Полати

               
«И только время нас рассудит,
Сорвёт обман и выбьет спесь.
Не удержать - того, что будет,
Не избежать - того, что есть».

         Внутренне сокрушаясь на собственную нерасторопность, я иду по рынку.  Время обеденное, знойно. В жару надо успеть управиться с такими делами  до десяти часов.  От духоты начинает кружиться голова.  Надо бы присесть и попить водички. Ищу, где можно примоститься. Мне приглянулся небольшого размера деревянный табурет, выставленный на продажу. Очень полезная вещь, а главное, так  своевременно подвернувшаяся. Скромно притаился в сторонке. Я спрашиваю разрешения  у продавца воспользоваться им. Улыбчивый, весёлый мужчина охотно соглашается. 
       Бутылка с минералкой,  хранимая  в сумке, успела согреться и потерять прелесть прохлады, но глубокая тень, вода и лёгкий ветерок  быстро  меня взбодрили.   Внимательно осматриваюсь: вокруг  теснятся  металлические стулья, плетённые и пластмассовые кресла, складные скамейки. Но почему-то  среди такого количества сидячих мест я  увидела именно деревянный  табурет, да ещё так далеко  расположенный. 
      Поднимаюсь и беру  его  в руки. На вес он ощущается, как  лёгкий и тяжёлый одновременно.  Пахнет свежим деревом и столярным клеем. Доски чисто  выструганные,  новенькие. Выглядит добротно, прочно, на земле стоит устойчиво. Как хорошо, что его не успели выкрасить какой-нибудь краской.   Сидя на нём, будет удобно чистить картошку,  подниматься к полкам антресолей, вешать и снимать шторы. Как же я без него обходилась до сих пор?  Быстро, не торгуясь,  расплачиваюсь и с  лёгким  чувством  отправляюсь с покупкой домой.
             Запах детства остаётся на всю жизнь и каждый раз, волнуя, возвращает туда, где безмятежно и тепло, где ещё жива мать и бабушка.  У некоторых  моих коллег и знакомых  вызывает насмешку моя любовь к деревянной мутовке. Их давно нет в продаже. Многие, наверное, и не знают, что это такое? Пережиток, кому она нужна?  Её давно заменили китайские и европейские  блендеры и миксеры. А мне чужой ширпотреб не греет душу. Деревянная мутовочка, выструганная из сосны, совсем  другое дело. Как приятно её  вращать межу ладоней.  Это же почти магический ритуал. Сколько в нём философии. Именно с этого ритуала началась история развития человечества. Как весело  мутовка разбивает комочки в тесте,  какие вкусные получаются  блины.  Потому, что и молоку, и муке она родная.  Уютно в доме, когда в нём  витает запах свежего дерева.  Я сидела на новом табурете, а картинки из детства мелькали передо мной, как цветные слайды. От воспоминаний сладко замирало сердце. Где ты, милая моя подруга? Что с тобой? Как сложилась твоя жизнь?
             В детстве я дружила с девочкой по имени Ира Климова. Она была из большой семьи. Её мама, Антонина Александровна, работала в школе учителем начальных классов, а отец, Павел Иванович, плотничал на пищевом комбинате.
       Мать Иры  считалась в нашем посёлке строгой учительницей и чрезвычайно справедливой.  Среди сельчан пользовалась авторитетом. Никто не решался оспаривать её мнение или замечание. Она умела быть убедительной.  Перечитала все книги и журналы в клубной библиотеке и  регулярно привозила литературные новинки из города.
     Грузная, ходила тяжело, волосы убирала в пучок, над которым  всегда красовалась коричневая гребёнка. Платья  носила длинные и преимущественно в клеточку. Говорила медленно, выверяя каждую фразу, писала ровным  без завитков почерком. Новый  учебный материал  преподносила громко и чётко,  непременно стоя на ногах и строго следя за учениками. Маленькими зелёными глазами – буравчиками  она смотрела на детей и на их родителей одинаково сурово и требовательно.  Все  понимали, что Антонина права  -  говорить и писать надо правильно, потому  подчинялись, хотя в тайне зачастую не любили и боялись её.
