Отрывкин. Необычные истории старого Дома юмор. пов

Юмористическая повесть- фентези. Фрагмент

Часть 1


Глава 1. Совсем невменько


Окно, выходящее в сад, задребезжало от сильного удара.

«Это что за новости в три часа ночи», – успел подумать Отрывкин, вскакивая с кровати и шлепая босиком к окну.

За окном, вращая глазами на триста шестьдесят градусов, что уже само по себе выглядело… м-м-м, в общем, выглядело… сидела птица.

Волосы – нет, перья – торчали дыбом. А клюв норовил превратиться в штопор.
Птица недовольно трясла головой и, создавалось впечатление, что-то тихо бормотала себе под клюв. Явно нецензурное. И, очевидно, была подшофе.

Отрывкин был человеком не робкого десятка, поэтому с ходу вышиб окно – чуть не снес при этом птице голову – и грозно заорал:

– Ты, крыса ободранная, ты что здесь? Ты зачем, да и вообще?!

Надо вам сказать, Олег Отрывкин был личностью незаурядной. Он с ходу мог объяснить, почему солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Его интеллектуальные способности были настолько велики, что он периодически забывал слова, фонтанируя при этом эмоциями. Голову при этом несколько склонял набок – как будто всё время к чему-то прислушивался. Впрочем, возможно, так оно и было. Кто его знает. Высокий, сухощавый, лет ему скорее за, чем до, – он был похож на Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес», как если бы тому вручили корочку с тремя буквами МНС[1] и белый халат в придачу. А еще он был уверен в своем предназначении. Друзья хоть и посмеивались над его несколько чудаковатым видом, но уважали за доброту, а недруги – за целеустремленность.

Когда-то был рыжим.

На его очень грозный, но не вполне вразумительный вопль птица, слегка переваливаясь с ноги на ногу, гордо и независимо перешагнула с карниза на подоконник. С третьего раза ей это удалось. Зыркнув на ошеломленного такой наглостью Отрывкина, она недовольно сказала:

– Сам ты крыса ободранная. Совы не видел, что ли?

И, прихрамывая, деловито направилась на кухню, недовольно бормоча:

– Мышей нет, ничего полезно-мясного нет, выпить точно не предложит… Лети за ним, рискуй жизнью. А он даже закусить не даст!

Олег несколько опешил. Но заорал:

– Да ты!.. Да что?.. Вон из моего холодильника!

На что услышал:

– Молчать! Я по делу.

«Конечно, смести за один присест килограмм молочных сосисок – что может быть важнее», – с горечью подумал Отрывкин, благоразумно решив не связываться с птицей, которая явно не в себе. Ну какая нормальная птица в три часа ночи будет орать и ругаться на чистейшем русском, да еще используя ненормативную лексику? При этом благоухая коньяком.

Сова наелась, оставила в покое холодильник. Икнув, она приказным тоном рявкнула:

– Портки надел, кроссы, свитер – и вперед!

– Куда? – подозревая самое худшее, спросил Отрывкин. А сам подумал: «Прапор, что ли?»

– Туда. На кудыкину гору! – нехорошо поблескивая клювом, прощелкала Сова.

– Зачем? – еще больше изумился он.

– За надом! Ты что, совсем тупой? Волшебная я, волшебная! Я твой проводник.

– В мир иной? – почему-то ляпнул он первое, что пришло в голову.

– Совсем невменько, – расстроилась Сова.

– В Школу тебя, перестарка, приглашают. Мага из тебя делать будут. Уважаемого человека!

Тут Олег окончательно понял, что всё вот это вот – результат съеденного на ночь бутера с осетринкой, что называется, второй свежести. От этого окончательно пришел в расстройство и озлился (а что, нормальная реакция). Схватил валявшийся на стуле халат, накинул на Сову (ну не заяц же это был), зажав обе ее лапы в руке. Раскручивая ее над головой и подвывая совсем уже что-то нечленораздельное о долбаных волшебниках, разбитом окне и вконец охамевших совах-алкоголиках, Отрывкин понесся к выходу.

Вышиб дверь ногой (что зря время терять?) и запулил брыкающийся сверток, орущий нецензурно и громко, в ночь, которая приближалась к рассвету.

Где-то на дереве, прокашлявшись, запел соловей.


Глава 2. Явление Совы


Отрывкин сидел лицом к окну и спиной к двери. И спокойненько кропал очередную научную работу – под названием «Является ли наличие у птиц голосовых связок гипотетическим доказательством, что птица может говорить».

Сидел в уютном домашнем халате и теплых меховых тапочках – их ему подарила одна лаборантка из его лаборатории, на память. Так, ничего особенного, просто из уважения (а может, из жалости к его одиночеству, – он не задумывался). Тапочки были теплые, в виде львов. Да и ладно, лишь бы грели.

Его рабочий стол был удобный, в меру завален всякими нужностями. И удобное рабочее кресло – что еще надо такому человеку, как Отрывкин, для полного счастья?

«Пожалуй, чтобы исчез этот отвратительный скрежет у меня за спиной», – додумал Олег часть фразы.

Дом был старый, еще от деда-профессора, уютный, теплый и весь периодически поскрипывающий, как будто говорящий внуку своего хозяина: «Долго сиднем сидеть будешь? Двадцать первый век на дворе, а ты как был среднестатистической никчемностью, так ею и остаешься».

«Что-то Дом сегодня расшумелся, – подумал Отрывкин, – и как-то слишком внятно слова выговаривает».

Нынешнюю научную работу он решил написать в связи с теми событиями, которые развернулись месяц назад в его собственном Доме, когда прилетела подвыпившая Сова. Она нагородила на чистейшем русско-матерном всяких обидностей и была изгнана из Дома.

Вот и засел Отрывкин за изучение птиц, сов в частности: какие, где, привычки и были ли случаи.

