Лёгкие следы безумия

ГЛАВА 17, 18

Москва, март 1996 года


У Лизы была привычка, проснувшись часов в семь утра, тихонько залезть в постель к родителям и поспать там еще часок-другой. На этот раз она спала так крепко, что даже не услышала звонка будильника, только засопела недовольно и повернулась на другой бок.

Было девять утра. На улице шел мелкий дождь, первый весенний дождь в этом году. Лена выскользнула из-под одеяла, Укрыла Лизу — пусть ребенок поспит еще полчасика. Очень не хотелось брать ее с собой в магазин, но покупать ботиночки без примерки рискованно. К тому же надо дать возможность Вере Федоровне спокойно собраться. Для нее поездка в дом отдыха на десять дней — важное и ответственное мероприятие, требующее серьезной подготовки.

Лена приняла душ, выпила кофе. К этому времени Лиза проснулась сама.

— Мы сегодня поедем в домодых? — спросила она, с удовольствием уплетая геркулесовую кашу.

— Завтра, Лизонька. А сегодня мы пойдем покупать тебе новые ботиночки и специальные игрушки, маленькие, которые удобно брать с собой в путешествие.

С кашей было покончено за пять минут, чай с молоком выпит залпом.

— Все, мамочка! Давай скорей одеваться! — радостно заявил ребенок.

Обычно одевание превращалось в беготню по всей квартире. Лиза носилась в одном сапоге, Лена пыталась поймать ее и надеть другой. Потом надо было ловить ребенка, чтобы натянуть шапку, курточку и так далее, вплоть до варежек. Это могло продолжаться и двадцать минут, и сорок. Но на этот раз Лиза дала себя одеть без всякой беготни, так вдохновила ее идея покупки специальных маленьких игрушек.

— Давай пойдем ножками! — предложила Лиза. — Я уже большая девочка.

— Лизонька, ножками мы будем идти до завтра. За несколько дней остатки снега почти исчезли, только во дворах еще чернели ноздреватые сугробы. Было приятно везти коляску по гладкому асфальту. До магазина «Товары для детей» добрались за полчаса. Лиза впервые сама выбирала игрушки, она была очень возбуждена, говорила без умолку, ей хотелось сразу все — и маленького медвежонка в клетчатых брючках, и машинку с разноцветными кубиками в кузове, и набор крошечной кукольной мебели.

Лена очень серьезно относилась к покупке игрушек. Когда ей исполнилось три года, тетя Зоя, родная сестра мамы, принесла в подарок большую, сказочно красивую куклу. У куклы были длинные золотистые волосы, закрывающиеся глаза. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что под волосами зияют огромные безобразные лысины, под кружевным розовым платьем — тряпичное белое, похожее на подушку туловище. Один глаз, закрывшись, так и не открылся больше, а пластмассовая нога тут же предательски вывалилась из своего тряпичного хилого гнезда.

Разочарование было таким горьким и жестоким, что трехлетняя Лена Полянская проплакала весь день, и никакие другие подарки не могли ее утешить.

Теперешние игрушки были не лучше. При внешнем великолепии китайского игрушечного ширпотреба каждая могла таить в себе какую-нибудь подлость.

У яркой интересной машинки тут же отваливались колеса. Милый плюшевый зайчик в руках ребенка лопался по всем швам, и из него вылезала безобразная синтетическая вата. Вместо радости такая игрушка приносила только обиду и горькие слезы.

Прилавки были завалены хищными вульгарными Барби и Кенами, кукольными путанами, киллерами, братками-блатарями. Этих пластмассовых ублюдков женского и мужского пола Лена не купила бы своему ребенку ни за что.

Лиза просила «куклу-ребеночка», но у единственного на весь игрушечный отдел небольшого пупса в голубом конвертике оказались массивные мужские гениталии, отлитые из блестящей резины весьма добросовестно, со всеми анатомическими подробностями.

В итоге из всего игрушечного изобилия можно было выбрать только уютную плюшевую обезьянку, которая хоть и стоила семьдесят тысяч, но не таила в себе никаких сюрпризов. Для обезьянки был куплен набор посуды, маленькая раскладная кроватка и стульчик.

Лиза устала от магазинной суеты, но была так занята своей новой обезьянкой, что спокойно подставляла ножки для примерки ботинок, не хныкала и не капризничала, пока мама покупала для нее колготки, маечки, пижамки и прочие мелочи.

Наконец, оставив в «Товарах для детей» немыслимую кучу денег, Лена усадила Лизу в коляску и отправилась домой. Надо было купить еще и продуктов, но сил уже не осталось и денег тоже. Ни от чего она так не уставала, как от походов по магазинам.

По дороге был большой проходной двор с детской площадкой.

— Мамочка, давай немножко покачаемся на качелях — попросила Лиза, — ну немножко, совсем чуть-чуть.

Лена поставила коляску к одной из мокрых скамеек, вытащила Лизу и понесла ее на руках через лужи к качелям.

* * *
Убить человека, не прибегнув к услугам профессионального киллера, не оставив никаких следов, очень сложно.

Молодая здоровая женщина, у которой маленький ребенок, которая не пьет, не употребляет наркотики, живет спокойно и благополучно, вряд ли может взять и повеситься ни с того ни с сего, в состоянии наркотического опьянения, или вколоть себе смертельную дозу морфия и уронить горящую сигарету на одеяло.

