дома. Это не значит, что она была здесь и пыталась открыть дверь. И все-таки дома ее нет. А Волков ведет себя так, словно действительно влюблен. Он готов возить по Москве незнакомого американского профессора ради того, чтобы провести со мной рядом несколько часов. Что ж, вполне разумно — изображать влюбленность, быть рядом и не спускать глаз. Но, с другой стороны, он ведь очень занятой человек. У него наверняка есть возможность приставить ко мне профессиональных наблюдателей. А он действует на пару с женой. Зачем же им самим трудиться? Неужели информация, которой я владею, настолько опасна для них, что они ни к кому не могут обратиться за помощью? При их-то деньгах и связях? И почему, владея столь опасной информацией, я до сих пор жива? Если они действуют вместе, зачем она пыталась сегодня проникнуть в квартиру? Он звонил весь вечер и знал, что меня нет дома… Ведь не приснилось же Майклу, что кто-то пытался открыть дверь? А если не она, то кто?

Нет, я не разгадаю этот ребус, пока не узнаю, что же происходило в Тобольске четырнадцать лет назад. Что такое мы видели, но не заметили? Возможно, за Волковым тянется из тех лет какая-нибудь грязная криминальная история. И мы трое стали косвенными свидетелями. Митя видел больше всех, Ольга могла вообще ничего не заметить, а я… Вот меня сейчас и проверяют «на вшивость» — что я помню, что видела, связываю ли Митину смерть с той давней, непонятной историей. Митя все вспомнил, понял, пришел с этим к Волкову — возможно, если бы он решился на шантаж, остался бы жив. Или нет? В любом случае он выложил то, что вспомнил. И его убили. Не просто, а с инсценировкой. Здесь вообще все непросто, голова идет кругом.

Из всего этого следует, что они ни в коем случае не должны узнать, куда именно я улетаю завтра ночью. Это во-первых. А во-вторых, мне надо продолжать игру, предложенную Волковым".

В том, что это игра, Лена не сомневалась ни на секунду. Ей было очень страшно, страх мешал думать. Возможно, она поступает не правильно. Надо позвонить Сереже и попросить вернуться раньше. Она не справится с этим одна. И никто не поможет. У кого еще искать защиты, как не у собственного мужа? Но убить могут и при нем. Если захотят — убьют. Значит, пока не решили? И есть надежда… А может, Ольга права, сумасшедший Волков воспылал страстью, его жена боится потерять его вместе с огромными деньгами и пытается предотвратить роман, который еще не успел начаться? Митя и Катя здесь вовсе ни при чем? А она, Лена, пытается ухватить за рост некую призрачную историю, которой вовсе не было. Она гоняется за призраком. Или призрак — за ней?— Ну, ты надымила! — прошептала Ольга, выскользнув из: ной в Ленином старом халате. — У тебя есть увлажняющий крем?

— В спальне, на туалетном столике.

— Слушай, хватит тебе ломать голову! — Ольга уселась на табуретку напротив Лены и вытянула из пачки сигарету. — Расскажи Волкову про художества его драгоценной супруги. Скажи: милый, я так люблю тебя, но твоя злодейка-женушка пытается меня убить; милый, мне страшно, защити меня!

— Ага, он защитит! — усмехнулась Лена. — Он та-ак защитит… Оль, у меня к тебе просьба. Если кто-нибудь, под любым предлогом, попытается выведать у тебя, где я, пожалуйста…

— Эй, Полянская, — возмущенно перебила ее Ольга, — ты за кого меня держишь?

— Прости, не обижайся. Я так устала…

— Я серьезно тебе советую рассказать все Волкову. В любом случае ты увидишь его реакцию и что-то прояснится. Хотя, на мой взгляд, все и так ясно. Я вспомнила сейчас, как у него, бедного, четырнадцать лет назад от волнения пошла кровь из носа, он так страдал из-за тебя, так переживал. — Ольга усмехнулась. — А знаешь, я до сих пор не переношу вида крови. Если кто-то из моих мальчишек разбивает коленки, мне плохо делается. — Да, на нем был светлый свитер, — медленно проговорила Лена, — и бурые пятна крови…

Перед тем как лечь спать, Лена поставила будильник на девять утра. Ей надо было позвонить соседям из квартиры напротив. Хозяин боксера Гарри обычно уходил на работу в половине десятого.