«Опять этот скрип, – с досадой подумал Отрывкин. – Нет, так дело не пойдет».

Вскочив и с разворота откинув рабочее кресло, как всегда, растеряв слова, он обернулся к двери и заорал:

– Харе скрипеть! Старый дуршлаг!

И только тогда увидел, что в дверном проеме, покачиваясь и нетвердым крылом хватаясь за дверь, стояла та самая Сова. Клюв у нее опять был свернут набок. И именно ей, а не благородному старому Дому принадлежали слова, услышанные Отрывкиным. Когда он это понял, то подлетел к покачивающейся птице и зашипел на нее: голос пропал из-за услышанных от какой-то пьяной Совы оскорблений.

– Ты, шушера никчемная, птичий ты алкоголик, пшла вон из моего Дома! – заскрипел Отрывкин не хуже Совы.

– Я-то, может, и алкоголик, хотя с бутылки коньяка какой же я алкоголик? Но дело свое знаю. И делаю! А ты, Отрывкин, – смир-р-рна, когда с проводником говоришь! – Тут Сова закачалась еще сильней.

«Наверное, отдача от слов», – подумал Отрывкин.

– Фсё, больше я ждать не намерен! Без штанов, за мной, шагом м-м-марш! – рявкнула Сова, путаясь в словах. Попыталась развернуться, упала; кое-как зацепившись клювом за дверной косяк, подтянула себя до вертикального положения и, гордо пошатываясь и не сомневаясь, что новоявленный рекрут следует за ней, вышла (точнее, вывалилась) в дверь.

Отрывкин очумело глядел в пустой дверной проем, а мысли скакали: «Даже закусывать не стала! Все-таки прапор! Вот ведь, а?» – и, цепляясь за всё тот же дверной косяк, он сполз на пол и отключился.

Шерсть на головах львов-тапочек стояла дыбом.


Глава 3. Настоечка-то где?


Сова, побыв на свежем воздухе, чуток пришла в себя, оглянулась и с удивлением не обнаружила за своей спиной никого, хоть сколько-нибудь похожего на Отрывкина. Она возмущенно заклекотала и с воплем: «Я тебе покажу, как старших по званию не слушать!» – влетела в Дом и нашла Отрывкина в полной невменяемости. Он, сидя на полу, пытался успокоить свои меховые тапки в виде львиной морды, приговаривая при этом:

– Вы не бойтесь, это глюк. Где вы видели говорящих пьяных сов? Да нету их, не существует. Сейчас причешемся, умоемся, дернем пятьдесят нашей фирменной настоечки – и в люльку.

Сова встрепенулась, услышав о фирменной настоечке. На цыпочках подкралась сзади к Отрывкину, чтобы уж совсем человека не расстроить. А то вон, в чувство приходит, о нормальных вещах заговорил.

И тут Сова услышала:

– Не переживай, Лёва, я тебя в обиду всяким оборотням или каким-то несостоявшимся прапорам не дам. Ты хороший. А это всё, пф-ф-ф, иллюзия, морок.

Таких оскорблений Сова, уже настроившаяся на положительные эмоции, связанные с фирменной настоечкой, снести не могла. Она выскочила перед несчастным Отрывкиным, замахала крыльями, защелкала клювом и заорала:

– Рекрут! Приказ нарушил – два дня карцера. Одет не по уставу – три дня карцера. Стоять смир-р-рна передо мной! – И, сменив тон, спросила почти миролюбиво: – Настоечка-то где?

– Кто здесь? – подскочил на месте Отрывкин.

– Да я это, я. Прапором кличут. А тебя, голуба, будут прозывать душа Тряпичкин, если меня слушать не будешь. Гоголя читал? Ну вот.

Отрывкин, не ожидавший, что кошмар вернется, окончательно впал в транс. Но увидел, как злобная птица уже протянула когтистую лапу к бутылке, из которой Отрывкин угощался вместе со львом – одному-то пить скучно, – и в нем взбрыкнуло чувство собственного достоинства. Схватив бутыль обеими руками, он залпом попытался прикончить содержимое. Но Сова-прапор оказалась шустрее. Видя, что драгоценная жидкость с катастрофической быстротой исчезает в утробе Отрывкина, Сова ловко подлетела, двумя лапами вырвала бутыль из рук опешившего от такой наглости Отрывкина и мастерски, в несколько глотков, влила оставшееся себе в клюв. «Клац!» – только и смогла сказать Сова, выпадая в осадок.

Покачиваясь, Отрывкин с удовлетворением посмотрел на Сову и сказал:

– Спиртовая. На девяноста девяти травах, дедушкин рецепт. Но девяносто процентов – пустырник и валериана! Не хухры тебе мухры!

И прилег рядом с Совой, при этом нежно обнимая меховые тапочки. Тапочки замурчали.

– Грм, кхе-кхе, – знакомо прокашлялся кто-то за дверью. – Если не вмешаться, план набора на первый курс Школы магических искусств провалится. Давно пора прапора заменить: никак не может забыть замашки прежнего хозяина.

И в дверях появился Соловей, который вот уже год, как сквозь хронический бронхит пытался выдавать соловьиные трели под окном у Отрывкина.


Глава 4. Магия есть!


Соловей деловито прошелся по комнате, нюхнул пробку из-под заветной настойки, хлебнул оставшуюся там каплю и как-то сразу осоловел – взбодрился в смысле. Он бодрыми шажочками подбежал к Отрывкину (тапки при этом перестали мурлыкать и зашипели), что-то просвистел ему на ухо – и Отрывкин вскочил на ноги. Тапки недовольно заворчали.

Отрывкин, совершенно неожиданно пришедший в себя, твердо стоял на ногах и хмуро смотрел еще на одну птицу, вроде не такую агрессивную и уж точно трезвую.

– Молчать долго будем? – требовательным голосом произнес Отрывкин. – Я же знаю, сюда только говоряще-пьющие птицы залетают, – с горечью добавил он.

