Виктор Соколов

ВИКТОР СОКОЛОВ
(1936 - 2012)

Словно угли,
Гаснут звезды,
В пепле ночи догорев.
Колыхнулся теплый воздух,
Остывая в Ангаре.
Покатился вал за валом,
Меж деревьев колеся,
Самым дальним
Перевалам
Стынь рассветную неся.
Посветлела неба кромка.
Темноту беря в полон.
Голой лиственницы крона
Прочертила небосклон.
Высоко вдали, высоко,
В ранней высветясь заре,
Зажелтели гряды сопок,
Словно листья в сентябре.
И налево, и направо
От гряды и до гряды
Песня брызнула на травы
С глухариной бороды.

ДЕНЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ

Цепь событий не рвётся – всё помню, как было когда-то:
Август брёл по распадкам, скрипел под литовкой вострец.
Бабы сено косили… И вдруг увидали солдата –
И одна поспешила сказать, что вернулся отец…
И бежал я, оглохший, и ног под собою не чуял,
Тем путём, что и ныне стоит в повзрослевших глазах…
Это чудо, отец, это просто великое чудо –
Пол-Европы с боями пройти и вернуться назад!
Две тоски человечьих рванулись навстречу друг другу –
Одичавший малыш и солдат, что от смерти устал.
Словно после грозы, облегчённо вздохнула округа,
И в измученных душах покой долгожданный настал.
Он ушёл, возвращения день, скрыв дороги завесой,
А былое всё туже и туже сжимает кольцо.
И встаёт в полный рост над сырым настороженным лесом,
И десятками глаз смотрит мне неотрывно в лицо.
Догорает заря, превратив кромку облака в пепел.
Робко в травы вплетает роса паутину седин.
Он ушёл – возвращения день, – детством тёпел и светел.
Я сижу у костра с прошлой жизнью один на один.
Тишина и покой. Даже стихло царапанье мышье.
Всё застыло в тревоге… И вдруг встала тень за спиной…
Это вышел незримо к огню мой отец и неслышно,
Как в те давние годы, спокойно стоит надо мной.
…Мы надолго в тайгу уходили с осенней охотой,
За собаками звонкими с сопки на сопку мечась.
И шутил ты подчас, что теперь мы с тобою пехота –
Потому как одна лишь надежда на ноги сейчас.
У костров ночевали, от ветра и холода ёжась,
И ругали охоту, подвластные полностью ей…
Как случилось, что ночь коротаю в твоём я таёжье
Одинокий, как старенький ствол переломки твоей?
Я пытаю себя, в безнадёжной попытке отчаясь, –
Почему человек умирает? Пусть жил бы и жил…
Почему не бессмертен? И сам я себе отвечаю:
Для того чтобы жизнью нелёгкой своей дорожил.
Нет, не умер отец. Сердце в это поверить не может.
Сердце в это поверить не хочет, былое любя.
Сердце болью исходит, глухая тоска его гложет.
Ты не умер, отец. Это умерли мы для тебя.
Словно канули в воду, и даже кругов не осталось.
И один ты над миром, над светлой его пустотой.
Оттого-то на сердце всё чаще усталость,
Что не встретимся больше мы в жизни ни в этой… ни в той…
Оттого-то, отец, нет во мне перед этим смиренья.
Слышишь, сердце сыновье тебя на побывку зовёт.
Нет! Не умер отец. Он в иное ушёл измеренье.
Для меня он по-прежнему рядом в таёжном живёт.
Шёл отец по Европе во имя великого дела,
Принимая в пути не награды – удары судьбы.
Словно птица над вешней тайгой, жизнь отца пролетела,
Прокружив на мгновенье над крышей таёжной избы.
И пропала в дали – растворилась в распахнутой выси.
Вот и солнечный луч на пере у неё не блестит.
Птица канула в ночь.
Только я с этой мыслью не свыкся –
Всё мне кажется: птица
Летит… и летит… и летит…

***

Сергею Иннокентьевичу Дубровину

О, как прекрасна,
Как необходима
Была земля – и быль моя, и небыль.
Вздымали избы
Ввысь веревки дыма, —
Должно, хотели привязаться к небу.

Они не рвали связи
С древним Богом.
Не мучались надуманной виною.
Они пришли и встали вдоль дороги,
Чтоб здесь однажды
Встретиться со мною.

Давно погрузли, поистлев, подклети.
На крышах пузырится пена моха.
И третье в дверь
Стучит тысячелетье —
Эпоха Счета
И Суда эпоха.