Если бы у Полянской были такие связи в криминальном мире, как у покойного певца Азарова, можно было бы за что-то зацепиться, создать подходящую ситуацию, придумать достоверный сюжет для тупоголовых отморозков и спокойно сделать все их руками. Если бы… Но Полянская — не Азаров, перед ворами в законе песенок не поет, свидетельницей перестрелки не была и свидетельских показаний против честной братвы не давала.

Соблазн нанять профессионала был велик. Но путь к профессионалу лежит через посредника. Каждый приличный киллер имеет своего сутенера, как проститутка. Значит, о заказе будут знать уже двое — посредник и исполнитель.

Из того, что заказные убийства крайне редко раскрываются милицией, вовсе не следует, что они остаются неразгаданной тайной и в криминальной среде. А в данном случае убийство должно быть абсолютно загадочным, как бы герметичным для всех. Любая капля информации может обернуться бомбой для концерна «Вениамин».Был один человек, к которому Регина могла обратиться напрямую, без помощи посредника, но она знала его железный принцип: он не убивал женщин, у которых маленькие дети.

Все надо было сделать самой, тихо, осторожно и толково, но пока никаких конкретных способов в голову не приходило.

«Несчастный случай», конечно, был бы идеальным вариантом, но только теоретически. От чего может случайно погибнуть человек в центре Москвы среди бела дня? Его может сбить машина, но вряд ли она скроется незамеченной.

На голову ему может упасть сосулька, их много сейчас, в марте. Но, во-первых, для этого надо залезть на крышу, причем именно на ту крышу, под которой этот человек непременно пройдет. Риск велик, а гарантий успеха крайне мало.

После долгих раздумий Регина остановилась на двух возможных вариантах, которые сочла максимально надежными во всех отношениях.

Небольшое взрывное устройство, граммов пятьдесят тротила, можно незаметно подложить в карман пальто, в сумку, в пакет с продуктами. Взрыв не будет мощным, произойдет он в безлюдном месте. Никто, кроме Полянской, не пострадает, а стало быть, это не будет рассматриваться как террористический акт. В крайнем случае может пострадать только ее ребенок. Но это уже детали.

Взрыв — это первый вариант. А второй — яд. Побывав у Полянской дома, Регина успела внимательно рассмотреть конструкцию замка. С помощью хорошей отмычки можно проникнуть в квартиру, когда никого не будет дома. Останется только выбрать, куда лучше добавить яд — в сахарницу, в заварной чайник или в кастрюлю с супом. Это тоже детали.

Первый вариант показался Регине более надежным и менее рискованным. Она решила начать с него, а там видно будет.

На следующий день в девять утра Регина уже сидела в неприметном зеленом «Москвиче» с номером, заляпанным грязью, и глядела не отрываясь на подъезд, из которого в любую минуту могла выйти Полянская.

Полянская вышла с прогулочной коляской в начале одиннадцатого.

«Раз ты с ребенком, значит, вышла не на работу и скоро вернешься домой. Стало быть, первый вариант пока отпадает. Я могу не успеть», — подумала Регина, включила зажигание и, проклиная жалкую жестянку-"москвичок", выехала из двора на минимальной скорости.

«Отвратительная машина, — с тихой досадой произнесла она, — и как только люди ездят на таких? Но покупать приличный автомобиль для одноразового использования — это слишком!»

Регина отлично знала каждую подворотню в этом старом московском районе. Но она не знала маршрута Полянской. А следовать за пешеходом на машине так, чтобы этот пешеход тебя не заметил и никто не заметил, практически невозможно.

Судя по тому, что Полянская шла быстро, она не просто гуляла с ребенком.

«Куда же ты направляешься, солнышко? — думала Регина. — В магазин за продуктами? Но поблизости несколько отличных супермаркетов, один из них ты уже проехала со своей колясочкой, второй находится совсем в другой стороне, третий… Нет, ты вышла не за продуктами. И не в Филатовскую поликлинику».

Остановив машину в начале длинного переулка, дождавшись, пока Полянская дойдет до его середины, Регина опять медленно поехала следом. Такая езда ужасно действовала на нервы. Регина закурила и приоткрыла окно. Проехав совсем немного, она остановилась. Но и Полянская остановилась. Она стала поправлять шапку на ребенке — прямо напротив открытого окна.

— Мамочка, а кукольную посудку купим? — услышала Регина детский голос.

— Обязательно, Лизонька, — ответила Полянская, завязывая тесемки у нее под подбородком.

И тут Регина вспомнила, что в двадцати минутах ходьбы отсюда, на площади у метро находится большой магазин — «Товары для детей». Именно туда и направляется мамаша с ребенком переулками и проходными дворами. Значит, можно немного расслабиться.

Припарковав машину возле магазина, Регина решила войти туда вслед за Полянской. Если там много народу, если она отвлечется у какого-нибудь прилавка, можно будет поймать подходящий момент…

Пока дочь Полянской выбирала игрушки, подойти близко Регина не могла. У прилавка игрушечного отдела не было никого, кроме этой заботливой мамаши с ее ангельски-белокурым голубоглазым ребенком. Продавщица доставала с полок одну игрушку за другой, это продолжалось около получаса.

Регина торчала у парфюмерного отдела напротив, нюхала бумажки с образцами духов и туалетных вод, читала сброшюрованные аннотации к бесчисленным кремам, шампуням и краскам для волос. То и дело она бросала короткие взгляды на Полянскую и размышляла о том, что нет более занудного и вредного для здоровья дела, чем наружное наблюдение. Она жалела себя и утешала тем, что занимается нудным шпионством в первый и последний раз в жизни.