       Отец являл полную противоположность жены. Среднего роста, седой, подвижный мужчина, с добрым взглядом больших серых глаз и длинным  красным шрамом через всю левую щёку, был любимцем всех сельчан. Передвигался быстро, немного прихрамывая на правую ногу от полученного на фронте ранения.  Заботливый по своей натуре, он всегда спешил, разговаривал  тихо и ласково. Его часто приглашали в гости или просили помочь в плотницком или слесарном деле. Говорил  только по существу, весело шутил, от рассказов о войне деликатно воздерживался, хотя имел боевые награды.  Зато других  слушал  терпеливо и внимательно, обращался  уважительно, относился к сельчанам  с пониманием.  Слыл  хорошим  мастером  и человеком с «золотым сердцем». Дети тоже любила его. Мы частенько без спроса, свободно заходили к нему в мастерскую и наблюдали, как он работает,  задавали вопросы. Он охотно рассказывал об инструментах, их назначении и показывал, как они работают и даже иногда позволял пользоваться ими. 
       Ира была поздним ребёнком, из тех, о которых говорят, что «уже не ждали». У Климовых были ещё три дочери-погодки: Галя, Ольга и Таня. Все учились в нашей школе.  Галя и Таня, похожие на отца, подвижные  и общительные девочки. Они всегда были в окружении подруг. Ольга больше походила на мать, рослая, серьёзная  и немного замкнутая.  Ира в точности повторила внешность матери, такая же некрасивая и грузная, но с  доброй и доверительной душой.  Часто выступала  заводилой в  играх, но никогда не командовала,  весело хохотала,  делилась всем, что у неё есть.  И была, как принято говорить, «своя».
        Не так, чтобы часто, но я бывала  у Иры дома. Климовы жили в деревянном бараке.  Вход в квартиру  у каждой семьи  отдельный.  Дубовая дверь, выкрашенная  зелёной краской, прочная, хорошо пригнанная к высокому порогу.   Новое крыльцо, с тремя  толстыми  дубовыми ступенями. В уголочке притаился травяной веник, которым всякий входящий мог обмести снег с валенок.
       В маленьком коридорчике уместился чулан,  в углу которого стояли лыжи и палки, рядом в коробке – коньки, на стене висело большое корыто, под ним – салазки и плетёные из тала санки на деревянных полозьях и две большие бельевые корзины.  В них складывали после стирки бельё, ставили в сани и везли  на Волгу,  там, в проруби полоскали его.  Занимались этой работой  всегда только женщины. Процесс проходил в любую погоду. Часто можно было увидеть женщину, везущую санки с корзинами и в крепкий мороз, и в метель. Мужчинам полоскать бельё считалось зазорным. Антонине возить и полоскать бельё помогала старшая дочь Галина. Самостоятельно она уже не справлялась,  руки замерзали быстро и чулки примерзали ко льду, потому, что полоскали только стоя на коленях, а делала она всё медленно.  Моя мама первая в посёлке воспользовалась  резиновыми перчатками, купленными в аптеке. Новаторство  быстро подхватили  сельчанки и благословили судьбу.
       Нашим  любимым с Ирой  местом были полати, расположенные недалеко от печки. Зимой там тепло, летом прохладно. Поверх  деревянных  досок разостлано  ватное карточное одеяло, две большие подушки и два байковых одеяла. Местечко укромное, здесь можно   лежать и сидеть. Деревянная перегородка не доходила до потолка и наблюдать можно за всем, что происходит в кухне и в комнате. Сверху всё видно. На современном языке этот  вариант называется  «студия».
      Ирин отец сам спроектировал и смастерил  деревянную перегородку, так отделил кухню, и  такой же стенкой  оделил детскую спальню от зала  или, как говорили у нас,  горницы.  Почти вся домашняя мебель была изготовлена  его руками.   Огромный, как корабль, вышедший на фарватер, кухонный стол, покрытый  синей клеёнкой, стоял посередине кухни.  Вдоль него по бокам, застланные домоткаными половиками, тянулись две скамейки. В красном  углу высился  посудный шкаф-горка. У печки,  вдоль  всей перегородки удобно разместилась полица с  белыми бумажными фестонами.
