Неведомые пути

  П и с а р ь

  Пришла пора писать и я
  На крыльях Осени ветра
  Принёс творение, что ждёт
  Всех, переживших чары сна...

  Нынешняя задумчивость мешала ему посещать балы и прочие шумные сборища. Хотя... мешала ли? Элемент аскета присутствует в каждом, а вот когда он осознанно смешивается с другими
составляющими человеческой сущности, всё течёт абсолютно иначе. Неуклонное одиночество заходит так далеко, что в каждой печали находится радость и, уж совсем понятным становится безумный смех пророков.
Он любил думать перед зеркалом. Иногда доходя до подлинного раздвоения. И уже, будучи под наблюдением (несомненно критика) готовил чистейшие мысли. А иногда ему казалось, что его параллельный друг искусстно дополняет стоящего напротив собеседника.
Знакомьтесь – княжеский писарь Виолент. Сам князь вёл разные дела и сейчас был в отъезде. О нём и сказать-то нечего, а вот о его писаре есть весьма интересное и может даже ценное.
Путешествуя по "глазному тоннелю" многое узнаёшь и часто грубое, неотёсанное, зажатое тёмными фигурами бытиё. И наверное, страшно созерцать будущее, видя, как рождаются трагедии, как погибают, так и не дошедшие до сознания людей гении или, как забываются путеводящие истоки. И вот, сейчас, стоя пред собою он тщательно себя перебирал. В любом случае живые, зеркальные ходы хранили ещё много тупиков и закрытых дверей, отчего приходилось возвращаться на пройденный круг…
Чуть позже, сидя у окна маленькой гостинной Виолент пил чай с шоколадом и пристально всматривался в догорающий закат…
  Весна! Расширила грудь, заиграла соками; от её власти не скроется никто, по крайней мере – неодушевлённые. Вот оно – будущее вчерашних дней, озябших, скованных, а сейчас утопающих в бурном расцвете сил природы. И конечно! Активным и мыслящим созданиям также не скрыться от зелёного, солнечного разнообразия, от этого всплеска майских эмоций.
В эту пору оживает всё. Наверное спят только камни. Но что если они мудрее нас? Что если они, всего лишь лишены конечностей и языка или тех самых соков, виноватых в их неподвижности?
Ведь в каждом из них мудрость тысячелетий! О неприметные сокровища природного антиквариата!
Даже самый маленький камушек помнит столько, сколько не уложится и в тысячу одушевлённых сознаний… Но все мы в конечном итоге станем горами, зелёными волнами просторного шара, которые, как и ныне будет ласкать солнце…
Эти рассуждения, достигнув определённой кульминации, изрядно утомили Виолента и он отправился спать.
Отходил ко сну и город. Высокий и низкий, далёкий и близкий (для каждого по-своему), со всею своей древесностью и каменистостью, вышедшей однажды из тёмных, таинственных недр земли.


  О н и

  1

  Город их ждал. Город, едва ли не задохнувшийся от старого, болезненного. В этот день были раскуплены все вина. В этот день все торопились, даже птицы как-то особенно щебетали.
Просто, грядущее зрелище было новым.
Никто не видел, как Они въехали в город и, как отбыли. Мало того, для местных театралов осталось загадкой – каким проходом Им удалось проникнуть сразу за кулисы. Вобщем, магистры с ног до головы. А Их небывалое представление всполошило душные умы градских чиновников. Обычный же люд принял Их, не более, чем искусных иллюзионистов. Вобщем, на этом и всё.

  О мой читатель, я на мгновенье сойду со сцены, устроюсь с тобою рядом и скажу тебе, что Они обыкновенные люди, только умеющие появляться в нужном месте, в нужный момент и точно отслеживать чувства, манипулируя которыми, создавать замечательные иллюзионы, вдобавок, протекающие с тонким смыслом.
А может и небыло ничего, а может и было чудо. Но стоит тебе лишь усыпить ум обращённого, тобишь дать полнейшую свободу его обыденным чувствам и ты уже не ты, а ТЫ! Вот, скажем сейчас, где я – нигде, а следовательно могу быть везде или говорить скрытым голосом, что сошёл я в зал, понимая, что долго искать не будут, дабы не пропустить дальнейшее. Выходит, образуется пустое место, заложившее основу к последующему действию. И в итоге, из-за вмешательства  различных, неприметных вещей рождается восторг и изумление.
А неодушевлённые декорации доделают общее дело, ибо, ох как правят зрительскими умами, потому-что поставлены Ими для Дела.
И порою, не стоит искать смысла в сюжетах, дабы его найти и насладиться действом.
Но, как бы то ни было – не ищущим чуда – оно предстаёт крайне редко.
Как видишь, ничего сверхъестественного.