«Глупость какая-то, — раздраженно думала Регина, — разъезжаю на поганой жестянке вместо автомобиля, напяливаю на себя безобразные дешевые шмотки, чтобы сливаться с уличной толпой, торчу в задрипанном универмаге, нюхаю парфюмерный ширпотреб… Надо скорее кончать со всем этим. Надоело!»

— Женщина, вам помочь? — послышался сонный голос продавщицы.

В этом вежливом вопросе было столько ленивого, надменного хамства, что Регину передернуло. Она взглянула на пухлую низенькую соплячку в сатиновом лиловом халатике. Под толстым слоем косметики была видна рыхлая, нечистая кожа, жидкие обесцвеченные волосы были давно не мыты, маленькие карие глазки смотрели тупо и недоброжелательно.

«Знала бы ты, крошка, с кем разговариваешь», — усмехнулась про себя Регина и произнесла вслух с мягкой улыбкой:

— Нет, спасибо, девушка.

Оглянувшись в очередной раз, она обнаружила, что Полянской у прилавка нет. Грубо выругавшись про себя, она быстро направилась в глубь магазина.

«Ни на минуту нельзя отвлекаться, ни на секунду!» Она заволновалась всерьез, огляделась по сторонам.

В глубине универмага, у отделов детской одежды и обуви, Народу было значительно больше. «Неужели ушла?» У Регины от Досады даже во рту пересохло. Но тут же она вздохнула с облегчением: Полянская со своей коляской шла прямо на нее, она возвращалась от кассы к отделу игрушек.

Через несколько минут у нее в руках, кроме маленькой сумочки, был полиэтиленовый пакет, который она тут же повесила на одну из ручек коляски.

«Вот так-то лучше, — напряженно подумала Регина, — так значительно удобней…» Ее рука скользнула в карман короткой дешевой дубленки и осторожно нащупала маленький чуть меньше сигаретной пачки, твердый сверточек.

Полянская вытащила ребенка из коляски, усадила на стул внутри обувного отдела и, сев на корточки, стала снимать со своей белокурой Лизы сапог.

Коляска с висящим на ручке пакетом стояла снаружи никто на нее не глядел. Регина сделала шаг, ее рука с зажатым в ладони маленьким свертком уже осторожно тянулась к пакету.

Вдруг какая-то толстая тетка подлетела к прилавку и, споткнувшись о коляску, заорала громовым голосом:

— Чья коляска?! Безобразие! Уберите сейчас же! К прилавку невозможно подойти!

Регина резко отступила в сторону и спрятала руку назад в карман.

— Извините, пожалуйста, — послышался спокойный голос Полянской, — это наша коляска. Сейчас я ее отвезу в сторону.

Оставив разутого ребенка на стуле в обувном отделе, она быстро откатила пустую коляску, поставила ее у стеклянной стены, подальше от прилавков и прохода. Пакет она сняла с ручки и взяла с собой.

Переждав минуты две, Регина подошла к коляске и внимательно оглядела ее со всех сторон. Должен быть какой-нибудь карман, какое-нибудь укромное углубление, куда можно незаметно сунуть маленький сверточек. Но ничего не было.

«Дурацкая конструкция», — подумала Регина и спокойно отошла в сторону.

Из магазина Полянская вышла минут через двадцать. Теперь на обеих колясочных ручках висели пакеты с покупками. Регина решила, что домой ее «объект» отправится тем же путем, самым коротким и удобным, переулками и проходными дворами.

Медленно следуя за Полянской на машине, Регина в который раз ругала себя за то, что так и не удосужилась научиться хорошо стрелять. Ее сегодняшняя задача значительно бы упростилась, если бы она снайперски владела стрелковым оружием. Но никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни…

Сейчас оставалось надеяться только на удачу. И Регина надеялась. Интуиция подсказывала, что сегодня ей непременно повезет. Она даже вошла во вкус. Ей уже нравилась эта тихая, осторожная охота.

Полянская свернула в большой проходной двор, подкатила коляску к одной из скамеек, вытащила ребенка и понесла на руках через глубокие лужи к качелям. Пакеты остались висеть на ручках. Регина затаила дыхание.

Во дворе было пусто. Погода стояла скверная, моросил мелкий дождь, холодный и нудный. Место, где Регина припарковала машину, было очень удобным. Отсюда отлично просматривалась детская площадка, и в любой момент можно беспрепятственно покинуть двор, быстро выехать в переулок.Во дворе было пусто. Погода стояла скверная, моросил мелкий дождь, холодный и нудный. Место, где Регина припарковала машину, было очень удобным. Отсюда отлично просматривалась детская площадка, и в любой момент можно беспрепятственно покинуть двор, быстро выехать в переулок.

Полянская, отряхнув перчаткой мокрые качели, усадила на них ребенка. Регина спокойно вышла из машины, подошла к скамейке, у которой стояла коляска, быстро бросила в один из пакетов свой маленький сверток и так же спокойно, не спеша вернулась к своему «Москвичу», села за руль и включила мотор.

Полянская была занята только ребенком, в сторону коляски ни разу не взглянула. Две старушки на лавочке у подъезда были заняты оживленной беседой и тоже ничего не могли заметить.

Сжимая в руке крошечный пульт управления, она стала ждать, спокойно и терпеливо, когда Полянская подойдет к коляске.

