Под шорохи страниц

Увы: не шорохи страниц,
где сказки вздумали селиться
о боге, о любви, о счастье,
а шорох падающих листьев!
…Так падают святые ниц,
чтоб Небу не зазря молиться,
когда запас надежд кончается.

…Так молятся еретики
в час истины о душ спасении.
…Так молятся
                опавшие листки
о благодати лета
                в день осенний.

– И все же это шорохи страниц,
из книги жизни выдранных без спроса.
– И все же это шорохи ресниц
её:
         как равнодушье Божье, грозной;
её,
         еще прекрасной
(хоть и со снежной проседью);
её:
         уже ужасной
(покрытой грязью, как коростой),
её:
         убийцы-осени.

Под шорохи ресниц ее вершится
страшное:
ведь в саване снегов в могилу жизнь ложится.
И что с того, что жизни лик подкрашен

багряным?
– Дар от убийцы
                той, что умирает:
                румяна.

Сначала же становится болезная
отчаянно прелестной: златовлаской.
Но золото сусальное облезет…
А голый череп – это смерти маска!

Чахоточный румянец ярок, да не весел.
Злосчастна красота, когда столь эфемерна.
(Зловеща – дело к смерти если.)
И все быстрее дни бессолнечные меркнут,

– сегодня не последний ли?
Шуршат листы пожухшие, как сплетники.

Под шорохи ресниц палачки
и я со всем былым прощаюсь.
– Ах, нет,
               она раскаялась!
                она же плачет!
…в паскудный дождик слезы извращая.

Под шорох осени ресниц
что опадает: листья
                или счастье?
Избыты небом перелеты птичьих верениц.
И я кончаюсь.

Никто и ни о чем уже не молится отчаянно.
И лишь Иуда на осине голой,
как лист ее единственный, качается.
И снежной крупкой осень зенки его колет.