        В горнице  у двери висела изящная  полочка для радио, у окна, недалеко от стола, на резных ножках расположилась этажерка с книгами, у кровати  - высокая деревянная  тренога  с горшком, из которого ветвисто спускался цветок. Всё выполнено добротно и поставлено к месту.  Умелые женские руки  дополнили изящества в обстановку квартиры. Роскошный  кружевной подзор свешивается с кровати почти до полу. На полочку под радио бережно постелена салфетка с ромашками и незабудками. На трюмо на кружевной салфетке стоят духи «Красная Москва». На окнах и дверях висят серые  льняные занавески, украшенные мережкой и вышивкой. Сумка для газет и журналов  расшита шёлковыми нитями  «весеннего мотива» из ландышей и сирени.
        У печки вытянулся ряд валенок разных размеров. Там же  стоят и мои. Это Галя их туда пристроила. При выходе из дома, валенки и рукавички должны быть сухими и тёплыми, иначе быстро замёрзнешь. У Иры валенки подшиты. Они ей достались от Ольги и Тани. Не беда, даже ещё лучше. В подшитых валенках теплее, а в разношенных – ходить удобней.  Шерстяная кофта ей тоже досталась по наследству. Рукава длинны, а на локтях заплаты.   В рыжие недлинные толстые Ирины косы вплетены красные капроновые ленты.  А зелёные глаза смотрят весело и задорно.
      Нам  интересно  вместе. Мы могли сидеть молча или, наоборот, подолгу  разговаривать, сочинять всякие небылицы, иногда пели песни. Я лежала молча, наблюдая за всем происходящим, а Ира сидела рядом и штопала, одетый на лампочку носок. Интересно наблюдать за работающими людьми. Антонина проверяет тетради, смотрит строго, быстро исправляет ошибки, выписывает их в отдельную строку. Оценки ставит после недолгой паузы. Галя сидит рядом с матерью и внимательно читает учебник «Истории». Она периодически отрывается от текста,  закрывает  глаза и тихо шепчет, повторяя прочитанное.  В кухне за  большим столом сидят Оля и Таня. Они учат уроки отдельно. Оля решает задачу.  Она, задумавшись, накручивает чёлку на палец. Видимо, это ей помогает, задача переписывается с черновика в чистовую тетрадь ровным круглым почерком.  Таня, зачем - то надувает правую щеку и  тихонько стукает по ней карандашиком и подолгу смотрит в окно, изучая морозные  картинки. Она  раздумывает над изложением, выстраивает  предложения. Забавно, когда в одном доме сразу столько человек учат уроки и тут же проверяют тетради. Школа, как есть, школа.
 - Я тоже хочу штопать, дай мне второй носок.
-  Я его уже зашила, - быстро ответила девочка.
- Ну, дай мне что-нибудь дырявое.  Я тоже буду шить.
Ира спустилась по лесенке на пол и через несколько минут принесла чулки, нитки и поварёшку. Натягивая чулок на поварёшку, сказала, что  перегоревших лампочек больше нет, придётся шить на половнике. Я приступила к штопке. Кропотливая работа требует  сосредоточенности и усердия.  Мы притихли, шили старательно, стежки укладывали  близко друг к другу, так,  чтобы надолго хватило.  Хорошо получилось, плотно. Крепкие нитки «мулине», лучше всего ими штопать, да и для вышивок они тоже годятся. Мы остались довольны проделанной работой.
 Ира достала из-под подушки книгу «Приключения Чиполлино». Открыла её на том месте, где находилась  закладка – открытка. Перед тем, как начать читать вслух, она стала пересказывать предыдущие события. Я знала содержание и махнула: «Читай смело!»   Она  дошла до момента, в котором  Вишенка спрашивает Чиполлино: «Так почему же они так долго терпят, ведь их так много?»
- Потому, что они овощи, - тихо отвечает Чиполлино.
Мы замолчали, задумались и не нашли ответа.  Вдруг Ира спрашивает меня: «А если бы мы жили в этой сказке, то кем были бы? Как  думаешь?»
Я, раздумывая над ответом, сосредоточенно молчала. Мне не хотелось быть  овощем. Слишком  обидно, когда тебя всё время обманывают и обижают. Но   принцу  Лимону я тоже  была не друг, а сказать честно, то первый враг! 