* * *
— Мамочка, ну еще капельку, — просила Лиза, — еще немножко.

— Малыш, пойдем домой, мы с тобой совсем промокнем, Погода такая противная. — Лена попыталась снять дочь с качелей, но Лиза тут же горячо запротестовала:

— Погода хорошая! Я хочу еще покачаться, ну пожалуйста!

На детской площадке было несколько видов качелей и Лиза решила перепробовать все. Лена смирилась, но то и дело поглядывала на часы.

«Если Лизонька сейчас как следует нагуляется, она быстрее заснет после обеда, поспит подольше, и я успею спокойно сделать хотя бы часть сегодняшних дел», — думала Лена, раскачивая качели.

— Все, мамочка, теперь пойдем домой. Я хочу кушать, снимай меня, — сказала наконец Лиза.

Лена взяла ее на руки. Коляска стояла метрах в двадцати. Осторожно ступая по мокрой наледи, стараясь не поскользнуться, Лена сделала несколько шагов.

И тут раздался резкий визг тормозов. Во двор въезжал новенький джип, черный, с яркими цветными зигзагами и звездами на боках. Сидевший за рулем квадратный кожаный «браток» смачно выругался. На том месте, где он обычно оставлял тачку, когда приезжал сюда два раза в неделю, на его постоянном, законном месте, стояла какая-то козявка, старый грязный «Москвич».

С тех пор как хозяин джипа снял в этом доме квартиру для своей любовницы, почти никто из автовладельцев, живших здесь, не решался занимать облюбованное квадратным «братком» место на дворовой стоянке. Хозяин джипа привык, что его место всегда свободно, и въезжал сюда, не глядя. Поэтому он слишком поздно заметил нахальный «Москвич».

— Ну и хрен с тобой! — произнес он и долбанул своим мощным бампером жалкую задницу «Москвича».

Прежде чем что-либо сообразить, Лена упала на мягкую мокрую землю газона, прикрыв собой Лизу. От грохота заложило уши. Отчаянно загудела и завыла сигнализация припаркованных во дворе машин.

Совсем близко что-то ярко вспыхнуло. Лена боялась взглянуть туда. Она думала только об одном: Лиза лежит на мокрой, холодной земле. Комбинезон промокнет насквозь. А до дома идти минут пятнадцать. Лена видела перед собой огромные ярко-голубые, испуганные глаза ребенка, которые быстро наполнялись слезами. Слезы текли по румяному, забрызганному грязью личику.

Лену удивило, что Лиза плачет беззвучно. Потом, постепенно, звук отчаянного, возмущенного плача стал нарастать, Лена как-то отстранение отметила про себя, что она не совсем оглохла от грохота, раз слышит Лизу.

— Мамочка… мамочка… — повторяла Лиза сквозь слезы и больше ничего не могла сказать.

Лена медленно, как во сне, подняла голову, потом встала на колени. Лиза вскочила на ножки и, продолжая громко реветь, ухватилась за мокрое Ленино пальто.

Надо было подняться с колен, но ноги стали ватными. К переливчатым трелям автосигнализации прибавился еще один звук — вой милицейской сирены. Через несколько минут двор был оцеплен.

— С вами и с ребенком все нормально? — спросил полный молодой капитан, помогая Лене подняться с колен. — Врач нужен?

— Не знаю… — еле слышно прошептала Лена и взяла на руки всхлипывающую Лизу.

— Это ваша коляска? — К ним подошел оперативник в штатском.

Чувствуя ледяную пустоту внутри, Лена медленно повернула голову. Посреди двора валялся остов прогулочной коляски. На искореженных трубках металлического каркаса горели клочья зеленой ткани и поролона. Из четырех колес осталось только одно, оно медленно, беспомощно крутилось.

То, что осталось от коляски, было похоже на скелет какого-то причудливого, зверски растерзанного живого существа.

— Да, — кивнула Лена, — это наша коляска. Только она стояла в другом месте, у скамейки…

— Ее отнесло взрывом, — объяснил капитан.

— Моя обезьянка! — закричала Лиза, и всхлипывания опять переросли в отчаянный плач.

— Мне надо переодеть ребенка, мне надо домой. Мы живём совсем близко, в десяти минутах ходьбы… — Лена не могла оторвать взгляда от искореженного остова.

— Мы отвезем вас домой. Пройдемте в машину, — сказал полный капитан, — там тепло. Давайте я возьму ребенка.

— Нет! — Лиза вцепилась в маму ногами и руками. — Нет! Не хочу к дяде! Где моя обезьянка?

— А сумка ваша? — оперативник поднял с земли Ленину черную кожаную сумочку.

— Да, спасибо.

Оказалось, что маленькая плюшевая обезьянка была в сумке, а не в пакетах, висевших на ручках коляски. Прижав к мокрому комбинезону чудом уцелевшего игрушечного зверька, Лиза перестала плакать.

* * *
Хозяин джипа страшно удивился. Он всего лишь слегка долбанул в задницу козявку-"москвичок", но почему-то в результате взорвалась детская прогулочная коляска, одиноко стоявшая метрах в тридцати от машин. Впрочем, удивляться и соображать ему было некогда. Он знал, что последует за взрывом, и его совершенно не грела перспектива давать свидетельские показания ментам, которые нагрянут сюда через минуту.

Громко и нервозно матерясь, он газанул, дал задний ход и успел заметить, как из «москвичонка» пулей вылетела какая-то баба и рванула со скоростью хорошего спринтера. Но ему до этого дела не было. Ему надо было скорее сматываться, от греха подальше.

