VIII. Шарль лишь себя впускал в её постель

  (предыдущий фрагмент «VII. Был бдителен Рошфор вблизи красотки»
       http://stihi.ru/2023/10/13/2150)

Призыв к войне бьёт, как по коже плеть.
Не многим удаётся разжиреть
на войнах, ибо равенство тут хило.
В мирах монархий, конституций треть
иль четверть сил сгорит: война – могила.

Желанный мир надеждой куцей греть
готов?  Дождись, могила-яма, гимна!
В огнях цивилизаций уцелеть
способна очень вёрткая махина.
По Библии, плоть наша, знамо, глина…
            .            .            .
Прёт прямо напролом, пусть и без шор,
страна, как беспринципная шалава.
Из ряда ненасытных сверхобжор
британская явилась сверхдержава.
Была она когда-то моложава…

Куда бы ушлый Лондон алчно взор
ни клал бы обстоятельно и цепко,
своим агентам времени на сбор
давал он мало. Тонкая зацепка –

и вот уже простор земли чужой,
окинутый холодным злобным оком,
навек воспринимается как свой.
Экспансия, роднясь с любым предлогом,
вершилась где ползком, где перелётом.

Глотать чужое нужно целиком!
Крутых вояк шального нрава, верных
самим    себе    лишь, сыщем мы легко,
увидев англичан недалеко –
извечных    подстрекателей    военных.

Британцы ларошельцам в помощь флот
сулили вновь, чтобы в голодный год
не положил бы зубы кто на полку.
Но с эфемерной помощи что толку?!

Людовик, а точнее Ришелье,
мятежников в осаду взяли крепко,
а там за ценный перстень иль колье
шёл с рынка кролик и в придачу репка.

Как дипломат все средства исчерпав,
прелат последним средством сделал порох.
Как собиратель Франции он прав
был тем уж, что как воин был не олух.

Тьму пушек для осады он припёр,
чтоб ларошельцы  ядрами  наелись.
Первейший во всей Франции приор,
он должен усмирять любую ересь.

Коней, собак, ворон и даже крыс
употребляли ларошельцы в пищу.
Всей Ла-Рошели – только покорись! –
король сулил любую вкуснотищу,

однако ларошельцы до сих пор
предпочитали спать с пустым желудком,
и Ришелье, воинственный приор,
остался к ним по  минимуму  чутким.
 
…Прорвав кольцо блокады в сентябре,
пришёл голландский бриг. Не эфемерный.
Для тех, кто понимает толк в «старье»,
вино приплыло выдержки отменной.

По прихоти Всевышнего Творца
в порт плыл агент по прозвищу Цунами…
На палубе нейтрального купца,
конечно, под чужими именами,

стояли врозь Она и д'Артаньян.
Поссорились. Нашла коса на камень.
Шарль праведным был  гневом  обуян
и час назад размахивал руками,

когда узнал про некий скользкий путь,
каким намеривалась Афродита
заставить коменданта присягнуть
короне. В тайном качестве наймита

Людовика был должен комендант
способствовать паденью Ла-Рошели.
По численности крошечный десант
обязан был достичь великой цели.

Таможню миновали без проблем,
но Шарль  приревновал  к своей мамзели,
ведь в сторону её самцы совсем
бестактно хищно вытянули шеи.

Красавица зевнула невзначай,
плывя сквозь строй зевак холодной рыбой:
всяк отвали и мне не докучай!
Я хороша, но вам-то что за прибыль!

Приезжая по скромности манер
смотрелась эталоном пуританки,
а спутник как нервозный кавалер
терял своей  беспечности  останки.

Он прибыл как «испанец», а она
была по документам англичанкой.
Мадам была в  себя  лишь влюблена,
а он кружил вокруг голодной чайкой.

Он молод был лицом, но борода
дала солидность больше, чем небритость.
Зачем же ларошельскую закрытость
он предпочёл всем мирным городам?

Испанец на голландской службе – что же
молодчика в осаду занесло?
Он по легенде  обожал до дрожи
свою жену. Та, всем смертям назло,

оставшись верной делу Бекингема,
мечтала, как о падали гиена,
чтоб домогался вновь британский флот
союзнических ларошельских вод. 
 
Пусть к Афродите Шарль дышал неровно
и лишь себя впускал её в постель,
лазутческая пара хладнокровно
вошла с тылов во вражью цитадель.
 
Во время подготовки их визита
в недружескую крепость белым днём
Шарль удивлён был тем, что Афродита
забыла прямо  напрочь  о своём

кошмарном пребыванье в Ла-Рошели,
как будто не была там никогда.
Те, кто повисли камнем бы на шее,
в ней опознав другую, навсегда

исчезли все из списка осаждённых.
Пока шпионам дьявольски везёт,
но пусть и в Ла-Рошели бережёных
Господь, как говорится, бережёт.

Гасконец уповал на воплощенье
в жизнь замыслов, прикидывал шаги.
Шарль был уверен, что в ночь похищенья
несчастной Афродиты  все враги,

кто знал её в лицо, погибли в схватке.
По этой части плана всё – в порядке.
А если брать его, он с бородой
был и ухожен, и пригож собой.