* * *
Для того чтобы пройти в отделение кардиологии, Мишане Сичкину пришлось долго уламывать сначала лечащего врача, потом заведующего отделением.

— Галину Сергеевну нельзя тревожить, — упорствовала лечащий врач, — она в тяжелом состоянии, инфаркт, знаете ли…

— Но ведь ее уже перевели из реанимации?

— Перевели, — кивнула врач, — но после разговора с вами она может запросто туда вернуться. Вы ведь будете говорить о смерти ее сына?

— Я обещаю, что разговор не затянется.

— Достаточно нескольких слов на эту тему, чтобы состояние больной ухудшилось.

— Думаю, оттого, что убийца гуляет на свободе, ее состояние не улучшается, — мрачно заметил Мишаня.

— А вот это ваши трудности, — презрительно фыркнула врач.

— Я не возьму на себя такую ответственность, — разводил руками заведующий отделением, — это должна решать лечащий врач. У нас не принято…

В шикарном закрытом госпитале были свои законы, особенно для платных больных. День пребывания здесь стоил около полутора миллионов, и за эти деньги персонал обеспечивал больным покой и неприкосновенность. А в результате Мишаня Сичкин никак не мог допросить мать погибшего Юрия Азарова, у которой случился инфаркт, когда она узнала о смерти единственного сына. Тянуть больше нельзя было. И Мишаня пошел на крутые меры. Вежливо отстранив лечащего врача, он решительно направился к палате, в которой лежала Галина Сергеевна.

— Вы за это ответите! — неслось ему вслед. — Я буду жаловаться вашему начальству!

Но Мишаня уже входил в палату.

— Я все ждала, когда же кто-нибудь из милиции придет, — проговорила, приподнимаясь на локте, полная бледная женщина лет шестидесяти.

— Вы хотя бы халат наденьте, — влетев в палату вслед за ним, потребовала врач.

— Дадите — надену, — улыбнулся Мишаня. Через минуту явилась молоденькая сестричка с хрустящим белоснежным халатом.

— Ваш сын часто бывал у вас? — спросил Мишаня, когда они остались наконец вдвоем в уютной отдельной палате.

— Он навещал меня иногда раз в неделю, иногда раз в две недели, это зависело от его занятости.

— А гостей приводил?

— Редко. Обычно он приходил один. Он отдыхал у меня. А если приводил кого-то, то всегда предупреждал, мол, мама, у меня секретное совещание. В общем, если он приходил не один, значит, хотел поговорить спокойно о чем-то важном.

— Когда он был у вас в последний раз?

— Да вот как раз за два дня до той перестрелки, ну, в ресторане. Знаете, он пришел с каким-то парнем. Он еще шепнул мне на ухо, мол, мама, секретное совещание с тайным агентом. Так, вроде в шутку, но предупредил. Меня, в общем, и предупреждать не надо было, я и так никому о его встречах не рассказывала. У них же в эстрадном мире такие интриги, настоящее болото.

— Галина Сергеевна, — осторожно перебил ее Мишаня, — пожалуйста, если можно, расскажите подробней об этой встрече.

— Они закрылись в комнате и о чем-то беседовали больше часа. Я вошла один раз, принесла им чай. Я слышала обрывок разговора, но ничего не поняла. Вероятно, молодой человек тоже как-то связан с музыкой. Они говорили о раскрутке, о компакте… Знаете, это их профессиональные термины.

— Юрий не называл его по имени?

— При мне — нет.

— Как выглядел молодой человек?

— Высокий, светловолосый. Волосы вьющиеся, коротко стриженные. Я много лет работала парикмахером. Светлые волосы редко вьются от природы, поэтому я и запомнила. Лицо, — она задумалась, — приятное, даже красивое. На вид лет тридцать, может, чуть больше. Глаза серо-голубые, нос… Нет, так подробно не могу вспомнить.

— Во что он был одет?

— Кажется, на нем был черный свитер, толстый, связанный английской резинкой, и черные джинсы. В общем, он был весь в черном. Да, я еще запомнила изношенные грязные ботинки огромного размера. Он их снял в прихожей.

— Галина Сергеевна, вы могли бы опознать этого молодого человека по фотографии?

— Безусловно. У меня хорошая память на лица.