ГЛАВА 18

Регина старалась не бежать. Проклятый проходной двор давно был позади. Она шла очень быстро, не оглядываясь, и в спину ей летел настырный, монотонный звук милицейской сирены. Она знала, что никто за ней не гнался, но все равно этот противный визг сверлил затылок.

«Каждый должен заниматься своим делом, — тупо повторяла про себя Регина, вышагивая под мелким, как пыль, первым весенним дождем, — каждый должен…»

По дороге попалась троллейбусная остановка, подъехал полупустой троллейбус. Не взглянув на номер, Регина вошла в салон и упала на свободное место. Двери закрылись, но визг милицейской сирены продолжал терзать душу. Регина поняла, что он давно звучит не на улице, а у нее в голове.

Страшно болели затылок и шея. В проклятом одноразовом «Москвиче» на спинках передних сидений не было подголовников. Когда огромный джип долбанул жалкую жестянку, голова Регины резко откинулась назад, палец, лежавший на кнопке крошечного пульта дистанционного управления, дернулся. Радиоуправляемый детонатор тут же сработал. Никто не виноват, что это случилось на несколько минут раньше…

Надо радоваться, что не сломан позвоночник, шейные позвонки не сместились. Мышцы побаливают, но это ерунда. Главное, она не потеряла сознание, сумела вовремя выскочить и убежать. Могло все кончиться гораздо хуже. Надо радоваться…

— Женщина, вы что, оглохли?! Билет ваш предъявите! Регина глубоко ушла в свои переживания и не сразу сообразила, что происходит. Подняв голову, она обнаружила над собой наглую круглую физиономию молодого парня. Он держал в руке какую-то металлическую бирку и тыкал ею Регине в нос. Тут она вспомнила, что уже лет десять не ездила городским транспортом.

Когда-то троллейбусный билет стоил четыре копейки. В салонах висели специальные кассы с барабанами, на которые наматывались билетные ленты. Если суммы первой и второй тройки цифр в шестизначном номере совпадали, то билет считался счастливым. Его полагалось съедать. Кто-то съедал целиком, кто-то откусывал кусочек.

Соседка по комнате в общежитии собрала сразу десятка два счастливых билетов и жевала горстями, запивая лимонадом «Буратино». Регина так и не узнала, получила та девочка свою порцию счастья за жеваную бумагу или нет. Кажется, кроме расстройства желудка, никакого счастья не было от тех билетиков. Впрочем, кто знает? Столько лет прошло…

— Платите штраф, или пройдемте в отделение! — не унимался контролер.

«Чушь какая-то! — подумала Регина. — Только отделения мне сейчас не хватало!»

— Сколько? — тихо спросила она парнишку. — Десять тысяч, — сердито ответил он. — Вон, все написано большими буквами. Давай, женщина, шевелись!

«Сопляк, скотина, сукин сын!» — выкрикнула про себя Регина и, сделав над собой героическое усилие, вежливо произнесла вслух:— Простите, молодой человек. Сейчас я заплачу вам штраф.

Она стала шарить по карманам короткой афганской дубленки, такой же одноразовой, как бедолага «москвичек». Но ничего, кроме фальшивых водительских прав на имя Тихоновой Галины Владимировны, пачки сигарет, зажигалки и крошечного пульта управления, оставшегося от взрывного устройства, в карманах не было.

— Ну, что у тебя? — подошел к контролеру напарник, мужичонка постарше, с такой же наглой физиономией.

— Да вот, не хочет женщина штраф платить, — ехидно сообщил парень.

— Я очень плохо себя чувствую, — сказала Регина.

— Пройдемте в отделение, — тот, что постарше, попытался поднять Регину за локоть.

Головы всех пассажиров были повернуты в их сторону.

— Бессовестные! — вмешалась какая-то старушка. — Только бы вам поиздеваться над человеком! Не видите, что ли, плохо женщине.

Регина действительно выглядела не лучшим образом. Сегодня утром она тщательно загримировалась — нанесла сероватые тени под глаза, подчеркнула носогубные складки, губы сделала тонкими и бледными. На голове у нее была черная вязаная шапочка, старенькая, свалявшаяся, придававшая лицу жалкий, даже траурный вид.

Именно так, по ее представлениям, должна была выглядеть пожилая интеллигентная женщина, владелица пережившего свой век «Москвича».

Продумывая и создавая этот образ, Регина представляла себе преподавательницу вуза или старшего научного сотрудника никому не нужного НИИ. У нее все в прошлом — и приличная зарплата, и престиж. Сегодня она получает гроши, питается хлебом и картошкой, бережно донашивает тряпки двадцатилетней давности, с тихим достоинством терпит незаслуженную нищету. То, что на ней надето, в далеких семидесятых называлось «дубленкой». То, в чем она ездит, гордо именовалось «автомобилем».

Какое отношение эта милая, бедная московская интеллигентка может иметь к чудовищному злодейству, к взрывному устройству, подложенному в детскую прогулочную коляску?

Регина предусмотрела все до мелочей. Но наличных денег у нее с собой не было. Ни копейки. Она просто забыла о них. В ее теперешней жизни жалкие российские бумажки были практически не нужны. Она привыкла пользоваться кредитной карточкой, ибо отоваривалась только в самых лучших и дорогих магазинах. Если иногда ее машину останавливал гаишник, то она давала ему пятидесятидолларовую купюру.