  2

  …Но кое-что, его по-настоящему удивило в те дни.
  И однажды, Виолент проснулся в печали.
Утренний город предстал пред ним несколько странным. Туман, охвативший всё от земли до неба, создавал непонятное время суток. Это пахнущее иллюзиями явление опутало всё бесконечными паутинами сновидений. Туман уже начал пронизывать статуи и беседки расположенного неподалёку парка. Он уже успокоил древесных исполинов и поглотил звуки, установив свой собственный порядок, имя которому – Забытиё (если дословно – за бытиём). Писарь не видел ни близлежащих домов, ни дорог и почти случайно оказался в том самом парке. (Мы всю жизнь проводим в мыслях, но что делать, если их нет совсем или оказался пробел от прошедшего стороной времени.) Заключённый в туман отправился к небольшому пруду, что являлся центром парка.
Иногда, откуда-то сверху, кто-то посматривал тяжёлым каменным взглядом, совсем незримым,
но вполне действующим. Сейчас легко спутать статую с живым, а тупик с выходом…
Виолент заспешил прочь и, уже выходя из ворот попытался обернуться, но не смог, словно сам
страх приказал ему – Прочь. Он слышал бессвязный шёпот, поселившегося за спиной голоса, чувствовал прикосновение его бесплотных рук, но инстинктивные ноги несли писаря прочь.
Порядочно удалившись, он вдруг почувствовал себя жданным гостем того места, которое никогда
небыло так пусто, что аж тишина стала живой. Что-то влекло писаря обратно, словно он чего-то не дослушал, не узнал или вовсе, что-то там забыл…
Проходя мимо своего знакомого, известного птичника Виолент решил зайти. Уж больно страшным показалось молчание, создающее невыносимую пустоту внутри.
Птичник был вдвое старше писаря, отчего говорил и двигался медленней. И похоже, сию продолжительную атмосферу спокойствия не считал за странность. Он содержал много разных птиц и постоянно пребывал в их компании. Жилищем крылатых, в тёплую пору было одно крыло придомовой веранды, устроенной под вольер. Всем им было достаточно места и даже, казалось, если убрать загорождения, птицы всё равно бы остались. Во дворе птичника было даже как-то светлее. Он как раз был здесь и собирался пить чай. Заметив вошедшего, он, не скрывая удивления произнёс – «О-о, кто к нам пожаловал; молодые люди такие суетливые, что совсем забывают о предстоящих возрастах, но впрочем, это не важно». Писарь смутился и изогнул мысль старика – «Какой сильный туман, вы не находите? Словно день никак не может проснуться, и наверное над ним ещё и тучи». Птичник
улыбнулся и, подходя ближе, жестом руки предложил сесть за круглый столик.
Любитель птиц был одет не понятно во что, цвета слоновой кости. К тому же, достаточно обросший, он имел, словно недоверчивый вид ко всему окружающему. И сейчас, разливая горячий напиток, отчего-то слегка улыбался. «Как интересно дымит чай» – пробормотал Виолент. «Вы что-то сказали?» – со спокойствием священника переспросил старик. Виолент не ответил.
Птичник ухмыльнулся. Он давно был знаком с писарем и любил его непринуждённую речь, к тому
же молодой человек умел слушать. Но сейчас Виоленту хотелось говорить, говорить, особенно с
кем-то реальным и он, с лёгкой задумчивостью начал. – «Мне сон снился, – полузатопленный храм,
пустой совсем. Плыву я сквозь него на лодке, а лодка трещит вся, будто недолго ей осталось».
«Сны – страхи наши» – перебил хозяин – «и прежде всех объяснений они предостерегают, наводят
на размышления».
В это время воздух наполнился трепетом крыльев и на край стола, из дневной мглы спустился
ворон. Он повернулся в сторону птичника, словно принёс ему весть, слегка потоптался на месте и
вспорхнул на садовое дерево.
После минутной паузы, птичник предложил пройти к жилищу крылатых. Там же, незамедлительно начал – «Смотри, прекрасные создания, не  мыслящие о притяжении. А теперь закрой глаза и ты увидишь Свет, что едва ли сравнится с чем видимым.
Ты высок, а Он Выше; ты дошёл до какого-то места, а Его там уже и след простыл». Виолент закрыл глаза, а хозяин птиц продолжал – «Вот сейчас ты видишь пустоту, но чувствуешь впереди лёгкость и свободу. Сохрани Её внутри себя и многое в твоей жизни станет легче.
А к постигшему Свободу Является Ангел и награждает того первым пером. Но человеку их много надо…"
Виолент открыл глаза и на мгновенье ему показалось, что тумана вовсе нет, что вполне светло, но свет сей длился не более взмаха крыла.
«Полезно верить в то, что неизменно тысячи лет» – уже не совсем понятно о чём промолвил, отходящий к столику старик. Там он взял чашки и понёс их к кадке с водой. Виолент отошёл от веранды и медленно окинул взором маленький садик. Он подумал, а что если это не маленькая кучка деревьев, а гигантский лес… Вот что может сделать неизведанность.
Птичник, не обращая лица спросил – «А как там наш князь?» Ответ не замедлился – «Он отъехал, отъехал на несколько дней и у меня нет никаких дел».
Минутою позже гость откланялся. Туман ещё более стал тяжёлым. Уже казалось, что сами тучи спустились наземь. И что мог принести сегодняшний закат, невидевшему его...