— Как вам показалось, они разговаривали спокойно?

— По-моему, да. Во всяком случае, враждебности между ними я не почувствовала. Юра вообще был добрый мальчик, он и в детстве ни с кем не дрался, не ссорился. Его все любили, он умел ладить с людьми…

Мишаня заметил, что голос его собеседницы задрожал, появилась одышка. Надо было уходить. Лечащий врач не пускала его не из вредности. Мать Азарова действительно все еще была в тяжелом состоянии.

— Огромное вам спасибо, Галина Сергеевна, вы даже не представляете, как важно то, что вы сейчас рассказали, — мягко произнес он, — сегодня я больше не буду вас беспокоить, а завтра принесу несколько фотографий.

— Вы можете принести их прямо сегодня, я попрошу врача, чтобы вас впустили. Только найдите убийцу…

«Кроме фотографий, надо будет принести еще и цветы, для нее и для лечащей врачихи, — подумал он, выходя из палаты. — И хорошо бы, действительно, сделать все сегодня…»

У Мишани, как у опытного опера, была разработана своя система мелких взяток. Он угадывал точно, кому что надо преподнести, чтобы расположить к разговору. От цветов не откажется ни одна нормальная женщина, даже суровый кардиолог в закрытом госпитале. А к матери, потерявшей единственного сына и перенесшей инфаркт, являться с пустыми руками — свинство.

Родители Дмитрия Синицына очень удивились, когда оперуполномоченный с Петровки попросил у них несколько фотографий погибшего сына.

— Неужели причины Митиной смерти до сих пор расследуются? Ведь мы получили официальный ответ из прокуратуры" и вообще, с самого начала у милиции не было никаких сомнений в том, что Митюша покончил с собой, — срывающимся голосом бормотала мать погибшего, листая альбом с семейными фотографиями.

— Всякое бывает в нашей работе, — неопределенно ответил Мишаня.

— Только, пожалуйста, верните нам эти снимки, — попросил Синицын-старший, — вы ведь понимаете…

— Да, конечно. Я все верну, не волнуйтесь. К вечеру Мишаня Сичкин уже знал совершенно точно, что за два дня до перестрелки в подмосковном ресторане Юрий Азаров встречался с Дмитрием Синицыным. Получалось, что небольшой скандал, случившийся на презентации, произвел на певца очень сильное впечатление, настолько сильное, что он не поленился, разыскал скандалиста и встретился с ним тайно, на квартире своей матери, через день после скандала. Значит, его всерьез заинтересовал «пьяный бред», содержавший весомое слово «убийца». Вряд ли он воспринял это слово в переносном смысле, как все прочие свидетели скандала. Возможно, он один понял, что скандалист Синицын подразумевал вовсе не убийство талантов.

О чем говорили эти двое, которых больше нет, теперь уже никто не узнает. Но результатом этого разговора стала гибель обоих — преуспевающего эстрадника Юрия Азарова и барда-неудачника Дмитрия Синицына. Оба убийства были с тонкой инсценировкой, в которой просматривался один и тот же хитрый почерк.

* * *
Когда зазвонил будильник, Лене показалось, что она вообще не спала. Только закрыла глаза, и туг же надо вставать.

В кухне завтракала Ольга, одетая, накрашенная и причесанная.

— Все, я помчалась, — сообщила она, выскакивая из-за Стола и допивая свой кофе на ходу, — Майкл ушел бегать. Слушай, а что ты так рано встала? Могла бы еще поспать. Смотри, у тебя глаза закрываются. Ладно, бегу. — Она надела пальто, чмокнула Лену в щеку.Когда дверь за ней закрылась, Лена набрала номер соседей из квартиры напротив.

— Да, — подтвердил хозяин боксера, — около двух часов ночи какая-то женщина ждала лифт на нашей площадке. Она выглядела очень прилично, я подумал, она была у кого-то в гостях на нашем этаже. Я не видел, от какой двери она отошла. Она стояла у лифта. А что?

— Нет, ничего. Все нормально. А как именно она выглядела, не помните?

— Высокая, элегантная, лет сорок. Честно говоря, я ее не особенно разглядывал. Приличная, интеллигентная дама. Лен, а она что, к вам приходила?

— Ко мне. Только меня дома не было. Спасибо большое. Повесив трубку, Лена подумала секунду и набрала один из номеров, оставленных майором ФСБ Иевлевым.