Но и долларов с собой не было. Регина ругала себя последними словами. Она даже заплакала от злости. А два контролера орали матом и пытались поднять ее за локоть. Троллейбус уже минут десять стоял в пробке.

— Простите меня, — говорила она сквозь слезы, — я еду с похорон. У меня нет денег. Я плохо себя чувствую. Простите меня.

Ситуация становилась опасной. Сейчас они поднимут ее с сиденья, на ближайшей остановке выволокут на улицу и потащат в отделение милиции. Она даже не сумеет незаметно выбросить по дороге пульт взрывного устройства. Они ведь будут держать ее за руки, очень крепко. Они просто так не отвяжутся.

— Прекратите орать, — послышался рядом молодой женский голос, — оставьте человека в покое, Я заплачу за нее штраф.

Через проход сидела молодая красивая женщина с мальчиком лет четырех на коленях. Она протягивала контролерам десятитысячную купюру.

Контролеры замолчали и обалдело оглянулась.

— Че, правда, что ли, платить за нее будешь? — с интересом спросил тот, что постарше.

— Берите деньги, выписывайте квитанцию, — спокойно ответила женщина. — И нечего мне тыкать.

— Тоже, добрая нашлась, — проворчал молодой, выхватывая десятку и пряча в карман.

— Квитанцию не забудьте, — напомнила женщина.

— Да, сейчас, — тот, что помоложе, полез в карман.

Пробка между тем рассосалась. Троллейбус подъезжал к остановке.

— Спасибо вам огромное, — растерянно бормотала Регина, — я не знаю, как вас благодарить…

— На здоровье, — улыбнулась молодая женщина, поднялась и взяла ребенка на руки, — каждый может оказаться в такой ситуации.

«Странный город, — неслось у Регины в голове, — с одной стороны хамство и всеобщее остервенение, с другой — такие вот добрые души… Для человека, который пользуется общественным транспортом, десять тысяч — серьезная сумма. Зачем этой молодой мамаше выбрасывать деньги на постороннюю тетку? Просто так? Из сострадания? Смешно, в самом деле…»

Троллейбус подъехал к остановке, двери открылись. Первыми выскочили контролеры, они так и не дали квитанцию. Потом с ребенком на руках, осторожно ступая по ступенькам, вышла молодая женщина. А следом — Регина.

Легко перепрыгнув через черный затверделый сугроб, она выскочила на проезжую часть, подняла руку, голосуя.

— Волоковский переулок, — бросила она шоферу, усаживаясь на переднее сиденье первой остановившейся машины.

— Сколько? — спросил шофер.

— Пятьдесят, — наугад назвала сумму Регина.

— Поехали, — кивнул шофер.

На самом деле езды было не больше чем на двадцать пять тысяч, но Регина не знала расценок. Все это уже не важно. У охранника должны быть наличные русские деньги, он заплатит.

Молодая женщина с ребенком удивленно взглянула вслед салатовому «Опелю», увозившему нищую интеллигентную даму, у которой нет денег на троллейбусный билет.

— Я видела! Я все видела! — тараторила худенькая бойкая старушенция, выскочившая из подъезда в халате и тапочках. — Я в окно смотрела, кот у меня убежал, ему кошечка нужна весной, вот он и пропадает на несколько дней. Я так волнуюсь, так волнуюсь, высматриваю его в окошко. А позвать не могу, окно-то не открывается, я еще осенью все щели заклеила, знаете, как у нас дует. И отопление выключают постоянно. Я ходила в РЭУ, говорю, что за безобразие! Такие деньги за квартиру платим.

— Подождите, давайте по порядку, — перебил ее оперативник, — вы на каком этаже живете?

— На втором. Вон оно, мое окошко.

Оперативник взглянул в ту сторону, куда указывала старушенция. Действительно, из ее окна должны были отлично просматриваться и детская площадка, и автостоянка. Весь двор как на ладони.

— В котором часу вы начали смотреть в окно?

— Ой, да не помню я. — Старушка уже поеживалась от холода.

— Может, мы пройдем к вам в квартиру? — предложил оперативник.

— Да у меня не прибрано, — смутилась она.

— Ничего, это неважно.

— Ай, да вон же он, оглоед! — внезапно всплеснула руками бабулька и с криком:

— Кузька! Кузька! Кис-кис-кис! Вот я тебя, разбойник! — помчалась молодым галопом через лужи вдогонку за громадным дымчато-серым котярой.

Мяукнув утробным басом, кот взлетел на дерево.

— Ты у меня придешь домой, бесстыжие твои глаза, ты у меня рыбки-то попросишь! — погрозила ему пальцем хозяйка, глядя снизу вверх. — Вот ведь паразит такой!

В однокомнатной квартире стоял крепкий кошачий дух. Громко кричало радио. Покосившись на неприбранную кровать, старушка стыдливо прикрыла дверь в комнату и провела оперативника на кухню, засуетилась, убрав со стола газету с разложенными на ней сухарями.

— Давайте уж все по порядку, — начал оперативник, когда хозяйка наконец угомонилась и уселась напротив. — Фамилия, имя, отчество.

— Колесникова Клавдия Семеновна, 1925 года рождения…

Несмотря на преклонный возраст, Клавдия Семеновна обвала удивительно острым зрением. Она подробно описала молодую женщину, заехавшую во двор с коляской, рассказала, как был одет ребенок.