  3

  На утро, а точнее по пробуждению Виолент снова отправился в парк. Он уже не удивлялся опустившемуся мрачному небу. А вот одинокому встречному экипажу был весьма удивлён. Надо же, он был совсем без кучера. А может померещилось? А что если за эти дни, да и сколько их прошло, мир изменился в корне – новые законы, другие порядки и требования. Писарь вспомнил фразу одного заядлого картёжника, знакомого своего князя – «Жизнь – сплошная карточная игра, никогда не знаешь, что за карта будет следующей, но главное, как ты её применишь».
Виолент уже подошёл к вратам парка, они были также открыты, как и всегда. Здесь, сгустившийся влагой воздух будто шёл на него сам. С трудом отыскав скамейку, он устроился на ней с краю, откинув голову на спинку. Он вспомнил о чудесном иллюзионе, – но когда это было? Может приснилось? А та сопровождающая музыка? Музыка во снах запоминается крайне редко, значит это было. А вот, кто исполнял её – неизвестно было и тогда, но воздух был явно ею пронизан. А может её слышало одно моё сознание? О-о, это была дивная восточная музыка, зависающая на одном вдохе, звучащая так, словно поворачивает время наоборот. От неё, как от белого листа, что таит и рождает непредсказуемое, возникают глубокие картины.
Эти люди, просто создают вокруг рай и живут в нём...
Виолент поднял голову и тут же вздрогнул, – на другом конце скамьи сидел человек. Испугавшийся
сразу узнал его, это был некий рестовратор книг, а в прошлом придворный поэт. На нём был новый, тёмнозелёного цвета сюртук (будто что-то осталось от дворцовых наследств), по-видимому входящий в состав вещей для особых случаев (но может и был тот случай). Его лёгкая бородка весьма дополняла, почти голубые, круглые глаза. Он повернулся к писарю и совершенным тоном рассказчика
проговорил – «Какой приятный туман, не правда ли? Вот сидел я и думал, началось или не началось?
Долго сидел и подробно думал – началось или нет? А оказалось началось, и очень давно».
После чего книжник рассмеялся и напел – «Далека дороженька, где только вышли ноженьки, пока не
началась гроза. Об одном и странствовал, всё по наше, по-миру, чтоб где-нибудь увидеть чище небеса».
После этого даже как-то светлее стало; качнулись деревья, шевельнулась трава.
Виолент привык видеть этого бывшего поэта, с бесконечной усталостью, будто врождённой
болезнью; а сейчас он выражал вид, совсем здорового существа. И что на него подействовало?
Неужто туман исцелил его?
Почти не делая промежутка от стихов, он молвил – «Вот, многие продолжают отрицать необъятные сокровища, так и не постигнутых высот".
Виолент оживился – «Лишь воспевают всё поэты». – «Поэты?! Да, они могут проникнуть иголкой
за тёмную пелёнку бытия, вынырнуть там и вернуться, зачерпнув того света, оставив при этом строчку памяти, своей длины и толщины, великолепно сияющей на тьме». – Сказав это, книжник глубоко вздохнул...