Он выглядел усталым, полусонным,
был роем  попрошаек  уязвлён,
но с мужеством, отнюдь не иллюзорным,
мог с местным бы расправиться жульём.

В душе своей юнцу не доставало
дотошности, как в мэтре пожилом,
но слухов он наелся до отвала. 
…Гостиница, соседствуя с жильём

мерзавца коменданта, отвечала
всем требованиям семейных пар.
Гасконец убедился для начала,
что винами в достатке полон бар.

Ничьих не вызывая притязаний,
в укромном уголке, но в общем зале,
«испанец» скромно ужинал с «женой».
Народ тут голодал, и хлеб ржаной

для многих яством сделался  давно уж.
Грызть хлеб сухой себя не приневолишь
и блюдо с дорогим тут каплуном
гость заказал с бутылочным вином.

Шарль ел весьма культурно и не чавкал.
Как сытый кот, он жмурился на свет.
Слух занят был фрагментами бесед
тех, кто пил пиво. «Балтика»? «Очаков»?

Вошёл и сел напротив гугенот
в надвинутой аж  на нос пышной шляпе.
Краса приезжей дамы, словно мёд,
влекла мужчин, как мух – глазей без платы!

С ней кайф словить и  дьявол  был бы рад,
и самые последние раззявы!
В гостиничный кабак шли все подряд,
иначе разорился бы хозяин.

Всего лишь на минуту – по нужде
отлить излишки в уличную яму –
отвлёкся Шарль, одну оставив даму,
и, во взаимной суетясь вражде,

бухие завсегдатае таверны
к столу приезжей бросились, как псы!
Носительница редкостной красы
не вдруг сообразила: дело скверно!

Она к стене отпрянула и грудь
ладонями закрыла машинально:
«О, Боже! Помогите кто-нибудь»!
Мужланы покуражились шикарно:

В короткий срок облапили весь стол,
хватая и куски, и даже кости.
Вино хлебали, наплевав на тосты.
…Из уст раздался облегчённый стон –

красотка, избежав щипков и шишек,
в итоге убедилась: это был
налёт изголодавшихся воришек.
Вино и  закусь  вызвали их пыл.

«Красотка, не сердись! Мы за тобою
вернёмся, чтоб  любить  тебя, дай срок»! –
налётчики стремительной толпою
из кабака рванули наутёк.

Дородный гость с лицом, закрытым шляпой,
красавице на помощь подбежал:
– Не уследить за всей шпаной проклятой!
Сударыня, мне жаль вас! Очень жаль!

– Я только приплыла – и вдруг такое!
– Берусь с лихвой я возместить ущерб.
  Вы сможете в уюте и покое
  откушать всё, на что я буду щедр.

  А мой стол не  гостиничная  серость.
– Да? Я заинтригована. Почти.
  А чем регламентирована щедрость?
– А тем, что у фортуны я в чести.

  Тому примером, счастье встречи с вами.
  Как ваше  имя,  милочка?             – Я Клер.
– О, Клер, с такими, как у вас глазами,
  вам быть богиней! Где ваш кавалер?

– Я здесь! – из-за спины раздался голос. –
  Эй, человече, где моя еда?!
  Размазан по тарелкам только соус!
– О, сударь, это горе не беда.


  Вот Клер со мной почти уже согласна.
– Но как вы уложились в пять минут?!
– Ну, что вы.  Меньше  трёх  минут я тут.
– Да вы – обжора,  братец! Это ясно!

  Яств не нашли сочней и слаще вин
  во всей округе?! Сели б на диету!
– Я?! К этому причастен инциденту?! –
оправдывался местный мещанин. –

   Нет. Вы меня нелепо оболгали!
  Я даже и  понюхать  не успел
  того, что было налито в бокале!
  К тому же, ни кусочка я не съел.

– Выходит, съел я сам и с нарочитым
  негодованьем с  вас  спросить посмел?!
– О том, кто болен зверским аппетитом,
  спросили б лучше у милашки Клер!

– Не смейте оскорблять мою супругу!
– Нет-нет! Она действительно мила.
– Не надо ставить лесть себе в заслугу!
– В вас подлинно учтивость умерла.

  Доколе мне терпеть ещё чушь злого
  невежи, проморгавшего обед?!
  Не надо мне навязывать чужого!
– Я сам устал выслушивать ваш бред! –

и тут Шарль обругал в сердцах и длинно
невзрачного на вид простолюдина,
посмевшего вступить с ним нагло в спор –
съел не своё, чтобы в глаза врать вздор!

Язык свой изощрив не в комплименте
а в экскурсе в испанский лексикон,
гасконец, соответствуя легенде
горячего идальго, испокон

не жадного в раздаче зуботычин,
украсил  апперкотом  амплуа,
но будучи притом самокритичен
и помня дорогого каплуна,

другой кулак впечатал в область пресса.
В свирепости своей страшнее беса,
напрасно он транжирил свой талант.
Он думал, что пред ним сам комендант,

пришедший поохотиться на женщин,
вкусил невольно стыд и боль затрещин.
В другой раз пусть задумается, гад,
устраивать ли новый маскарад...

         (продолжение в http://stihi.ru/2023/10/21/4880)