- Может… грибы? –  не выдержав долгой паузы, почти шёпотом предположила Ира.
- Лучше ягоды, - заключила я. – Лесные, вольные.
- Да, лучше ягоды, - согласилась Ира.
- Нет, лучше просто, дети, - заключила я, вспомнив о Земляничке.
- Да, человеческие дети – это  лучшее всего! – продублировала Ира.
- Ты знаешь, Ларка, мне нравится песенка Чиполлино.
- Да, весёлая песенка, хорошая - согласилась я.
- Я её почти всю наизусть выучила. Хочу спеть Деду Морозу на утреннике в школе. Только мелодию не знаю. Давай сами придумаем.
Мы запели. Ира запищала тоненьким голоском. Я чеканила маршу подобно.
И вдруг, не сговариваясь,  запели стихи на мотив частушек.
Складно  запели, задорно: «Я весёлый Чиполлино, вырос я в Италии. Там, где зреют апельсины, мандарины ииииих! Так, далее»
- Венька Захаров умеет на гармошке  частушки играть.  Он мне подыграет.
- А если я  спляшу?! Я умею топотить и кружиться, и костюм могу сама сделать. Из жатой коричневой бумаги сделаю шапочку, из газеты скручу трубочки и выкрашу их зелёнкой. Сверху шапки прикручу их проволокой, будут торчать, как луковые перья.  Мне понравилась идея с Чиполлино.

- Девочки, идите пить чай, -  пригласила Антонина Александровна.
                В кухне тепло горела печь.  Антонина разливала кипяток в стаканы с подстаканниками из большого железного  чайника,  а из маленького фарфорового добавляла заварку. На столе стояло жёлтое керамическое блюдо с баранками  и небольшая ваза с конфетами. В ней лежала карамель «Клубника со сливками». Девочки брали по две конфетки, и я тоже взяла две, как они. Я села на скамейку рядом с Ирой.  Мы макали  баранки в чай, а потом клали их в рот и запивали маленькими глоточками.  Замечательно чаёвничать в такой большой компании. Как будто на празднике. Столько людей сразу!
             Да, «времена не выбирают, в них живут и умирают».  Я своё детство провела в период социализма. Из детства чаще всего вспоминается дружба, совместные игры, в которых все подчиняются общим правилам и никто не обижается на них, а тем более нарушает. Весело и честно. Постыдным считалось быть нытиком и жалобщиком и самым отвратительным – сдать товарища. Ведь тогда - тебя  не возьмут в игру.  Мы этого боялись. Ходить гурьбой купаться на Волгу  или кататься на санках – это нормально. Одиночество – беда. Мы не были одиноки. Родители нас любили, хотя и строго приучали к жизни. И на один запрет, всегда было «семь раз можно».
          Охотно соглашусь, что жили мы, прямо скажем, бедно.  Условия, быт, пища и одежда – более, чем скромны. Многое создавалось своими руками. Но, дом – это не кубатура и квадратура  помещения, в котором ты живёшь. Можно быть глубоко одиноким и несчастным человеком,  будучи в беломраморном дворце.  Не в состоянии заснуть под дорогим балдахином, лежа на шелковых подушках, изнывая от обиды и горечи.  Да, знаю, ни что не обижает человека так,  как несправедливость. Мы  верили в справедливость.  Истина была ясна, как божий день. Мы всё сможем, потому, что правы.  Мы были оптимисты,  невзирая на бедность.  Она нас не пугала, не останавливала. Мы верила в справедливость, мы верили в коммунизм.
      До сих пор я, остаюсь, убеждена, что счастье не связано с богатством.   Дом, наполненный счастьем – это дом, в котором  живёт любовь и доброта, сердечность и забота. Он согревает теплом и, прежде всего, душевным.  В нём пахнет пирогами,  звучит музыка и детский смех, а в маленькой  вазе  скромно  притаились ландыши. Там, где тебя  ждут, плачут и радуются вместе с тобой, там, где ты незаменим, дорог и желанен!  Там ходят на цыпочках, опасаясь нарушить твой сон.  О тебе льётся тихая молитва,  а  с икон падает свет. Чище и выше которого, нет!