Поэты пишут письма миру. Творцы разбросаны. И казалось, не будь их, и жизнь бы встала. С ними всё происходящее принимает некую цветущесть, гласность, осмысленность или даже законченность. С этим, жизнь становится легче.
Одним из них и был когда-то, теперешний рестовратор книг. Быть может он, как и все дошедшие до Предела, уже созерцал то, после чего уже ничего от жизни ненужно. И сейчас, наслаждался незримой, но кропотливым трудом полученной Ценностью.
И он, уже менее звучным тоном пустился в воспоминания. – «Отец мой был лесником. Как многотомные выражения своих мыслей он сажал леса. Дома бывал редко, я почти его не видел. Лес был его жизнью и заменил ему людское окружение, словно он постиг некую тайну лесного царства. От этого хмур он был на людях. Да и я, для себя не видел другого продолжения. Но однажды пришёл отец домой и сказал – Полно тебе сынок играть в прятки с самим собою, езжай в город учиться, земля там добротная, ростку там развиваться благо. И от чего он так решил, незнаю, но тем же днём я стал сбираться. А позднее, в гимназии открылся у меня талант стих складывать. Отчего открылся – умом-то не понять. А потом пошло, пошло...».
Слушающий вздрогнул и... проснулся. Оказалось, что он дремал. Но сон ли то был? Виолент поднялся и пошёл прочь. И куда ему деться от этого сумасводящего тумана, когда его явление стало ещё
проницательней.

  ...Виолент проснулся ночью и поднявшись с кровати медленно поплыл к двери. Лишь мыши слышали, как он тихо стучал изнутри... А потом долго шёл во тьму закрытой двери, пока наконец не пришёл... в себя. Он проснулся со скрещенными на груди руками и долго лежал, в своей туманной спальной, раскачивая себя воспоминаниями сна. Но в какой-то миг заснул снова. И ему опять явился тот храм, только уже без воды. Откуда-то взялось, что это храм невидимых святых. Так же входящий рассмотрел каменную надпись поверх входных дверей – «Ты знаешь, куда идёшь?!» Сам храм был исключительно пуст, словно центр всего элементарного и там, как ни странно, небыло никакого тумана. Из центра пола, пробивалось изображение звезды, состоящей из большого количества предлинных лучей, что напоминало перекрёсток множества дорог. По сторонам залы висели, совершенно пустые золочёные рамки. За местом, где должен быть алтарь, на стене виднелось с десяток разбросанных кувшинчиков и, как казалось висящих в воздухе. Все они плавно светились, словно были выполнены из непрозрачного стекла и таили в себе зажжённые свечи. А на стене слева находилось настоящее чудо. Виолент, подойдя ближе, увидел сотни мозаично расположенных маленьких и больших трубочек, торчащих из стены. Они... ПЕЛИ...
Виолент вскрикнул и прекратил сновидение.