– Ты, главное, не переживай, будь поспокойнее, – начал Соловей.

«Куда уж спокойнее, – хмуро подумал непьющий Отрывкин, – полбутыля валерьянки с пустырником – что-нибудь, да значат».

– За тобой следили целый год, – гордо продолжал Соловей. И сразу стало понятно, кто следил. – Ты подходишь для магии. Она вокруг тебя концентрируется. Осталось только обучить тебя ею пользоваться, и ты сможешь стать очень одаренным магом. Какой степени – не скажу: это в процессе учебы проявляется.

– Учиться-то где? – всё еще вяло, под действием валерьянки, спросил Олег.

– Как где? В Школе магических искусств, – с гордостью ответил Соловей.

– Ну и где она, эта Школа? – спросил Отрывкин и подумал: «Боже, что я несу? Какая Школа, какая магия… Ну приперлись двое нестабильных, ну птицы они. Да мало ли что случается! Вот стою и слушаю эту муть, а у меня там статеечка интересная наклевывается». Он начал сердиться: валерьянка, видно, отпускать стала.

– Да везде! – восторженно отозвался Соловей и закашлялся. Этот кашель его и подвел.

– Ты, свиристелка хрипатая, забирай прапора, и летите-топайте в свою школу алкашей! – взревел Отрывкин так, что тапки попытались сползти с ног и укрыться под диваном.

Не вышло! Топнув ногой, Отрывкин поставил тапку на место (то есть на ногу), показав ей, чьи здесь тапки.

Соловей, уже открывший было клюв, быстренько его захлопнул, поняв, что еще не время. Не понимает Отрывкин своего счастья.

– Ты еще поймешь, от чего отказываешься. Придешь к нам, а мы тебя и примем, – с каким-то злорадством просипел Соловей. – Ты хоть на тапки свои взгляни. У всех, что ли, тапки оживают?

– Ты Лёву не трожь! Лёва – друг! – по привычке заступаться за своих произнес Отрывкин. И задумался: а давно ли тапки стали его другом? Оказалось, недавно. Как только компаньон понадобился к дедушкиному эликсиру. – Ну и пусть. Мне и без вас неплохо, – вслух закончил размышления Отрывкин.

– Ну с-с-смотри-и-и, – совсем расшипелся Соловей, – тебя предупредили. Концентрация магии станет критической – и не только тапки оживут, кхе-кхе, – совсем уж раззловредничался птиц. – Тогда уж не уговорами – силком приведем, кхе-кхе.

– Всё, достал, старый маразматик. Валите в ночь, и чтобы мы с Лёвой вас не видели и не слышали. Рассипелся тут, а еще соловей! – твердо сказал Отрывкин и замахал руками в сторону двери, чтобы все всё поняли.

И они поняли. Соловья закрутило винтом (один только вытаращенный глаз из комка перьев торчал и свирепо подмигивал) и потащило на выход. А уж Сова-проводник, которая прапором себя считала, и вовсе, закувыркавшись в воздухе и раскорячив лапы до шпагата, так и понеслась, вращаясь вокруг своей оси как волчок, прямиком к двери. В себя она еще не пришла и норовила хоть клювом клацнуть. Не выходило.

Так этот полумифический-полупьяный вихрь из перьев, клювов, лап и хрипа вылетел за дверь. И дверь захлопнулась.

Тут Отрывкин несколько обиделся: «Дверью-то зачем хлопать? Не казенная, поди!»

Странное дело: дверь скромненько скрипнула, приоткрылась снова – и тихонечко закрылась без единого звука. «Так-то, – удовлетворенно подумал Отрывкин, – а то напридумывали спьяна магию всякую. А вещь любить надо, тогда и она к тебе по-человечески. Правда, Лёва?»

Тапочки уютно и мягко обволакивали ноги и тихонько мурчали.


Глава 5. Вольно!


Окончательно впав в умиротворенное состояние, Отрывкин двинулся к своему рабочему месту в углу комнаты. Напротив стола было широкое панорамное окно. Дедуля любил, чтобы было много света и воздуха.

Усевшись в кресло, побарабанив пальцами по столу, Отрывкин подумал: «Так-с, и на чем же мы остановились?» – и в предвкушении творческого энтузиазма взялся за ручку.

Ручка, надо сказать, была особенной: подарена Отрывкину на день защиты кандидатской. Перьевой паркер – его гордость. Он им уже достаточно материала написал для докторской. И удачного материала – сам академик Бубликов его хвалил и прочил ему большое будущее. Правда, не уточнял какое. И вот – долгожданная статья, начатая и ожидающая продолжения.

Отрывкин не думал, как эта статья – «Является ли наличие у птиц голосовых связок гипотетическим доказательством, что птица может говорить» – может помочь ему с докторской, которая посвящалась вращению Земли, приливам и отливам, а также правоте Джордано Бруно и заблуждению Галилея (но это был вопрос спорный, его еще предстояло разрешить с помощью различной архивной документации).

Но сейчас этот момент Отрывкина не беспокоил. Его просто тянуло схватить свою ручку и начать стройно вырисовывать логические построения мысли на бумаге. Ручку-то взял и даже поднес ее к листу, где красовалось одно название. Но тут, подняв взгляд к окну, он увидел странную картину: на небольшой полянке перед окном (а Дом стоял в небольшой рощице – ничто не мешало деревьям расти; кусты и траву иногда подстригал приходящий садовник, он же разнорабочий, да дорожки посыпал песком, так что Дом был запущенным райским уголком для домоседа-ученого) разыгрывалась настоящая драма. Отрывкин так увлекся, что даже Лёву позвал. А Лёва что, Лёва пришел в двойном экземпляре и улегся на столе перед хозяином, поглядывая с любопытством в окно.

«Что-то не так, – подумал Отрывкин, когда ноги стали подмерзать, – чего-то мне не хватает».

