Галифе
- Макарыч, ты, что собираешься покупать? Паровоз или пароход?
- Галифе, Пестимея, они самые. Буду щеголять в них и дома и на улице. Это же голифакс, форменный голифакс, Макаровна. Я буду выглядеть в них как Голиаф, уразумела?
- Чего? Хренотень какую – то несёшь, Евлампий.
- Ладно, пошутили и баста. Вещь серьёзная, требует к себе вдумчивого подхода. Я эти галифе буду беречь как зеницу ока, только по праздникам буду в них наряжаться.
Ефлампий Макарович ушёл, бренча алтынами, которые он разместил по карманам. Прошёл час, а он всё не возвращался. Пестимея Марковна, обеспокоенная длительным отсутствием мужа, недовольно ворчала себе под нос, выказывая своё недовольство:
- Ну, куда вот пропал со своими галифе, тут пять минут до магазина, и столько же обратно. Ну, пять минут на покупку. А что там час делать, спрашивается?
Накинув платок на голову, Марковна поспешила в магазин, чтобы отчитать загулявшего мужа. Она рывком открыла дверь, и вошла в помещение.
- Акулина, мой супруг у тебя был, галифе покупал?
- Был, Марковна, купил, тут же их и примерил, потом в них и ушёл. А штаны мне свои драные оставил, сказал, что это мне, на половую тряпку сойдут, полы мыть в магазине.
Открылась дверь, вошёл Борька Брутальский под хмельком в галифе, попросил пузырь водки, смоля сигаретой во рту.
Марковна неотрывно смотрела на его галифе. В её голове проносились необузданные версии пропажи своего муженька, она прикрыла рот в ужасе, представив себе, что Борька убил за эти проклятые галифе её благоверного. А теперь щеголяет в них, как ни в чём не бывало.
- Куда дел моего мужа Евлампия, ирод проклятый! – прохрипела Пестимея.
- Чего копаешься так долго, Акулина? Пузырь давай, гуляем мы сегодня. Праздник у нас! – сказал Борька, не обращая внимание на Марковну, на её обвинения.
- Убивец! Куда труп моего Евлампия спрятал, паршивец?!
На этот раз Брутальский разобрал слова Пестимеи. И сильно разозлился:
- Чего пристала, чего бузишь, старуха?! Не видал я твоего Макарыча, на хрен он мне сдался!
- На мои алтыны, которыми ты разжился у моего муженька, водку себе покупаешь?
- Спятила совсем, Марковна. Беспочвенные обвинения мне приписывает. Да пошла ты!
И тут открылась дверь, и вошёл Евлампий Макарович в точно таких же галифе, в какие был одет Борька.
- Акулина, возвращай обратно мои штаны, твои галифе разошлись по швам. Галифе тесными мне оказались, так что деньги возвращай. Не могу я такие брюки носить, - сказал продавщице Евлампий, не заметивший свою супругу, стоящую в углу. Пестимея Марковна воззрилась округлившимися глазами на мужа, не веря своему счастью, что тот жив и здоров. Она привычно прикрыла от удивленья рот ладонью, не скрывая своего изумления.
- А всё, Евлампий Макарович, поезд ушёл - товар куплен? Куплен. И вами же испорчен. Деньги за испорченный товар не получите, не могу принять обратно ваши галифе.
- Ты где это, Макарыч пропадал в своих галифе, что супруга твоя меня в убийстве твоём обвиняет? – спросил его Борька, принимая пузырь водки от продавщицы.
- Да вот в соседнее село ходил, к новой зазнобе Авдотье, хотел покорить её своими галифе, сразить так, сказать наповал, да получил отворот поворот. Наклонился я, а они галифе эти того… треск и вдрызг. И порвались сзади от напряжения, от усилия, которое я произвёл, наклонившись.
Брутальский стал смеяться, так и ушёл из лавки, хохоча напропалую. Евлампий глянул в угол и только сейчас заметил свою жену.
- Пестимея, вот ведь оказия, какая вышла с этими галифе. Порвались они, вроде показались мне по размеру, а потом чувствую, что тесноваты. Наклонился, а они трах и порвались. Надо зашить их и продать, кому ни будь.
Пестимея Марковна надменно поджала губы, не желая разговаривать с неверным мужем. Пошла к дверям на выход, Евлампий устремился за ней, пытаясь как – то задобрить свою супругу.
- Дай мне кулёк с пряниками, Акулина. Вот получи деньги за них…, пряники – то хоть свежие? - спросил Мангорохин продавщицу, дождавшись, когда его жена выйдет из лавки.
- Мягкие пряники, недавно испекли, - ответив, та ушла в подсобное помещение за коробкой с помидорами, чтобы притащить её для продажи.
Схватив кулёк, Евлампий поспешил вслед за женой.
- Сейчас чайку попьём, Марковна, с пряниками, - сказал Евлампий, догнав на улице жену.
- Пей чаёк со своей полюбовницей, Авдотьей. Нечего тебе делать в моём доме. Уходи к ней и живи там счастливо.
- Отшила Авдотья меня, отказала, и галифе на неё не подействовали. Уж таким кавалером хотел я в её глазах выглядеть, да не сработала моя покупка этих треклятых галифе.
- Да ты как петух в них выглядишь, посмешище одно, да и только.
Собирай свои манатки и проваливай к ней.
- Пестимея, не забывайся, дом – то мой, а не твой. Как это ты можешь выгнать меня из моего дома? Ладно уж, прости на первый раз. С кем не бывают истории любовного характера. Вот и со мной произошёл такой случай.
- Седина в бороду, а бес в ребро. Ты уже почитай старик, только погляди на себя. Не молод, а туда же. Я с тобой месяц не буду разговаривать, а там видно будет. Прощать мне тебя или нет. Как будешь себя за это месяц вести, там и посмотрим, как мне потом поступить.
С расстройства Евлампий не заметил, как обронил кулёк с пряниками в придорожную грязную канаву. Зато Пестимея заметила, что у него исчез кулёк с пряниками.
- А куда кулёк свой подевал? Вроде в руках держал, а сейчас ничего нет у тебя.
- Ах, ты матерь божья, потерял. Да вон он же кулёк в ста метрах виднеется на обочине дороги. Пойду, подберу.
Пестимея застыла на месте, услышав треск порванной материи. Догадка блеснула у неё в голове. Она оглянулась и увидела, как ещё больше порвались по шву знаменитые красно - жёлтые галифе. Пестимея Марковна стала безудержно смеяться над незадачливым кавалером, каким предстал её благоверный супруг перед Авдотьей, барышней из соседнего села. Супруг её сконфуженно махнул рукой, а потом тоже стал смеяться вместе со своею женой, которая, судя по всему, простила невезучего донжуана.
Свидетельство о публикации №123102402944