  4

  Утренний чай был тугим и мрачным. Да и утро ли было? Сдавившее горло, виски, замедлившее кровь, – оно просто выдавливало проснувшегося из стен собственного дома.
Уже непонятно, как писарь очутился в парке, в том самом призрачном и манящем месте, уже не
существующем в действительности, ибо всё до мелочей там СПИТ. И если уж что-то там проснётся, то несомненно ощутит себя среди лабиринта теней. И похоже, не все отважные, а скорее безумцы осмелятся войти в это место.
О кто-бы мог понять одухотворённые голоса, льющиеся из тех дудочек, и почему, находясь в
нашей среде в них отсутствует радость. Да-а... Но Великая Грань хранит свои врата и большинство
могут лишь ожидать чего-то... Да и ожидают ли вообще? Ведь ждать, значит думать о Том, готовиться...
Виолент уже коснулся взглядом пруда, а точнее его очертаний и тут ему показалось, что он не один. Чьё-то присутствие, где-то там, слегка разогнало туманную гущу. Одинокий писарь шагнул вперёд. У самого озера он опустился на траву и стал всматриваться перед собой. По левую сторону оказалось как-то светлее, где открылся низенький мостик, ведущий к беседке на воде. Рядом стоял человек в фиолетовом халате. На лице его, была щетина, дополняющая короткие волосы, образуя тем самым довольно правильные черты. Заметив удивлённого Виолента он произнёс – «А что, разьве мне обязательно ходить по земле?» Сидящий на берегу узнал его, это был «владелец мостов», в прошлом чудаковатый архитектор. Подножная поверхность будто сама оттолкнула его, он просто висел в воздухе. «Вот вы, юноша, как думаете, зачем владельцу мостов ходить по мостам?» – спросил активным, барским тоном, стоящий на уровне моста. И после краткой улыбки добавил – «Может я теперь создал самый совершенный мост!».
Писарь ничего не ответил, но про себя рассудил, – Он, непонятно как прервал всякую связь с объектами этого мира, как физическую, так и моральную. Я слышал, что он, будучи ещё ребёнком вытворял, не совсем понятные вещи, зачастую нелепые и страшные, но чтоб так, как сейчас...
Владелец мостов не дождавшийся ответа, ещё более чётким тоном провозгласил – «На днях, я удивил смерть и смерть забыла, кто она для меня. Кажется, я стал Собой! Ещё вчера я слышал Отзвуки... А знаете, молодой человек, истина-то рождается в эхо; о боже» – бывший архитектор чего-то испугался и ступил на беседку, – «Опять это существо, вы видите, оно преследует меня, юноша вы видите его?» Виолент оглядел всё вокруг, но ничего не увидел, – а может это так у него выражается очередной приступ совершенства?
У писаря начал неметь язык, а громогласный человек соскочил на воду (видно его видение растаяло)
и вновь заговорил, но совсем не глядя на берег, словно уже не видя реальности из своего мира. –
«Зачем мне ваши горести и радости, потери и приобретения. Вода! Мне нужна лишь вода». Сказав такое, он по-колено вошёл в воду и видно придя от этого в ярость совсем раскричался...
Дальше, Виолент не мог слышать этого непонятного и бессвязного. – На прежнем месте писаря уже небыло. А разгорячившийся человек рассказывал что-то ещё и ещё, и, лишь безликие свидетели
могли слышать, как в конце он крикнул – «Я пришёл не за мыслью, а с её воплощением!»
  Виолент спешил из парка, а пространство снова загустело и он, уже не испытывал никакого желания
возвращаться сюда вновь. И остановившись у самых ворот решил отдышаться и уже спокойно
пойти дальше. Как вдруг ощутил звуки. Прислушавшись, сквозь пустоту, словно внутри себя он услышал музыку. Виолент знал, что музыканты играют здесь только в конце шестого дня, и поразился, как, в этом кромешном тумане, среди молчаливой «публики» они могут что-то исполнять, к тому же вряд ли видя друг друга. Ах да, звук – это не цвет и не запах, он проникает везде-везде, как... душа. А музыка, вот уже закружилась, закружилась, словно независимо ни от кого, понеслась под загадочной властью; казалось ни какое внешнее проявление не могло помешать ей. Да кто бы слышал простой, но глубо-окий её язык. И жизнь говорящих на нём текла, словно по нотам. И может от их влияния туман начал растворяться и Виоленту предстало необыкновенное трио.
Это были совсем не те, что играли когда-то. Флейтист вёл основную партию. После каждого
предложения он вопросительно поднимал глаза, будто рассматривал, как действуют его посылы.
Ни кто из них небыл огорчён на глухую публику, они знали, что каждое произведение, несомненно является лекарем, будь-то соната или поэма, и обязательно найдёт своё время и почитателей. И музыка стремилась, стремилась, словно искала выход, а под конец зашла в тишь, словно задаваясь вопросом пред раскрытыми дверьми и в окончании, подобно маленькому пёрышку, уже лежащему на пороге встревожилась, вероятно от жеста манящей руки и сыграв маленький пируэт, скрылась за дверьми. Слышащий даже подумал, что внутри каждого инструмента приютилось целое бытиё, подвластное руке мастера. А ведь, чтобы что-то творить, нужно видеть мир в различных взаимодействиях, дыханиях...