— Как вы собираетесь провести сегодняшний день? — спросил майор, выслушав ее рассказ. — Насколько я помню, ваш самолет в Тюмень улетает в час ночи.

— Вы что, считаете, что пора приставить ко мне «наружников»? — усмехнулась Лена. — Или телохранителей?

— И все-таки, Елена Николаевна, какие у вас планы на сегодня?

— Буду возить своего американца по Москве.

— Сами? На своей машине?

— Я не умею водить машину. Один знакомый вызвался помочь.

В двенадцать десять дня майор получил сообщение от «наружников», что объект вместе с пожилым иностранцем выехал по направлению к центру в автомобиле марки «Мерседес» черного цвета. А еще через полчаса Иевлев с удивлением узнал, что машина эта принадлежит Волкову Вениамину Борисовичу. Это имя в комментариях не нуждалось. За рулем «Мерседеса», в очках с затемненными стеклами, сидел Волков собственной персоной.

— Ну и знакомые у вас, Елена Николаевна, — присвистнул майор и распорядился продолжить наблюдение.

ГЛАВА 25

Он действительно вел себя как старый знакомый. Глаза его были скрыты затемненными стеклами очков. Лена тоже надела темные очки — день был ярким, солнечным.

— Раньше ваши политические обозреватели любили называть Нью-Йорк городом контрастов, — говорил Майкл, когда они шли по изуродованному Старому Арбату, — но более кричащих контрастов, чем в Москве, я не видел даже в Каире и Бомбее. Удивительно, у вас была такая чудесная, уютная улица, с которой столько связано имен и исторических событий. И что сделали с бедным Арбатом? Это какая-то вульгарная матрешка, прямо издевательство над городом. Слушай, — спохватился он, — а почему твой знакомый все время молчит?

— Вениамин не говорит по-английски.

— Так ты переведи, мне интересно побеседовать с человеком, который разъезжает по Москве в «Мерседесе». Ведь он-то точно «новый русский»?

— Веня, ты «новый русский»? — спросила Лена.

— Не знаю, — пожал он плечами, — наверное, да. Смотря что подразумевать под этим понятием.

Через несколько минут между Майклом и Волковым завязалась оживленная светская болтовня. Механически переводя с английского на русский и обратно, Лена думала о том, что, глядя на этого милого, неглупого, хорошо воспитанного человека, невозможно представить его в роли злодея, бандита, блатного пахана. И в роли пылкого влюбленного тоже.

— Бизнеса в чистом смысле этого слова у нас пока нет, — говорил Волков. — Он настолько плотно слит с криминалом, что невозможно определить границу, даже приблизительно.

— То есть вы хотите сказать, что у вас нет практической разницы между бизнесменом и гангстером? А как насчет политиков?

— То же самое. Наши капиталы, в том числе и политические, криминальны в своей основе.

— Как вы думаете, это результат большевистского режима или совсем новое, самостоятельное явление? — Майкл даже вытащил на ходу маленький блокнот и ручку из кармана куртки.

— И то, и другое. Каждое явление имеет свои корни. То, что сейчас происходит, не взялось из воздуха. Я не знаю, какой режим лучше, большевистский или криминальный.

— А вам не кажется, что это родственные понятия? — прищурился Майкл. — Многие большевики были бандитами. И к власти они пришли на плечах люмпенов и уголовников.

— Мой дед был комиссаром, большевиком, — улыбнулся Волков, — а я занимаюсь большим бизнесом. Все в жизни относительно и взаимосвязано… Ты замерзла? У тебя ледяные руки. Мне хочется обнять тебя и согреть.

Лена механически переводила и нечаянно перевела последние две фразы. Брови Майкла недоуменно поползли вверх.

— Что, прости? — не понял профессор.

Оказывается, Волков держал ее за руку, крепко и нежно, чуть поглаживая ладонь кончиками пальцев. А она так была занята синхронным переводом, что не чувствовала…

— О, «Макдоналдс»! — радостно воскликнул Майкл. — Я слышал, что их много в Москве, но вижу впервые. Я бы не отказался перекусить.

— Он что, проголодался? — тихо спросил Волков.

— Да, — кивнула Лена, — и я, честно говоря, тоже.