Тут до него дошло, что тапки вполне благодушно мурчат не на ногах, а на столе. «Эх, носочки бы мне сейчас, да те, которые бабуля вязала, – мохнатые и теплые!» Не успел он домечтать, как почувствовал на ногах мягкое и теплое. С опаской глянув на ноги, увидел бабулины носочки – те самые, о которых мечталось. Он строго посмотрел на них и рявкнул: «И без фокусов мне!» Носки смирно сидели на ноге как влитые и не пытались даже шевельнуться – как и положено благовоспитанным носкам.

Успокоившись и снова почувствовав себя в Доме хозяином, Отрывкин опять взглянул в окно, о котором уже подзабыл.

«Ну и что это такое? Ну что это за клубок кружится-вертится, из перьев и клювов? Всё никак не уймутся», – расстроился Отрывкин.

А там, за окном, – какое там уняться… Перекрученные какими-то морскими узлами, шкандыбавшие Сова и Соловей, крутясь в разные стороны, не пропускали ни одного дерева. Через каждые две минуты слышалось ворчание: «Да я… за нарушение устава!..»; потом надрывный кашель, пытавшийся перейти в трель, заканчивался словами: «Ты уволена!» – и очередной бум давал начало новой, такой же содержательной дискуссии.

Налюбовавшись этим бесконечным процессом, Отрывкин даже пожалел незадачливых агитаторов в неизвестную Школу магических искусств. Он опять махнул рукой (зачем – не знал: само махнулось) и рявкнул:

– Хватит! Прекратили истерику! Смир-р-рна! Стр-р-ройсь! – И чтоб похулиганить: – На первый-второй рас-с-считайсь!

Опять он перегнул палку.

Мало того что птиц буквально разодрало в стороны, предварительно каждую как следует шарахнув о дерево (они потом долго спорили, где чья лапа и что клюв слишком великоват Соловью), так они выстроились в ряд и на автомате без передыха стали барабанить: «Первый-второй, первый-второй». Минут двадцать.

Отрывкину это надоело. Сказав «Вольно!», он с интересом наконец рассмотрел своих нежданных и таких уже нечужих и, главное, трезвых гостей.

Оба птица сидели, очумевшие, на травке и тихо, спокойно икали. Соловей явно был в возрасте и, судя по повадкам, занимал гораздо более высокий пост, уж где бы там ни было, чем Сова. Сова, очухавшись и протрезвев, бросила свои замашки прапора и показалась действительно обычным проводником.

«Стоп, – подумал Отрывкин, – опять “проводник”. Да что ж и меня-то переклинило», – совсем расстроился он.

– Ну вы, там, тихо и ровно рассказали мне всё, что хотели рассказать! А не то… – грозно добавил он. И деревья сразу зашумели вокруг.

– А не опоздали ли мы? – грустно просипел Соловей.


Глава 6. И мы забудем о тебе навсегда, как о кошмаре!


Сова подумала и устало спросила:

– Ты так думаешь? Может, еще не всё потеряно?

– Да ты на него погляди! – не стесняясь присутствия Отрывкина, сипнул Соловей. – Он же прирожденный стихийный маг. Что мы ему можем предложить? Заклинания? Так он и без них на одних эмоциях всех уделает, – грустно продолжил Соловей.

– Но ведь без присмотра его оставлять тоже нельзя. Как бы чего не вышло, – рассудительно сказала Сова. – Эх, и нам по шее дадут: проморгали, недоглядели… – Она совсем закручинилась.

– Ты что раскисла-то? Отходняк? Доотмечала очередную годовщину знакомства с твоим прапором? – не без ехидства спросил Соловей. И тут же получил клювом в лоб и по этой причине выпал из общения на некоторое время.

Сова посидела, погоревала еще немного, и тут ее осенило.

– Слушай, Отрывкин, а ты летать умеешь? – радостно спросила Сова, но сразу увяла: – Конечно, что я спрашиваю. Ты об этом еще просто не знаешь.

– Э-э-э, уважаемые, – подал голос через открытое окно Отрывкин, – а ничего, что вы обо мне в моем присутствии в третьем лице говорите? Я всё слышу, между прочим.

«На это вся надежда, – с ехидцей подумала Сова. – Еще бы всё понимал!..»

Тут пришел в себя после некоторой дозы рауш-наркоза Соловей. Повращав глазами, он спросил:

– Что, уже всё решили?

– Здрасте, приехали. Тебя ждали, думали, умное скажешь. Ошиблись, – сразу, как старый драндулет, с пол-оборота завелась Сова. – Думаем мы еще.

– Кто это мы? – еще не пришел в себя Соловей. – Он что… – Кивок в сторону Отрывкина. – …тоже думает?

– Да. Он, например, думает, не выкинуть ли вас со своей лужайки навсегда, – встрял в разговор Отрывкин. – Надоели вы нам с Лёвой.

Лёвы зашипели.

– Но-но, без грубостей, – как-то поспешно сказали хором птицы. И тут Соловья осенило (не зря он клювом по балде получил):

– А давай мы тебе, Отрывкин, индивидуальную программу обучения подготовим? Будешь дома сидеть, к тебе на дом учителя будут приходить, экстерном всё окончишь. – А про себя додумал: «И мы забудем о тебе навсегда, как о кошмаре!»

Отрывкин любил учиться, любил познавать новое. И закралась ему мысль: «А почему бы и не попробовать? Что-нибудь теряю? Нет».

– Правильно, – заорали хором птицы так, что Лёвы попытались свернуться в маленький клубочек и исчезнуть. Оказывается, Отрывкин размышлял вслух. Слух не жаловался.

– Хорошо, – решился Отрывкин. – Когда приступаем? Но с условием: если мне что-то не понравится, мы сразу заканчиваем без взаимных претензий!

На этой фразе птицы переглянулись и облегченно выдохнули.

