И лист зардел, и воздух загустел...

И лист зардел, и воздух загустел,
и лес и дол от птичьих опустел
крылатых тел, мятущихся в пространстве,
в родном, привычном перьевом убранстве.
Ужель нахлынут воля и покой?
И нам - обещан ключик золотой,
что запирает всякое смятенье
и остаётся чаемое чтенье
раскидистых червлёных, жёлтых крон
вспять листопаду, ветру вперекор.

Открыта даль и сколько ни петляй
отсутствующим - всё к нему ветла
пришпилена одна, простоволоса
и зелена ещё, и нет как нет вопросов
к рябому, оспенному, нудному дождю,
что, где-то, через полчаса все ждут,
поскольку туча медленно, но верно
ползёт на нас, как Ахиллес примерно
за черепахой ускоряет шаг
в надежде робкой всё ж не оплошать.

И я там был, покладист и уныл,
не суетился зря, зато не ныл,
как принято, в лирическом порыве -
патриотично, слёзно и крикливо.
С покрытой головою, вжатой в плечи,
я погружался к искренности речи
одушевлённых, ропщущих картин:
печали анфилад, тоски куртин.
Шёл на ногах - чужих, дрожащих, ватных
и становились выпуклы и внятны
всего черты, причины, голоса;
внутри клубилось маятно и мятно,
и речь немая, как гора, росла.