— Но в этой столовке мы не будем обедать, — Волков презрительно кивнул на «Макдоналдс», — скажи ему, что мы отправляемся в закрытый клуб, где он увидит настоящих «новых русских», во всей красе.

Они вернулись к машине, и через десять минут перед ними открылись чугунные ворота, отделявшие двор старинного дворянского особняка от улицы Герцена и от всего остального мира. Только одна буква К, увитая затейливыми вензелями, одиноко и многозначительно красовалась на каменном столбе у ворот.

— Какое интересное место, — тараторил Майкл, пока широкоплечий гладкий молодой человек в строгом костюме снимал с него куртку-пуховик, — это настоящий закрытый клуб? А что означает буква К? Наверное, здесь все очень дорого? Эй, подождите, еще шарф! — Он кинулся вслед за молодым человеком, который унес куда-то его светлый пуховик.

— Счастье мое, — прошептал Волков, снимая с Лены кожаную куртку и быстро припадая губами к ее уху, — радость моя… У меня сегодня прямой эфир на ОРТ, я должен к восьми подъехать в «Останкино». Это недолго, всего час. Я отвезу рас с американцем домой после обеда, а потом, из «Останкина», приеду за тобой. Есть квартира неподалеку отсюда… Я не могу без тебя. Мы теряем золотое время, пока твой муж в командировке.

«Откуда он знает, что Сережи нет в Москве? Впрочем, удивляться нечему… Но я ему об этом не говорила. Или говорила? В любом случае он переигрывает, — подумала Лена, — или так вошел в роль, что уже не может из нее выйти…»

— Нет, Веня, сегодня не получится. Это неудобно. Майкл — мой гость, к тому же…

«Надо сказать ему, что мы уезжаем сегодня ночью. Нельзя, чтобы он поймал меня на вранье. Нельзя исчезнуть потихоньку… И вообще, сколько еще я сумею водить его за нос?.. Я могу сказать, что мы летим в Сибирь. Сибирь большая, главное, не упоминать о Тобольске. А может, он уже знает?» — все это быстро неслось у Лены в голове, пока лощеный официант усаживал их за круглый, покрытый розовой скатертью и уставленный серебряными приборами стол.

— Я не вижу никаких «новых русских», — заметил Майкл, оглядывая маленький ресторанный зал.

Действительно, в зале было пусто. Работал телевизор, рояль в углу поблескивал лаковыми белыми боками. На розовых стенах висели современные абстрактные картины в тяжелых старинных рамах.

— Они появятся позже, — пообещал Волков. Официант зажег свечи на столе, расстелил у Лены на коленях розовую льняную салфетку, раздал огромные, переплетенные дорогой кожей карты вин и меню.

— О, все переведено на английский, — обрадовался Майкл, — полно вегетарианской еды. И цены в долларах. Я надеюсь, здесь принимают кредитные карточки? Я с удовольствием угощу обедом вас обоих.

— Скажи ему, что здесь угощаю я, — попросил Волков, Когда Лена перевела, — он может сделать заказ сам. Официанты говорят по-английски.

— Опять ты всех кормишь, как тогда, в Тобольске, — тихо произнесла Лена.

— А ты помнишь Тобольск? — спросил он, пристально глядя ей в глаза.

— Смутно. Все-таки столько лет прошло…

Они разговаривали вполголоса, пользуясь тем, что Майкл не отрываясь смотрел в экран телевизора, где отплясывали под гармонь деревенские старики и старушки.

— Как ты жила эти годы? Милиционер — твой первый муж?— Третий. Но первые два не в счет.

— А полковник — в счет?

— Так же, как твоя жена, — пожала плечами Лена, — знаешь, у меня ни разу в жизни не было романа с женатым человеком. Мне всегда казалось, что крутить роман с женатым мужиком — это хуже, чем воровать. И сейчас мне страшно… Позавчера кто-то бросил взрывчатку в пакет, который висел на Лизиной Коляске. Мы чудом остались живы. Устройство сработало на несколько минут раньше. А вчера ночью кто-то пытался открыть дверь моей квартиры. Майкл слышал скрежет в замочной скважине. А потом сосед, который вышел в это время с собакой, увидел высокую женщину в темном пальто. Она ждала лифта на нашем этаже около двух часов ночи.

