История написания одного стихотворения

   
Пост из «Живого журнала»
_____________________
     Один солдат в армии Наполеона повёл себя трусливо, погибли люди. Наполеон приговорил солдата к смерти. И вот, к Наполеону подходит мать этого солдата и падает в ноги, прося о милости.
— Ты хочешь помилования для своего сына, — сказал Наполеон — чем заслужил он милости?
— Милость не заслуживают, её оказывают, — ответила мать.
______________
   В одном из текстов я перекинулась репликами с lesnoy_strig. Она написала мне комментарий «Не справедливости, а милости прошу».
   Фраза вполне себе крылатая. Источник происхождения её тоже известен. Был ли это достоверный исторический факт или миф? Да кто ж его теперь знает! Гуляет теперь этот миф и эта фраза по богословским каналам и не только. Но лично я её всегда видела в другой стилистики, вот в такой: «я пришла просить не справедливости, а милости». И в таком формате она не могла зацепить мой взгляд. Понятно почему, да? Это тем, которые про волков и про заек, им что в лоб, что по лбу. А для стихотворца метрические куски при чтении прозы выпрыгивают и зависают над текстом как толстолобики в Американских озёрах. Строка «я пришла просить не справедливости, а милости» не метрична, то есть расположение ударений в ней хаотично. В то время как строка «Не справедливости, а милости прошу» благородной осанки и редкой породы четвёртого пеона ---\---\---\. Где (-) безударный слог, а(\) ударный. Вслед ей тут же родилась другая строка. И вместе они выглядели так:
     Не справедливости, но милости прошу.(---\---\---\)
     А милосердие превыше правосудия.(---\---\---\--)
   Вторая строка тоже, как видите, чёткий трёхстопный четвёртый пеон с дактилической рифмой. Но, увы, построить всё стихотворение пеоновыми стопами не получится. Нет в русском языке такого количества длинных слов. Достаточно одного сверхмерного ямбического ударения, чтобы вся трёхстопная пеоновая конструкция рухнула в шестистопный ямб. Строки первого и третьего пеона мелькают в хореях, а второго и четвёртого — в ямбах. Но чтобы всё стихотворение… Нет, в сети что-то такое бывает. Но это тогда, когда не стихи пишут, а пеоны. Для живого поэтического повествования тотальный пеон — сверхограничение. Главное, стихотворец на уши встаёт, чтобы написать стихотворение чистым пеоном, а рядовой потребитель поэзии этого может даже и не заметить.
   Несмотря на то, что зерно кристаллизации будущего стихотворения написано чистокровным трёхстопным четвёртым пеоном, всё стихотворение будет писаться шестистопным ямбом. И без того уже ощутимы технические проблемы. Должно быть написано не просто абы какое стихотворение, а сонет. Пока у меня такой бзик — писать именно сонеты. Или то, что я считаю сонетами. Так настроено моё поэтическое оборудование. Помню, как ругался столяр-краснодеревщик: у него токарный станок налажен вытачивать шахматы, а мастер даёт задание на столбики для этажерок. Это же всё раскручивать и перекручивать. Кстати о шахматах. Понятно, что я не могу знать, при каких обстоятельствах состоялся разговор матери солдата с Наполеоном, но имею право на своё виденье мифа. Почему бы этой женщине не прорваться к императору именно тогда, когда он играет в шахматы! И я не могу знать, какой военной специальности был проштрафившийся солдат, но почему бы ему не быть пушкарём. Тем более, что сам Наполеон начал свою военную карьеру артиллерийским офицером. Опять-таки пушкарь и пешка созвучны.
   Итак, две строки уже есть, сюжет и тематика приблизительно ясны. Погнали. Первый штурм темы ничего не дал, за исключением того, что появилось ощущение, что что-то тут не так с психологической достоверностью. Вот характеристика того человека, который теперь мелькает в богословских рассуждениях на тему прощения: «Молчалив, любит одиночество, вспыльчив, высокомерен и весьма эгоистичен. Немногословен, но всегда находчив и резок в ответах и обычно побеждает в спорах. Чрезвычайно самолюбив, а его честолюбие вообще не знает границ».
