Прелюдия и фуга на тему Достоевского

— Ты послушай меня, драгоценный и маленький мальчик,
Драгоценный мой брат, так умеющий всё понимать!
Ты скажи мне открыто, не прячь свою душу в подвальчик —
Разве сможет простить изувера родимая мать,
На глазах у которой малюточка-сын — её зайчик! —
Был собаками насмерть затравлен в разгуле страстей?
Посмотри на меня, посмотри и ответь мне без фальши,
Расстрелять ли подонка? — я знаю, ты — не фарисей!

 — Расстрелять!
                — Браво, схимник, тебе! Коль, потупивши очи,
Приговор сочинил!
                — Ой, прости! Я нелепость изрёк…
— Без нелепостей мир оказался б намного короче...,
Если б вовсе стоял…, но и это тебе не в упрёк…
Ведь виновник тому бессердечный и взбалмошный барин —
Мальчуган в его гончую камнем случайно попал… —
На мальчонку нагого спустил он всю свору в угаре,
И бегущего в ужасе парня на клочья порвал.

На глазах у толпы, на глазах у несчастной мамаши,
Упиваясь бедой, обнажив непомерную спесь,
Сам, под вопли: “Ату!” — в лютой дикости гневен и страшен —
Он людское обличье утратил, отпраздновав месть…
Накануне всю ночь тот мальчишка в зловонном сарае
Трепетал и вопил слёзно к “Боженьке!” в скорбной мольбе!
А мамаша потом на чудовищность казни, в раздрае
Обезумев, взирала и жизнь умерщвляла в себе.

Не могу я принять, что в раю, умилившись сердечно,
Эта мать подойдёт и обнимет того барчука:
Он же душу её на земле до того изувечил,
Что желанья прощать невозможно уже на века.
За себя… пусть простит — за свои неземные страданья!
Но за сына, увы, права нет для прощенья никак!
Без отмщенья покинул он мир, и я без содроганья
Не могу допустить примиренья с подонком в веках.

Не хочу! Не хочу, чтобы это когда-нибудь сбылось!
Чтобы этот барчук был оправдан любовью её,
Нет желанья прощать, чтоб в раю расцвела эта гнилость,
Чтобы гниде навечно в Эдеме оформить жильё.
Неотмщённый младенец… во злобе людской виноватый…
Пусть возмездье настигнет мерзавца не где-то потом —
Я своими глазами мечтаю увидеть расплату,
Чтобы всё состоялось при жизни! — стою я на том!

Не могу я принять, что блаженство святых поколений,
На небесных чертогах когда-то устроив приют,
Сохранило бы жизнь навсегда и навеки нетленной,
И не смею помыслить своё пребыванье в раю,
Если вся благодать обусловлена кровью мальчишки…
Для — не только святых! — пусть и грешных, таких же, как ты! —
На слезинке ребёнка! — для всех! — и не будет там лишних…
Ты готов приступить к созиданью проекта мечты?

— Не готов…
                — Я не мыслю, что вдруг обретутся такие,
Кто посмеет войти в этот странный и чокнутый рай,
Где страданья младенца дополнят страданья людские,
Если нужно, чтоб боль и  страданья текли через край.
Примириться готов, что такой нераскаянный грешник
Унавозит собою — как я! — для гармонии сад,
Но принять не могу, что для этого в качестве пешки
Принесён будет в жертву младенец, как банковский вклад.

Я детишек беру, чтобы выпукло, зримо всё было,
Что гармония рая — совсем никому ни к чему! —
Мне такая цена за блаженство предельно постыла,
Ибо не нахожу оправданья я миру сему.
Но не нужен мне ад — там отмщенье злодею не чаю —
Утверждаю: не Бог мне не люб, но Им созданный мир! —
Свой билетик на вход я с почтеньем Ему возвращаю
До того, как  возлягу со всеми, кто собран на пир!

— Это бунт…
                — Бунт…? Не этого слова… хотел я услышать…
Этим бунтом я жить не желаю…, скажи, дорогой,
Разве есть во Вселенной, под всей поднебесною крышей
Хоть один, кто, простив, не способен стоять за ценой?
Я готов повторять,  что, каких не хлебнул бы страданий,
Каждый может простить, это воля конкретно его!
И родимая мать пусть презреет свои испытанья,
Но страданья ребёнка навеки — превыше всего!

