Я иду...

Я уйду в тишине, всё решив про себя многократно,
на рассвет покрестясь, выдыхая тепло из глубин...
Мне до хруста в зубах и до дрожи  в коленях понятна
эта осень души и кровавые гроздья рябин...

Я иду на Войну, в грудь себя не стуча кулаками,
никому не сказав, разумеется... Что им с того?
Босиком на крыльце, не тревожа ваш сон каблуками -
провожает меня только тень от меня самого...

Не удержит никто - мне ругаться и ждать надоело!
И не держит никто, лишь зацепится груша в саду...
Это только моё, никому не подсудное дело.
Я себе обещал - Я иду... Я иду... Я иду!

Может быть этот путь приведёт  к оцинкованной жести,
или имя и честь не смогу в том пути уберечь? -
Это лучше чем ждать и глотать долетевшие вести
об ушедших друзьях, кому выпало в землю полечь!

Огляделся вокруг - никого. Никого здесь не видно ...
Кто поможет, теперь, осветить направленье пути?
Я иду как могу... И за шаг мой нетвёрдый не стыдно...
Я иду, чтобы вам не пришлось туда больше идти!

В поле стих коростель - не до смеха - сковала прохлада...
Облетевшие листья предательски звонко хрустят.
Лабиринты дорог, переплетья плюща на оградах,
поклонившись, застыл раздобревший подсолнух, грустя...

Оглянулся опять...  Позади открываются двери...
И другие идут, в молчаливой беседе с собой.
Не такие как я, но с такою же твёрдою верой,
что никто кроме нас не закончит тот праведный бой...

Тут и там свет окон, скрип дверей, лай прощальный собачий,
стук тяжёлых шагов ...  Видно, писано так на роду...
В голове  только мысль, что сорока - трещит и маячит:
"По-другому нельзя - Я иду... Я иду... Я иду..."

Чтобы к детям моим прилетали ночные виденья
в сладких снах о любви не в горящем фашистском аду!
Чтоб сиренам ночным не достался их сон на съеденье...
Вот за это за всё - Я иду... Я иду... Я иду...