Полчаса назад оперативник сам видел эту женщину с ребенком и мог убедиться, что старушка не перепутала ни единой детали.

— Ну вот, — продолжала Клавдия Семеновна, — оставила она коляску у скамейки, а сама пошла к качелям. Ребенка на руках несла. Он хоть и большой, но лужи-то какие! А на коляске два пакета висят. Я еще подумала: что ж ты, миленькая, пакеты-то свои так оставляешь без присмотра? И коляска хорошая, импортная. Потом смотрю, выходит женщина, вон из той машины.

Вместе с оперативником она подошла к окну и указала на маленький светло-зеленый «Москвич».

— Вот, значит. Вышла она, женщина эта. Быстренько к колясочке подходит, и сразу назад, к машине. Села и сидит, не уезжает.

— Вы не заметили, что она делала у коляски?

— Чего не видела, того не видела, — развела руками старушка, — все это было очень быстро. Сейчас-то я думаю, что женщина эта бонбу в пакет бросила. А тогда мне ничего такого в голову не пришло. Подошла, отошла — мало ли зачем? Может, хотела на скамейку сесть, посидеть. Но увидела, что мокро, и раздумала. А потом этот въезжает, ну… Не знаю, как называется. Здоровый такой автомобиль, черный. Сам черный, а на боках фигульки какие-то цветные. Я его часто вижу в последнее время. Уж не знаю, сам здесь живет либо ездит к кому. Это не в нашем доме, а напротив. Вот про наших-то я про всех знаю. Так вот, эта громадина черная как врежет по зеленой-то машинке сзади. Я ничего понять не успела, смотрю, та, что с ребеночком, на землю упала, этак, знаете, на локотки. А ребеночек — под ней. Она дитя-то прикрыла телом своим, и тут как раз бабахнуло. У меня первая мысль была — мальчишки балуются. У нас ведь, знаете, часто в последнее время безобразничают, эти, как их… пикары пускают.— Петарды, — поправил оперативник.

— Один бес, — махнула рукой старушка, — грохочет сильно, аж стекла дребезжат. Вот вы, милиция, как это безобразие позволяете?

— А мы не позволяем, — улыбнулся оперативник, — нас не спрашивают. Продолжайте, пожалуйста, Клавдия Семеновна.

— Ну, да чего же продолжать-то? — вздохнула старушка. — Смотрю я, колясочка летит. Прямо вот летит над землей и горит.

— А машины?

— На машины я не смотрела. У меня аж сердце в пятки ушло. Это же надо, думаю, ужас какой! Ведь еще б немного, и женщина та, с ребенком, посадила бы в эту коляску свое дитя. Они же туда, к скамейке, шли. Это каким зверем надо быть, чтоб в коляску бонбу подложить!

— Клавдия Семеновна, пожалуйста, как можно подробней опишите ту женщину, которая выходила из зеленой машины.

— Значит, так, — сосредоточенно наморщила лоб старушка, — немолодая. Но и не старая. Возраст средний, лет пятьдесят, может, поменьше. Высокая, но не очень.

— Примерно какого роста?

— Встань-ка, сынок, — скомандовала старушка. Оперативник вытянулся перед ней. Он был длинный, метр восемьдесят семь. Свидетельница критически смерила его взглядом.

— По сравнению с тобой, конечно, маленькая, — заключила она, — но вообще высокая.

— Ладно, — вздохнул оперативник, усаживаясь на табуретку, — выше или ниже той, что была с коляской?

— Вроде чуть повыше, — пожала плечами старушка, — а может, такая же.

— Хорошо. Как она была одета?

— Куртка такая, короткая, коричневая. С меховым воротником. Дубленая. Воротник черный, лохматый. На голове шапочка черная, вязаная. Волосы все убраны под шапочку. Юбка темная. Вроде коричневая. Ну, простая такая юбка, не широкая и не узкая. Длинная, но не очень. Сапоги… точно не помню, кажется, черные.

— В руках у нее было что-нибудь?

— Нет. Руки она держала в карманах. Ничего не было, ни сумок, ни пакетов.

— А лицо? Я понимаю, из окошка разглядеть трудно, но все-таки…

— Да вроде никакое у нее лицо, — пожала плечами свидетельница.

— Как это — «никакое»? — удивился оперативник.

— Ну, неприметное, самое что ни на есть обыкновенное. Никакое.

Оперативник встал, подошел к окну и подозвал старушку. Внизу, на автостоянке, работали трассологи из ФСБ. Оперативник указал на того из группы, которого можно было разглядеть.

— Вот у этого какое лицо?

— Круглое, курносое, — не задумываясь ответила свидетельница, — крестьянское лицо. Простое. Губы толстые. На артиста одного похож. Был такой фильм хороший, про войну. «А зори здесь тихие». Недавно по шестому каналу опять показывали. Я наши советские фильмы всегда смотрю. Там старшина был, душевный такой, простой человек. Вот он похож на того старшину лицом. То есть на артиста, который играл… Фамилии вот не помню, жалко. Хороший артист, только снимался мало.

Оперативник знал, о каком артисте говорит свидетельница. Но фамилии тоже не помнил. Толстогубый простоватый трассолог из ФСБ был действительно похож на старшину Васкова из фильма «А зори здесь тихие». Оперативник сам недавно с удовольствием пересмотрел его вечерком по ТВ6. Он любил старое кино, как и эта бабулька.

