Александр Руденко

АЛЕКСАНДР РУДЕНКО
(род. в 1953 г.)

Кривая берёза, размокшее поле,
пролётных гусей косяки…
Россия, уроки любви в твоей школе
томительны и высоки.
Для этой ли боли твой пасынок создан:
узнать, как держать на земле
равненье на солнце, равненье на звёзды,
на скрытое в облачной мгле…
Для этой ли воли – идти по разбитым
дорогам-путям за черту
и зла, и добра, не попомнив обиды,
но помня людей доброту.
Дышать и простором, и гарью тягучей,
и слушать сквозь сумрак слепой,
как ветер, гуляющий по свету, учит,
что мир не исчерпан тобой.
И думать над тайною жизненных сроков:
к тебе ли Господня рука
когда-то вернёт в новой плоти – с уроков
сбежавшего ученика?..

* * *

Замутатся даль, замутится,
ливни длинные тая...
Веселись, душа!
Распутица —
это молодость твоя.
Это утренники в инее
на размоинах дорог,
это чувство, что по имени
вдруг тебя окликнул Бог.
И на все четыре стороны
остро щуришься... И всё ж
знаешь: скоро ли, не скоро ли —
что поищешь, то найдёшь.
Пусть ещё под тучей-облаком,
ветром глубоко дыша,
своего не знаешь облика
настоящего, душа...
За надеждами-привольями
и за мглою маеты,
за Любовями, за болями
на себя ли взыщешь ты?
И зашепчет ночь-пророчица,
что сомкнутся даль — и высь,
и твоё веселье кончится...
А покуда — веселись!

Краденые кони

Пахло розами, рекою… Майские жуки летали.
И соленые фисташки в летних будках продавали.
 
В городском саду темнело. Вдруг — на стриженом газоне
за каштановой аллеей, как мираж, явились кони…
 
Подошли мы… И с улыбкой в тишине оторопелой
ты смотрела, как бродили жеребцы — гнедой и белый.
 
Высоки и легконоги, тонкошерсты и игривы…
Раньше только в кинофильмах видел я такие гривы.
 
И следили за конями нежно-строгими глазами
двое пареньков цыганских с вышитыми поясами.
 
И поскольку цирк заезжий в городке давал гастроли,
«Это кони цирковые», — я подумал поневоле.
 
Ты барьер переступила, смело встала на газоне
и у паренька спросила: — Ваши кони?
 
—Наши кони!
 
— Поклонись-ка даме! — крикнул он гнедому.
И степенно
жеребец перед тобою стал на правое колено.
 
Выгнул чувственную шею и с развернутой бумажки —
на твоей ладони узкой — снял соленые фисташки…
 
А когда мы шли обратно и луна в ветвях плясала, —
«Это краденые кони!» — восхищенно ты сказала.
 
Я молчал, с тобой не споря, — занят мыслями своими…
Это краденые кони! И не могут быть иными.
 
Потому что, не рискуя, радости не добывают.
Потому что за бумажки таинства не покупают.
 
И все думал, ощущая — тонко — дрожь твоей ладони:
наши поцелуи тоже — были — краденые кони…
 
* * *

Из далёка-далека
задувает ветер вольный,
пролетают облака
над высокой колокольней.
И один звонарь честной
шлет оттуда — по канону —
в мир небесный и земной
переливчатые звоны.
Ладя со своей душой,
путь надежды душам дарит;
если час придет — в большой
грозный колокол ударит...
 
Но, канонам не служа,
чувствовать,
как в братстве кровном
породняется душа
то с косым лучом,
то с громом,
и над храмами посметь
в бликах темноты и света
с облаками пролететь —
это тоже путь поэта.