— Может, это связано с работой твоего мужа? — спросил он еле слышно, жадно отхлебнул минеральной воды и, поставив стакан на стол, нечаянно скинул вилку. — Как он вообще решился оставить тебя одну? Я бы на его месте… Как он мог уехать в такой ситуации?

— В какой ситуации? Все началось, когда его уже не было в Москве.

— Ты рассказала ему по телефону о том, что произошло?

— Нет. Я не хотела его пугать напрасно. Он, хоть и полковник милиции, вряд ли сможет посадить нас с Лизой в бронированный бункер. Если это связано с его работой, то его возвращение только усилит опасность. Он начнет активно искать преступников, они в свою очередь тоже не станут бездействовать… Знаешь, Веня, очень страшно, когда взрывается коляска, в которой через минуту мог оказаться твой ребенок. Я не собираюсь ничего выяснять. Я просто не хочу пережить такое еще раз, я не могу жить в постоянном напряжении и страхе. — Она взглянула ему в глаза. — Ты уверен, что твоя жена ничего не знает?

— С тобой и с твоим ребенком ничего больше не случится, — сказал он твердо и прикоснулся горячими пальцами к ее руке, — тебе не надо бояться.

— Откуда ты знаешь? — горько усмехнулась Лена.

— Просто знаю, и все. Поверь мне на слово, это не повторится.

Явился официант. Майкл оторвал глаза от телевизора и уставился на серебряные лотки, обложенные льдом и щедро наполненные черной и красной икрой, семгой, огромными тигровыми креветками и прочей снедью.

— Я не знаю, едят ли вегетарианцы икру, — произнес Волков с обаятельной улыбкой. Лена перевела.

— Нет, вегетарианцы не едят икру, но я не в силах отказаться, — признался Майкл, — я никогда не видел ее в таком количестве. Это просто фантастика!

«Взрыв коляски для него не был новостью. Но он и не пытался изображать удивление и ужас, он даже не пытается скрыть, что ему многое известно, — думала Лена, намазывая паюсной икрой поджаренный ломтик ржаного хлеба. — Я нарочно подкинула ему тему тобольских воспоминаний. Он не зацепился, а мог бы. Зачем все это — закрытый клуб, горы икры, чудовищно дорогой коньяк?»

И вдруг она поймала себя на том, что врет не столько Волкову, сколько себе самой. Ольга права, великий и могучий суперпродюсер влюбился на старости лет. И дело даже не в икре и коньяке, не в придыханиях и признаниях. Дело в том ощущении, которое нельзя сформулировать…

«Зачем мне это? Я не понимаю, что с этим делать, как себя вести. Я бы справилась с логической задачкой; но что мне делать с влюбленным Волковым? Вероятно, он отвечает за свои слова. Пока я изображаю, будто готова на все, я в безопасности. И Лиза тоже. А если он поймет, что мне его любовь как Кость в горле? Он ведь может и сам меня убить. Он может. Если я скажу, что сегодня ночью мы с Майклом улетаем в Сибирь, он обязательно спросит, в какой город. Я назову Тюмень, и это будет правдой. Однако, если дело всего лишь в его ревнивой и предусмотрительной жене, то надо ли мне ходить в Тобольске по старым адресам?»

— Лена! Почему ты не переводишь? — услышала она голос Майкла. — Мы же без тебя как глухонемые!

— Простите, все так вкусно, — виновато улыбнулась она.

— Я пытаюсь спросить Вениамина, каким конкретно бизнесом он занимается, — стал объяснять Майкл.

Лена подключилась к разговору, переводила, смеялась, подшучивала над своими собеседниками. Но расслабиться ей не удалось. В голове постоянно стучал один безнадежный вопрос: «Господи, что мне делать?»

Сочетание водки, коньяка, джин-тоника и ликера «Белиус» оказалось для Майкла слишком сильным даже при обильной еде.

— По-моему, твой профессор сейчас свалится со стула, — тихо заметил Волков, когда официант принес кофе. — Я заеду за тобой часам к десяти, после передачи. Твой профессор проспит до утра, он даже не заметит, что ты не ночевала дома. А заметит, так ведь не скажет твоему мужу.

— Это невозможно, — покачала головой Лена, — сегодня ночью мы улетаем в Тюмень. Самолет в час тридцать. В одиннадцать за нами должен заехать мой сослуживец и отвезти в аэропорт. А сейчас уже без пятнадцати шесть.