– Еще момент, – вдруг сказал Отрывкин. – Если с кем случается травма какая-нибудь, я в этом невиновен. И никаких претензий.

Птицы опять напряглись.

– И Лёвы будут учиться со мной, – добавил он.

После этих слов Сова потеряла сознание.


Глава 7. «Хочу, и всё!» – сильнейшее магическое заклинание


Отрывкин после некоторого раздумья на тему, что это стало с Совой, подул ей зачем-то в клюв, и Сова пришла в себя.

– Он еще здесь? – слабым голосом спросила неизвестно у кого Сова.

– Они все здесь, – с ехидством ответил Отрывкин, – потому что живут они здесь.

Сова, вздохнув, опять намылилась в обморок, но ее поддержал хилым плечиком Соловей.

– Так, – деловито сказал он, – все условия принимаются. Надо разработать план обучения абитуриента, расписание и согласовать с профессурой.

– А вы ничего не забыли, уважаемый? – спросил Отрывкин, жестом приглашая своих необычных гостей войти в дом. – Время второй час ночи уже. И мы с Лёвой спать, между прочим, хотим! Только непонятно: почему светло-то так? Вроде не под Питером живем, – задумался Отрывкин и уже собрался было пощелкать пальцами (кто его знает зачем), как вдруг пришедшая в себя Сова вздыбила клюв, заклацала и камнем кинулась на него, пытаясь цапнуть (а лучше откусить) палец. Отрывкин дернулся в сторону.

И тут Соловей со всей дури заорал:

– Тихо! Вы что, Отрывкин, не понимаете, что мы время остановили, чтобы с вами контакт наладить? Трое суток прошло! А ты, уважаемая, – обратился Соловей к Сове, – веди себя достойно после перепоя, как и положено проводнику!

Все примолкли, переваривая полученную информацию. Только Лёвы спали, уютно свернувшись клубочком на теплом коврике у камина.

– Я вот поинтересоваться хочу: а на «вы» мы давно перешли? А то врываются, тычут, а потом вдруг «вы». Настораживает как-то.

– А мы к своим абитуриентам относимся с исключительным уважением, – съязвил Соловей. – Позвольте представиться: ректор Школы магических искусств Соловьян. У нас не приняты особые имена-отчества-фамилии. А образ – так, не обращайте внимания, он мне дорог как память. А это, – показал он на еще трясущуюся от злости Сову, – наш бессменный проводник в параллельный мир, который соприкасается с вашим миром достаточно плотно, чтобы люди, знающие и умеющие, могли переходить из одного мира в другой. Так вот: Совач. На замашки в ее совином теле – а у каждого из магов нашей Школы есть некая вторая ипостась – тоже не стоит обращать внимания. Это у ее бывшего – прапором, кстати, был – имелись проблемы с алкоголем, ну Совач и пристрастилась. А чтобы окончательно не превратиться в прапора, ведет себя так исключительно в совиной ипостаси.

– Ничего себе! – возмутился Отрывкин. – Она в своей этой ипостаси меня чуть пальца не лишила, а ведь в глаз целила! Что я ей сделал-то? Напоил, накормил.

– Ага, спать уложил, раз -дцать об дерево, – ехидно, но миролюбиво вставила Сова. – Да если бы ты… в смысле вы с самого начала выслушали, мы давно уже отправили бы вас в Школу и всё было бы хорошо.

– А кто мне тут пьяные дебоши устраивал? Сразу сказать нельзя было: мол, так и так, вы маг, нам нужны и тэдэ, – опять завелся Отрывкин.

– Ага, скажешь тебе, – опять перешла границы Сова, – ты ж буйный, чуть что – мокрого места не останется. Связывайся с тобой! Не-е-ет, и как это мы его проглядели?

– Всё! – рявкнул Отрывкин. – Надоели! Мы с Лёвой спать, а вы вон отсюда. Обсудите мою программу, тогда и поговорим. Кстати, что будет, когда я выучусь? А я ведь выучусь! – угрожающе спросил он.

– Ну что будет… – почесал клюв Соловьян. – Работать ординарным магом, как большинство, ты… э-э-э, вы вряд ли сможете. По причине своей стихийности необузданной. Но управлять природными процессами так, чтобы они не зависели от вашей буйной фантазии и несдержанных эмоций, вы научитесь.

– А вам-то я зачем? – задал наконец-то нужный вопрос Отрывкин. – Вообще, зачем всё вот это, кроме того, чтобы бед не натворить?

– Я говорил тебе, что он умен? – обернулся Соловьян к Совач. – Я говорил, что с ним надо по-другому, всё сразу рассказать? Так нет, у тебя годовщина расставания с прапором была, тебе не до этого! Нашла по кому сохнуть! Дура!

– Сам ты!.. – вспыхнула Сова (они до сих пор были в своих птичьих ипостасях). – Раз такой умный, вот и не хрипел бы целый год под окном у него, а пришел бы и всё рассказал. А то учить он меня теперь будет!

– Да что ж вы как кошка с собакой! – надоело слушать эту бесконечную перепалку Отрывкину. – Всё, вон отсюда! Возвращайтесь людьми и с программой, а то прогоню! И как следует подготовьте объяснение, зачем нужен я и такие, как я.

Он опять как-то топнул ногой. И в наступившей вдруг тишине понял, что в Доме, кроме него и Лёвы, никого нет.

– Так, друг Лёва, – решительно сказал Отрывкин, – теперь займемся тобой.

Тапочки испуганно попятились, видя такой настрой хозяина.

– Будешь моим другом, Львом. Когда захочешь, сможешь превращаться в небольшую пушистую кошку, похожую на льва. Ну и как мне это сделать?

Тапки стояли по стойке смирно и боялись дышать.

– Да просто: хочу, и всё! – рявкнул Отрывкин и удивился: тапочки как-то соединились друг с другом, хрюкнули, рыкнули, отряхнулись – и перед Отрывкиным встал ростом с небольшую собаку самый настоящий лев. И довольно облизывался.