— Вас бы к нам на работу, в милицию, — улыбнулся оперативник, — ну а вот та женщина, может, она тоже была похожа на какую-нибудь актрису или дикторшу? Она ведь от машины до скамейки шла лицом к вашему окну.

— Нет, — покачала головой старушка, — ни на кого она не похожа.

— А если бы вы ее встретили, узнать смогли бы? Клавдия Семеновна задумалась, потом медленно произнесла:

— Смотря во что она будет одета.

— А как вам кажется, она была одета богато или бедно?

— Средне… Пожалуй, скорее небогато. Так себе…

Оперу было очень обидно. Довольно часто в качестве свидетелей выступают такие вот старушки пенсионерки. Они смотрят в окошко среди бела дня, сидят на лавочках у подъездов. Они много чего замечают. Но показания их, как правило, бывают сбивчивы и бестолковы. Старушки плохо видят и слышат, любят поворчать на разные посторонние темы. Работать с такими свидетелями тяжело и утомительно. А тут попалась не бабулька, а золото. Ее зрению и наблюдательности можно только позавидовать. Но толку при этом почти никакого.

В протоколе допроса была описана подробно некая неизвестная женщина — средних лет, среднего роста, нормального телосложения, с «никаким» лицом. Женщина Икс, расплывчатый безликий образ. Разошлешь такую ориентировку по городу — на смех поднимут.

Был еще некто Игрек. Довольно скоро удалось выяснить, что здоровая черная машина с «фигульками» на боках была джипом «Чероки». Соседи из дома напротив сообщили, что около трех месяцев назад в квартире номер сто семьдесят поселилась одинокая девица, «молодая-красивая, шуба шикарная до пят». Именно эту молодую-красивую и посещал Игрек на джипе, раза два-три в неделю.

Девица оказалась дома. К приходу милиции отнеслась спокойно и равнодушно. Впрочем, удостоверение изучала внимательно. Одета она была по-домашнему, в короткий шелковый халатик. На длинных голых ногах — золотистые блестящие шлепанцы.

Косенко Наталья Павловна, 1975 года рождения, уроженка подмосковного города Подольска, сняла эту двухкомнатную квартиру в ноябре прошлого года.

— Вы слышали взрыв во дворе? — спросили ее.

— Вроде минут сорок назад бабахнуло что-то, — пожала она плечами, — но я была на кухне, там окно выходит не во двор, а в переулок. И музыка у меня играла. Я не обратила внимания, у нас здесь часто пацаны петардами балуются.

— У кого из ваших знакомых есть черный джип «Чероки» с Цветными рисунками на дверцах?

— У Вовки Сизого, — выпалила она и тут же уточнила:

— Богатых Владимира Игоревича. А что?

— Номер машины, домашний адрес и телефон вам известны?

— Номер не помню, тачка новая. Адреса тоже не знаю, он сам меня навещает. К себе ни разу не возил, и писем я ему не писала, — она усмехнулась. — А телефон — пожалуйста.

Итак, личность Игрека удалось установить просто и быстро. Богатых Владимир Игоревич к своим двадцати восьми годам был дважды судим, первый раз по малолетке получил условный срок за разбойное нападение. В восемнадцать сел всерьез, на пять лет, по ст. 166 УК за угон автомобиля.

По оперативным данным, в последние полгода является членом люблинской преступной группировки, которая контролирует крупный вещевой рынок и сеть коммерческих ларьков в районе Люблина. Банда небольшая, около двадцати боевиков, работает под крылом известного Гарика Апельсина, некоронованного авторитета, грузина по национальности.

Предположить, что нормальный здравомыслящий бандит подложит самодельное взрывное устройство, мощность которого эквивалентна пятидесяти граммам тротила, в детскую коляску во дворе дома, в котором живет его любовница, да еще воспользуется для этого собственным джипом — верх идиотизма.

Во-первых, Богатых «мокрухой» никогда не занимался. Во-вторых, если бы ему пришлось заняться, он сделал бы все совсем иначе: подстерег бы жертву в подъезде, выстрелил бы из-за угла и так далее.

Кроме того, человек, покушавшийся на убийство Полянской Е.Н., должен был перед этим следить за ней. Во двор она зашла случайно, просто по дороге. Если бы за ней ехал такой вот красавец джип, она наверняка заметила бы его.

В общем, заманчивая версия с «братком», на первый взгляд удобная и логичная (раз бандит, значит, мог убить), при ближайшем рассмотрении никуда не годилась.

Впоследствии, когда Богатых нашли и допросили в качестве свидетеля, он честно рассказал все: и про козявку-"москвичка", и про бабу в короткой дубленке и черной шапочке, которую успел заметить, выезжая из двора. А что сам поспешил смыться, так это понятно: зачем лишний раз мелькать?

Между тем трассологи, тщательно осмотрев брошенный на произвол судьбы «Москвич» с помятым задом, не обнаружили там ровным счетом ничего интересного. Даже пальцев никаких не нашли. Вероятно, сидевшая за рулем дама не снижала перчаток. Только тонкий, едва уловимый запах дорогих французских духов витал в салоне.

Поисковая собака взяла след, пробежала несколько кварталов, нервно внюхиваясь в мокрую землю, остановилась у стеклянного кубика троллейбусной остановки, повертелась, понюхала и уселась на асфальт, грустно поскуливая. След оборвался.

Злосчастный зеленый «Москвич», по данным ГАИ, уже три года числился в угоне. Номерные знаки, разумеется, оказались фальшивыми.

Полина Дашкова