   Нет, жалостливым Наполеон не был никогда. А тогда что же? Так вот, не было в его поступке никакого прощения. Для Наполеона честь дороже жизни, а позор страшнее смерти. Если уж к кому он и проявил милосердие, так это к матери трусливого солдата. Но скорее всего и это не так. Наполеон — человек неожиданных поступков и парадоксальных решений. Он ждал, что женщина начнёт оспаривать справедливость приговора, а она этого не делает, она просит оказать милость. Да, всё верно, милость не заслуживают, милость оказывают. Про свою мать Наполеон говорил, «что у его матери голова мужчины на женских плечах». Думаю, он оценил бесстрашие и ум и этой женщины, матери неудачного сына. Наполеон выполнил её просьбу. Пусть забирает своего трусливого отпрыска и убираются вон. В армии ему делать нечего. И потом, пристрелить волчонка на глазах у бесстрашной и умной волчицы, которая может стать безрассудно опасной… Ни к чему такое.
И вот когда всё это продумалось и прочувствовалось, стало понятно о чём писать. Тема получила свою телесную оболочку и надо несколькими штрихами перевести её в нарратив сонета.
   Понятно, что зерно кристаллизации
     «Не справедливости, но милости прошу.
     А милосердие превыше правосудия»
— это ответ матери на слова Наполеона. Какие слова? Ну вот хотя бы эти:
     «Уйдите, женщина, я слёз не выношу.
     Пушкарь, в бою оставивший орудие,
     За спины прятался, подобно торгашу.
     Был справедлив вердикт, не нужно словоблудия».
   Уже и концовка ясна: пешка, усмешка, закон, Наполеон. А вот для начальной экспозиции не хватает пространства — всего две строки, да ещё с такими сложными рифмами: мужская рифма -шу' и дактилическая -у'дия. И в две строки с такими рифмами надо втолкнуть и шахматы и тётку, которая пришла и отвлекает Наполеона от игры своими просьбами. Нет, не запихнуть. Но в конце-то концов, я для сонета или сонет для меня? Мне от сонета нужны лаконичность изложения и монотонность рифм. Это мой внутренний инструмент. Я не помечаю свои сонеты кокетливым тегом «сонет». Сонетная строфность — это то, чем можно пожертвовать в первую очередь. В моём случае сонет начинается первым катреном с опоясывающими рифмами, это экспозиция. Потом идут два терцета одним блоком с перекрёстными рифмами, это диалог Наполеона с женщиной. И заканчивается сонет вторым катреном, который построен на тех же рифмах, что и первый. Но рифмы смежные. Раз уж я строфикой пренебрегла, то смежные рифмы при таком расположении катрена — невелика поломка сонетной формы. И внутренняя рифма закон\\Наполеон — это не случайный недогляд, а для фортиссимо.
   И можно предположить, что это я сижу и пишу стихотворение, так нет же. Я, то бишь моё сознание подключается тогда, когда процесс застопорился. А так-то мозг сам справляется, надо лишь правильно поставить задачу. Я живу, хожу, глажу бельё, стругаю овощи на салатик, слушаю в ютубе лекции Андрея Баумейстера (рекомендую), делаю кучу дел, вторую кучу не делаю — лень, и всё это время в автономном режиме в моей голове пишется стихотворение. Я лишь изредка заглядываю в пошивочный цех: «Ну как там у нас? Долго ещё?» И наконец приходит ощущение, что всё готово. Надо просто сесть и записать, что получилось.
   А получилось вот что.



* * *
Вторую партию проигрывает он,
Досадуя слегка. Всему виною спешка.
А тут ещё вдову в её беде утешь-ка:
К расстрелу сын её судом приговорён.

«Уйдите, женщина, я слёз не выношу.
Пушкарь, в бою оставивший орудие,
За спины прятался, подобно торгашу.
Был справедлив вердикт, не нужно словоблудия».
«Не справедливости, но милости прошу.
А милосердие превыше правосудия».

Над шахматной доской в руке застыла пешка.
Скользнула по губам знакомая усмешка.
Пушкарь помилован, с позором изгнан вон.
Тут всё: и милость, и закон — Наполеон.