Глава 8. Знакомьтесь: Лёва – друг!


Лёва, – осторожненько позвал Отрывкин, – это ты? У тебя всё в порядке?

– Да, пожалуй, что я, – мурлыча, отозвалась большая кошка. – Но далеко не в порядке. Есть хочу. Молоко-у, а потом мяса, свежего, говядины.

– Лёва! – начал закипать Отрывкин. – Я тебя накормлю, конечно. Но учти, закидоны всяких зверей мне уже поперек горла. Так что поешь – и спать. Утро вечера мудренее. Тем более мы трое суток тут на ушах стоим.

– Хорошо-у, хозяин, как скажешь.

Отрывкин сходил на кухню, набрал там еды себе и Лёве – разной, конечно, – принес всё в комнату, и у камина они дружно поужинали.

– Только ты меня хозяином не зови, слышь, Лёв, – слегка осоловел от еды Отрывкин, – мы ж друзья.

– Угум-с, друзья, только я до этого твоими тапками был.

– И что, не простишь?

– А тут нечего прощать. Могу быть компаньоном.

– Ты не представляешь, как иногда бывает одиноко, когда здравой мыслью и поделиться не с кем.

– Ну, если здравой, то конечно, – иронично сказал Лёва.

– А ты не ехидничай особо. Сам-то недавно куском свалявшегося меха был.

– Ну, начинается. Тапками мне с тобой было уютнее.

– Ничего, привыкнем друг к другу. Нам еще магию осваивать.

– Мне-то зачем? У меня способностей нет. Я только что тапками был.

– Дались тебе тапки эти. Было и прошло… А я тебя учить буду! – осенило Отрывкина. – Вот они – меня, а я – тебя. А то… знаешь, привык я к тебе, что ли. Да и одному несподручно как-то. Согласен?

– Согласен. Валерьяночки бы на ночь-то.

– Лёва, и ты туда же. Мы ведь не пьем. Птицы магические голову совсем задурили. Пошли-ка мы спать. Я в спальне, а ты – здесь, на половике можешь.

– Не буду я на половике. Бо;льшую часть жизни на полу да на половиках. Я тоже в спальне лягу, в дедушкиной.

Отрывкин вздохнул.

– Ладно, в спальне так в спальне. Но веди себя там хорошо.

– Угу, – произнес Лёва. – А за ушком почешешь?

Отрывкин не по-доброму зыркнул, но промолчал. Конечно, он почесал питомца и по совместительству друга за ушком. Они немного поговорили о предстоящей учебе, хотя не особо она их и волновала. Мало, что ли, в жизни учились? Лёвы это, конечно, не касалось. Решили с утра заняться здоровым образом жизни: зарядкой, здоровым трудом на свежем воздухе. Лёва только покряхтывал: полное очищение мозгов для предстоящей учебы.

Всё обсудив и обговорив, разошлись по спальням. Предварительно Отрывкин щелкнул-таки пальцами – и сразу стемнело. «Вот так-то», – удовлетворенно подумал Отрывкин, проваливаясь в сон.

Через полчаса его разбудил громоподобный храп в ногах его постели – это Лёва соскучился и все-таки пришел к хозяину.

Попутно оказалось, что в человека Лёва не превратится никогда, по той простой причине, что он и оказался животной ипостасью Отрывкина. Только почему-то они могли существовать параллельно, а не по очереди. К слову, отчество у Олега Отрывкина было Львович.

«Опять сбой какой-то в системе или это я начудил опять? Завтра они мне за всё ответят», – думал Отрывкин, проваливаясь в сон и автоматически почесывая за ушком Лёву.

Лёва урчал как трактор.


Глава 9. Быт налаживается сам собой


Утро выдалось пасмурным, хмурым.

Невыспавшийся Отрывкин (то ли Лёва придавил ноги, то ли кошмары замучили) встал с кровати, умылся, переоделся в любимый домашний халат и мягкие, спортивного кроя брюки. Халат ему тоже подарили, и он был шикарен и удобен, под стать уютному Домику деда, старинному камину, библиотеке справа от входа и всей этой зеленой запущенности вокруг Дома. На службу он ездил исключительно на такси: автобусы были слишком далеко от него. Так вот, халат был мягким и уютным, по колено, – в нем Отрывкин чувствовал себя этаким барином-меценатом.
Прочувствовав прелесть своего состояния в халате, Отрывкин бодро зарысил на кухню: надо бы горячего перекусить. Приготовил яичницу, сварил в джезве чудесный кофе с кардамоном и корицей и только собрался с аппетитом позавтракать, как поймал себя на мысли: пока готовилось, он, Отрывкин, сидел за кухонным столом и пальцем о палец не ударил. Выражаясь фигурально, конечно. Может, и ударил, сидя на стуле, но о-о-очень далеко от еды, посуды и плиты. Отрывкин даже расстроился: «Что деется, а? Уже сам не могу ничего – всё само за меня делается».

Но запахи были настолько хороши, что Отрывкин решил-таки позавтракать. Поднес вилку ко рту – и где-то в коленях вдруг раздалось очень выразительное «гр-р-р-мяу-у». Внизу сидел, позевывая, Лёва и глаз не сводил с тарелки.

«На запах прибежал, – подумал Отрывкин, – надо покормить».

– Лёва, мясо? – светски любезным тоном произнес Отрывкин. Его привел в хорошее настроение запах чудесного кофе.

– Сам ешь свое мясо, – пробурчал Лёва. – Я бы от яишенки не отказался. Да только не предлагают, э-э-эх… – горестно махнул он лапой.

– Да сделаю я тебе яичницу, не вопрос. Но ты ведь хищник и всё такое?.. – допытывался Отрывкин.