— Вы улетаете в Тюмень?

Его лицо застыло, окаменело. В глазах мелькнуло какое-то странное, затравленное выражение.

«Ну вот и все, — испуганно подумала Лена, — я никуда не улечу. Я, возможно, даже не доеду до дома. А Майкл? Господи, какая я дура! Влюблен… потерял голову… Это я потеряла голову! Достаточно того, что рассказал Гоша, чтобы не верить ни единому слову суперпродюсера, суперинтригана Вениамина Волкова. Только этого достаточно. А я знаю значительно больше и все равно поверила. А что, собственно, я о нем знаю? Он ведет со мной какую-то сложную, хитрую игру. У него, вероятно, были веские причины, чтобы не убирать меня сразу. Теперь все».

— И сколько дней я тебя не увижу? — Его голос звучал как сквозь вату.

— Десять, — эхом отозвалась она.

— Это страшно много, — выражение затравленности сменилось тяжелой, мрачной тоской.

Стараясь не смотреть ему в глаза, Лена вытянула сигарету из пачки. Он щелкнул зажигалкой, она заметила, как дрожит язычок пламени в его руке.

— Собственно, ради поездки в Сибирь Майкл и прилетел в Россию, — сказала она как можно спокойней. — Он изучает русскую историю, попросил меня помочь, поработать с ним в качестве консультанта-переводчика. Это двести долларов в день, очень приличные деньги.

— Я десять дней тебя не увижу, — тихо произнес он. — Ты едешь только из-за денег?

— А из-за чего же еще?

— Я могу дать тебе, сколько нужно…

— Веня, я привыкла зарабатывать деньги, а не брать просто так.

— Но у мужа ты бы взяла просто так?

— С мужем у нас общие деньги. У тебя ведь с твоей женой тоже? И давай оставим эту тему.

— Но я не хочу, чтобы ты улетала…

— Веня, ты же не маленький мальчик. Десять дней пробегут очень быстро, ты оглянуться не успеешь, я вернусь. В конце концов, дело не только в деньгах. Я обещала Майклу, ты ведь понимаешь, что обещания надо выполнять.

— Да, — кивнул он, — я понимаю.

«Откуда в нем эта беспомощность, потерянность? Эти умоляющие интонации… Господи, даже слезы стоят в глазах! — думала Лена, глядя на его бледное лицо, на дрожащие руки. — Он столько всего прошел, он перешагивал через трупы, а сидит сейчас передо мной, как маленький мальчик, которого впервые оставляют в детском саду на пятидневку. Или он гениальный актер, или я круглая идиотка… Я ничего в нем не понимаю. Когда я с ним, мне кажется, я вообще ничего не понимаю в людях».

— А с кем останется твоя Лиза? — спросил он, закуривая и немного успокаиваясь.

— С няней. У нас очень хорошая няня.

— Вы будете только в Тюмени или поедете еще куда-нибудь?

— Пока не знаю. Майкла интересуют сибирские деревни. А что?

— Я бы мог вырваться в Тюмень дня на два… У вас уже заказана гостиница? Ты знаешь, где вы будете жить?

— Веня, у меня там не будет и минутки свободной. Я еду работать. Веня, ну ты же не маленький.

— Ты не хочешь, чтобы я прилетел туда?

— Я позвоню тебе. А сейчас отвези нас, пожалуйста, домой. Майкла надо уложить в постель. Он спит. К тому же я не успела собраться.

Профессор тихо посапывал, раскинувшись в кресле. Волков взял в ладони Ленину руку и стал осторожно целовать каждый палец.

— Ты ускользаешь, — шептал он, — ты не веришь мне, я тоже никому не верю, кроме тебя. Ты не представляешь, как я тебя люблю. Тебя так никто никогда не любил, я раньше думал, что так не бывает, а когда увидел тебя… через четырнадцать лет… за это время было столько грязи, крови, дерьма… и раньше… и сейчас. Я умру без тебя…

Он говорил словно в бреду. Краем глаза Лена заметила, как официант высунул голову из-за двери и тут же скрылся. Никого, кроме сладко сопящего Майкла, в ресторанном зале не было. Обещанные американскому профессору «новые русские» в тот вечер так и не пришли в закрытый клуб "К".