  П р о б у ж д е н и е

  Виолент спал. Спал глубочайшим сном. А снится ему, совершенно неизвестное место, но будто в том же самом парке. И видит он узенькую речушку, с каменным мостом. Мост с колоннами, украшенными скульптурами птиц, мраморными перилами, и необычным сиянием, видимым сквозь туман.
Он решается и переходит мост.
И к величайшему изумлению видит, что на другой стороне никакого тумана нет. Тут же заметил большое дерево и сидящего под ним человека. Подойдя ближе – оцепенел от увиденного и проснулся.
Оказалось, ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ писарь сидел на траве, прислонившись спиной к вековому дереву и созерцал закат. «И весь этот туман... да это сон был?!» – удивился пробудившийся – «Нет, даже не сон, а отрывок бесконечного океана, ослепительной вечности, отрывок с мутной водой, но свободно выходящий во все стороны, которые светлы, как чистое небо!».
Тут Виолент проснулся окончательно и вспомнил, что на самом деле давно уже царствовала, Её Величество Осень. Он увидел поседевшую зелень, ощутил, как готовится к отдыху сама природа... Он поднялся и неторопясь вышел на дорогу. Писарь шёл и созерцал всё устремившееся вверх. Он был несказуемо рад, что некогда, напрочь запутанный во снах, сейчас движется в самом живом мире. Где может рассматривать даже тени. Тени, вытянутые закатом, как готические соборы, напоминающие о величии Творения.
Осень явилась, явилась во всей своей чистоте и благолепии!

  В этот день сон пришёл не сразу, а пробуждение было ранним утром, в наисветлейшей спальне, где, как-то по-особому сияли комнатные убранства, даже, казалось сияющие изнутри. «Господи» – прозвучало, будто слепой вдруг прозрел и увидел в с ё  э т о.
Вот оно – чудесное вступление новых начал! Вот оно – Утро Пробуждения! Утро, охватившее всё
и вся, утро, заглянувшее во всё открытое! Его Свет, писарь, не то-что созерцал, он его, просто пил, как живую воду; поглощал, вышедши навстречу его целебным свойствам.
Он наблюдал, как формируются облака. Они, белоснежные, отделяясь от горизонта заставляли
поднимать голову. Отчего летели его мысли радужными сферами.
  И не нужны бы крылья, если быть самим облаком. Но нам, детям земли, бесконечно продолжающим
свои размышления о грядущем, не остаётся ничего, как по пёрышку готовить свой немыслимый
отрыв, совершая тяжелейшую работу. В результате которой становятся Лёгким и Настоящим.
  И неиссякающее перо творца стремится, иногда удаляясь из виду времени.
И только Настоящий творит Вечность.
Только Проснувшийся видит с заката восход, как никто другой.
Человек, постигший Таинственный Свет Источника Жизни, дабы уже с Великой Силой нести отдалённым Жизнь. Тем самым, прежде, чем отойти в Свою Вечную Радость, воздать должное Тому, Кто создал наши разные мирки, как части, гаммы, наложения одной пространственной, безкрайней, великолепной Мозаики!

  Вечером, Виолент сидел за письменным столом. Сердца свечей горели, тела их исчезали. Производя, совсем невесомое, но необходимое Явление, без которого не творят во тьме.
  Достав чистый лист, писарь начал –
  Пришла пора писать и я
  На крыльях Осени ветра
  Принёс творение, что ждёт
  Всех, переживших чары сна...