– А что ты хотел, пытливый наш, – продолжал саркастично лев, – я из рода тапок, а они только пыль и жрали. А сейчас я вдруг стал частью тебя, но львом-недольвом. Что хочу, то и ем. Жарь яичницу, Олежа, жарь всю, – закончил Лёва.

Наверное, от такого обращения и напора яичница приготовилась в два раза быстрее, и было ее больше. Перелетев на красивое, кузнецовского фарфора блюдо (память от пра-пра-пра-), глазунья замерла, лишь изредка помаргивала глазками. Лёва опешил.

– Ты б ей глаза, что ли, прикрыл. А то неудобно как-то.

Отрывкин дунул на яичницу – и она стала обычной, только левая задняя лапка чуть подергивалась. Лёва вздохнул и начал трапезничать, причем с аппетитом.

Облизав блюдо, он напился молока, сказал спасибо и навострился на любимый коврик у камина. Но тут возмутился Отрывкин.

– Лёва, а как же наши занятия ЗОЖ, физкультура там всякая, пробежки?

– Тю, – сказал Лёва, – это всё до завтрака. А теперь какой ЗОЖ, теперь только релакс.

У Отрывкина были другие мысли на этот счет, и он пошел в библиотеку. Надо ли говорить, что посуда сама собралась в посудомойку, та включилась тоже сама.

Но Отрывкин этого уже не замечал.


Глава 10. Отрывкин способен на многое


Библиотеку собирал не только дед, профессор, преподававший на кафедре молекулярной и клеточной биологии и участвовавший в программе «Геном человека». Книги еще и от прадеда остались. Кстати, оба предка обожали фантастику и оставили очень приличное собрание книг по этой теме.

Само помещение было обычное, но очень уютное. Впрочем, как и всё в этом Доме. Необычными были только витражи, заменяющие простые стекла: на них не было сюжетов, но само сочетание цветов давало достаточно света. Он будто отражал весь спектр – это было неожиданно красиво: то на полке перламутровый отблеск мелькнет, то необыкновенная гамма из пастельных тонов накроет низкий журнальный столик и кресла с диваном вокруг, то какие-то фиолетово-сиреневого оттенка густые тени лягут по углам, – в общем, свет в библиотеке жил по своим законам и подчинялся только закату. Да и то умудрялся выделывать фортели похлеще всяких лазерных шоу.

Отрывкин вошел в библиотеку и, шарахнувшись от ослепительно-яркого рыжего пятна, которое освещало дверь, рысью метнулся к стеллажам с фантастикой и фэнтези. Набрав целую кучу трудов по магии и параллельным мирам, дотащил это добро до столика, скинул на него книги, и столик в ответ только крякнул. Отрывкин уселся в кресло и стал по привычке проглатывать (не в прямом смысле, разумеется) книги по диагонали, чтобы лишним мозг не засорять. Ученый он или нет, в конце концов.

Прошло пару часов. Поняв, что уже больше не в состоянии ничего воспринимать, Отрывкин зевнул. Его разморило, свет вдруг стал нежно-опаловым, с розовинкой. Глаза его закрылись, и через минуту Отрывкин отбыл в царство Морфея – уснул он, короче.

И тут дверь тихонько скрипнула (громче побоялась, зная бурный норов хозяина), и в небольшую щель протиснулся Соловей. Может, он просто забывал, что может быть человеком.

Оглядевшись, увидел Отрывкина, сладко пускающего слюну, кучу книг по магии на просевшем столике. Птиц удовлетворенно хмыкнул и сказал себе под клюв:

– А может, и выйдет толк-то.

Потом просмотрел всё, что перелопатил Отрывкин, вздохнул и буркнул:

– А может, и нет… Ну, делать нечего. Пора, – собрался с мыслями Соловей.

И тут же был сбит с ног кошкой-львом размером с собаку.

– Тебя сюда звали, старый? А если и звали, стучаться и вообще вежливости не учили в детстве? – разорялся возмущенный до глубины души Лёва. – Че приперся без приглашения? Да ты мне вообще на один зубок: ам – и не замечу!

Соловей в полуобморочном состоянии во все свои маленькие бусинки глаз, которые стали с тарелку, смотрел на Лёву. Он ведь не знал, что; сотворил со своими тапками Отрывкин.

– Ты, то есть, и есть Лёвы? – Вопрос прозвучал как-то глупо. – А когда ж и зачем?..

Повисла пауза.

– Ты, пернатый, не сипи. Я ипостась Олега, его второе «я». А почему одновременно – это уж вопрос к Олегу, не ко мне. Но мне так нравится, – заулыбался во все клыки Лёва, отчего Соловью и вовсе поплохело.

– Э-э-э, уважаемый, э-э-э, Лёва… Да быть такого не может, не понимаешь, что ли?! – вызверился Соловей. – У него что, шизофрения, у твоего Отрывкина? Расщепление личности? Как вы можете одновременно присутствовать в одном и том же месте? Да никак! – выдохся наконец пернатый.

– Да не переживай, а то, вон, и клюв набок съехал, и глаза уже в кучку норовят. Ты подумай: фамилия-то у моего какая? – рассудительно начал Лёва. – Древняя. А по смыслу? Не улавливаешь? Отрывкин! Ну, подумай над семантикой слова.

– А и правда, – оживился Соловей, приходя в себя, – не сталкивался на своем долгом веку с таким, вот и позабыл, что всяко может быть. Особенно с нашим братом, магическим. Ты сам-то как? Тяжело, поди? – спросил он у Лёвы.

– Да привыкаю помаленьку. Сначала туго было: тапки – и вдруг… А сейчас я за Олега кому хошь и что хошь, – рыкнул и сразу заулыбался Лёва, став при этом похожим на Чеширского Кота.


Глава 11. Смысл магии


Тут проснулся Отрывкин.

– А, все здесь уже. Ну, давай рассказывай, зачем эта магия, и я в том числе.

Настроение у него было благодушное.