— Ты сказал, есть ли Тот, Кто способен простить беззаветно?
Но Он есть, и отдал всю Свою неповинную кровь
И за всех, и за вся! Ты забыл про Него! И Заветом,
Его Новым Заветом, прощенье даровано вновь…
— А, “Единый Безгрешный”…? Его не забыл. Удивляюсь,
Что так долго терпел и Его не привлёк в этот спор…
Ваши все чуть чего, сразу Им козыряют, играясь,
Ну, а ты, брат, о Нём почему-то молчал до сих пор.

— Есть условие веры: принять непомерную жертву
Ту, что Он предложил за спасение лично меня —
Должен я осознать, что я тоже воскресну из мертвых,
Ибо мёртв я теперь от грехов уходящего дня.
И все эти грехи — и мои, и твои, и любого,
Кто когда бы то ни было жил на просторах земли,
Он Один на Себя принимает и снова, и снова
Ко кресту пригвождает, спасая от гибельной тли.

И одно лишь Ему драгоценно услышать от гордых,
Но способных смирить эту самую подлую спесь,
Что Ему благодарны и что все мы пока ещё годны
В евхаристии славить Его, и что это не лесть.
— Литургия тосклива...
                — Я знаю... расслышать обедню —
Это подвиг души, отыскавшей в своих закромах
Островки чистоты, кои, может быть, скудны и бедны...,
Но способны мирское, как жернов, истачивать в прах.

Мир был создан иным! Не малейшей крупицы ни злобы,
Ни греха, ни лукавства, ни трещины — лишь красота
Открывалась в ответ вдохновенному Божьему Слову,
И органом небесным как Трио звучали уста.
Но ничтожный огрызок гармонию грубо нарушил,
И тот мир, что клянёшь, ты, пытаясь на Бога напасть,
По вине человека, увы, стал нелеп и бездушен,
И невинных младенцев глотает надменная пасть.

То, что ты говоришь, только кажется верным и честным...,
Но весь пафос столь жёстких и болью пропитанных слов
Запорошен гордыней и мнением столь неуместным,
Что, мол, ты бы сумел мир устроить без горестных снов...,
Что, мол, ты лишь один сильно нравственней странного Бога,
И так любишь людей, что готов ради них этот рай
Отшвырнуть сгоряча, и, его не касаясь порога,
Чистоплюем прослыть...
                — Ну, ты это... хватил через край…!

— Но ещё есть Одна, о Которой не все вспоминают,
Когда речь заведут про Того, Кем спасён человек —
Лучезарный цветок чистоты первозданного рая! —
И Кого сатана искони ненавидит вовек.
Исполняя пророчество праведного Симеона,
Всей стопой наступила на жалящий череп змеи, —
И растоптано жало отныне, со времени оно
Искусавшее пятки рождавшихся дщерей земли.

Ты задумайся сам: кто распял Её Сына на древе?
Как не можешь понять, что грехи — всех на свете людей! —
И твои, и мои! — словно гвозди забиты издревле
В тело Сына Её...
                — Так, что каждый из нас есть злодей…?
— В том сомнения нету...!
                — Но детки? Мы,  — верно…, злодеи!
И я тоже не против: мы хором должны пострадать...,
Но причём тут прощенье? Ты ж это не просто затеял?
— На страдания Сына взирала безмолвная Мать...!

Ты пойми, Её Сына убийцей является каждый...
И Она есть как раз эта Самая Дивная Мать,
На глазах у Которой — я знаю, что это так важно! —
Я и ты, да и всякий распял Её Сына — и знать
Ничего не желает. И более: просит с мольбою,
Если в жизни  кошмар вдруг навалится плотной стеной,
Чтоб Она помогла, и покрыла своею любовью
Все печали и беды в плачевной юдоли земной.

И возможно такое по той по простой по причине,
Что Её чистота доросла до пределов таких,
В коих создан был мир, и в такой первозданной святыне
Поселился Господь для спасения чад дорогих…
Так что есть та Одна! — Ей оружие  душу пронзило!
Но Она Свою боль залатала, не зная утех, —
Только всех навсегда в Своём сердце нас усыновила
В неусыпной молитве Царицы Небесной за всех!

12 — 28.09.23 (последняя редакция: 29.11.23)