– Магия просто есть. Это ты должен просто принять, бездоказательно! – строго начал Соловей. – И параллельные миры есть; магия этим и живет, переливаясь из одного мира в другой. А есть люди как приемники: ловят эту магию и накапливают в себе. И магия начинает жить своей жизнью. Вокруг тебя уже вон сколько всего происходит, а ты и не замечаешь. Привык. Да еще и сам начинаешь ею пользоваться. Что, не так, что ли? – спросил Соловей Отрывкина.

– Да та-а-ак, – протянул тот. – Делать-то что?

– Ты слушай. Вопросы потом. И вот мы, первомаги – просто очень давно и первыми ощутили и приручили магию, – открыли Школу магических искусств, чтобы новичков обучать да чтобы бед они не наделали. Некоторые, уже защитившие кандидатский минимум, других учат, а некоторые, которые уже доктора, ко всяким зеленым молокососам вынуждены бегать и упрашивать их, – стал заводиться Соловей.

– От темы не отвлекаемся, – меланхолично зевнул Лёва в сторону Соловья.

Тот призадумался.

– Ладно, продолжаю. Многие живут для себя как хотят, но оберегать человеков от них самих – это первое правило нашей Школы. Следить, чтобы по глупости своей не перешагнули они барьер, за которым уже никакая магия не поможет. А так – живи, радуйся, твори счастье направо и налево, чувствуй себя пупом земли.

– Как-то звучит не очень, – сказал Отрывкин. – Всё вот это вот только для моего счастья? Не получается, любезный. Не договариваешь ты что-то.

– А тут и правда просто. Каждый счастливый маг распространяет вокруг себя такую мощную ауру позитива, что хватает на очень много городов. И снижается там преступность, и улучшаются социальные условия, и люди начинают чаще улыбаться друг другу – просто так. И вообще улучшается всё, вплоть до здоровья и рождаемости… Понимаешь теперь, как нам важен каждый адепт, но обученный? А по-другому нельзя: эффект будет с точностью до наоборот. У необученного мага вместо позитива негатив один распространяться будет. Со всеми вытекающими. Вот мы с проводником и ходим по мирам, ищем потенциальных магов, обучаем их. Вот и всё, – закончил Соловей. – Учиться будешь?

– А есть выбор? – спросил Отрывкин.

– Выбор есть всегда, – послышался знакомый голос. И в библиотеку не спеша влетела Сова.

«Да что ж они все птицами-то? – подумал Отрывкин. – Отучились от человеческого облика совсем, что ли?»

– Так, – сказал Отрывкин, – устроили здесь совет в Филях, гости нежданные. Мне это надоело. Это частная собственность, а не проходной двор, – начал заводиться он. – Дом, чтобы без моего или Лёвиного разрешения никто сюда не заходил! Ясно тебе? – рявкнул он.

Дом согласно заскрипел и захлопал ставнями. Успокоившись, Отрывкин покосился на Лёву. Тот степенно кивнул в знак одобрения.

Отрывкин впился взглядом в Сову, которая вальяжно раскинулась в соседнем кресле.

– А тебе здесь что, медом намазано и мышами накидано? – грозно вопросил Отрывкин незваную гостью.

Сова тихонько щелкнула клювом и, аккуратно расправив перышки на крыльях – прямо благовоспитанная барышня, бяка этакая, – начала разговор.

– Как я уже сказала, для всяких неслухов и неучей есть другой вариант развития событий.

– Угу, и какой же? – не особо надеясь на позитивное развитие событий, хмуро спросил Отрывкин.

– Уничтожение на ментальном и затем на физическом уровне, – с удовольствием произнесла Сова.

Как только последний звук был произнесен, по комнате метнулась желто-коричневая молния, почти слившаяся в полосу тумана. Это Лёва дорвался до Совы – и давай ей клюв на сторону сворачивать. Сова неуклюже пыталась вырваться, ненавидяще вращая огромными желтыми глазами на обидчика и стараясь при этом разодрать мощными когтями шкуру Лёвы.

Не тут-то было. Лёва не на шутку разозлился и уже почти завязал Сову морским узлом, да так, что снаружи только глаза и остались.

– Я тебе покажу второй вариант! Ты у меня сама ментально удавишься! – разошелся Лёва. – Хозяина трогать не моги! – И продолжал что-то там выкручивать Сове, хотя она давно уж и глаза закатила.

– Всё, хватит, – прохрипел Соловей, – прощенья просим. Это травма у нее душевная. Бывший ее, тоже ученик, в мирской жизни прапором был. Ну, пил много, от этого и понесло не туда. Пришлось распылить на молекулы. А она молоденькая была, горячая, вот и не простила самой себе его смерти. Поэтому и стала такой, почти как прапор, только все-таки положительной: вреда не делает. Но за развоплощение всегда горой. Так-то, – закончил историю Соловей.

– Ладно, отпущу, – растрогался Лёва. – Только пусть про Олега больше так не говорит.

– Кхе-кхе, – прокашлялась Сова, потихоньку развязывая конечности, – опять клюв под штопор отрихтовали, опять к косметологу идти. А это денег стоит, между прочим! – с запалом выкрикнула она.

– Ну коли так, я поправлю, – вмешался Отрывкин и щелкнул пальцами.

Никто сказать ничего не успел. Сова распрямилась вся, потом ее опять всю скрючило, протащило по полу и шарахнуло о край шкафа. На этом и закончилось.

Через пять минут, кряхтя и постанывая, Сова выпрямилась, встала на ноги, покрутила головой на сто восемьдесят градусов, пощупала клюв: он стал будто новый и даже как будто отполированный – высший Совиный шик.

– Сойдет, – сказала Сова, – но могло бы и не сойти. Ты, Отрывкин, поосторожнее, магия все-таки, – почти просительным тоном произнесла она.

И в их отношениях это было уже прогрессом.
®