Лишняя конечность

1

Говоря языком Эзопа: "Нам вышел боком
мрамор наших построек" – и это стезя асфальта.
Осваивая жизнь, ты просто наращиваешь кокон,
но осваивая смерть, ты обретаешь "завтра". –
Когда смотришь в единственный глаз циклопа;
когда в пифии видишь ангедонию. –
Только так, оседлав свою ностальгию,
можно «выйти из окон», – говоря языком Эзопа.

Проще усталость понять, чем сражаться с нею.
Выпирает душа из подушки мягкой.
Я сижу в темноте, подобрав колени,
брежу сутью вещей, а на деле – крахом.
А вот стать бы птицей, хотя бы словом
на выдуманном и древнем языке.
И идти в предложение налегке,
катиться снежным и бесполезным комом.

И не в депресе дело, а в словаре,
в учебнике русского, в книжном шкафе.
Литература – это путь к пустоте,
где уже сам путь на подобье плахи.
Что терзало Гастона в хмельном дожде?
Что искал громила Неруда в текстах? –
Pez gordo? Или как приготовить песто? –
Разницы нет. И нет нигде

и ни в чем. Обрываю пьесу,
чтобы проветрить скорей театр
перед пожаром. Я выбрал поэзию –
фотокамера, вспышка, последний кадр.
Гутен Таг, друг Шуберт. Рояль скрипит,
скрипки расстроены, что мой велик.
Музыки нет. Но осталась темень
от музыки – тень, как от костра – Гераклит.

Папуасов убили. На этом кончим.
Иностранных слов золотые руна
тащите в лодку. Спасибо, Отче!
Жаль, что только не греет шкура.
Золотая вещь! – безделушка без содержанья.
Но и её к книжной полке, давай, приучим.
Пока по телеку спорят, чей же диктатор круче,
я пытаюсь стихо- перечеркнуть рас-писание.


2

Да кому то нужно? Наивный гуру,
читающий камни, кормящий воду.
Да, кому-то нужно. Литературу
я привык с-читать, как считать свободу
в собственном сердце. Это ли паралич?
Что аж губы сводит. Дожили, Парацельс.
Что в книжный нынче зайти, сродни заразиться ВИЧ.
Мне бы сжечь свои книги и сразу в лес
черный-пречерный уйти, продраться
сквозь ветви с листвой, высморкнуться и скрыться.
Послать весь мир в жопу, обняв пространство,
со стыда сгореть, – со-звезда, – разбиться.
Ничего не чувствовать. Ничего вообще не помнить.
Но я даже так побреду, собирая знаки,
к Логосу. На расстрел. Искать новую Бойню и новой бойни,
тая в реке, словно звезда во мраке.
Словно алхимик, знающий, нету формы
для бессознательного – не существует формул.
Я – чужая скамейка в безвестном парке.
Осторожно, окрашено! Не садитесь!
Сдайтесь! По одному разойдитесь!
А лучше молчите. И всё на этом.
Я сижу на скамейке под стать плющу,
ещё дышу, но уже – не пишу.
Поэт – это тайна?..
Хорошо.
Но кончаются и
секреты.
Слава богу, что есть сигареты.
Можно дымить и не думать,
почему
до сих пор
грущу.


3

Что-то погибло. Исчезло, что ли...
Сорняками покрылся, тропой испарин,
мой малый мир, что я сам придумал,
чтобы тут же забыть этот мир развалин.
Одинокий дрозд настучит неправду,
пока я в ответ постучу по древу.
Тебе хорошо. Ты живёшь по блату,
мой допрос выбрав за стратагему.
Графоманий моих, моих сто эклектик,
да в неравный бой. Но со мною Хаос.
В волнах суть поражения, мистер скептик.
А что еще, по-твоему, воде осталось?

Погружение. Выхожу на свет, как на лёд – скольжение.
И я чувствую, что надломился атом.
В Фивах зима. Океан. А я вижу трение,
как небо касается волн распадом.
Ничего и нигде. Невозможно писать в пустоте.
Не хватает слов. Они рождены пространством и не имеют времени.
Я хочу сказать... Но про что? Зачем?
Фивы оттаивают. Океан. Небо. И их деление.
Меня выпотрошили. В шприце бога я вижу вечность.
Пустой город. Пустой человек. Нет друга и нет врага.
В Фивах война. Океан не предел, но уже – конечность.
И я, словно тело, лишённое языка.

Мой тростник, известняк... А какая разница,
раз всё равно у нас тут смеркается.
То поэтом, то шлюхой стою в порту,
продаю своё тело и дух палящий,
продаю сейчас, – и поэтому я настоящий, –
не сгорел, а горю на подожжённом плоту.
А что ваша пропись? Пишу, но в клеточку,
хоть и надо, боюсь, речь покласть в линеечку.
А я в обруче – хочу отыскать ту щелочку,
получить ответ, допросить ответчика,
положить на полочку. Да хрипеть как Веничка:
Где моё сердце, сволочи?


(из лирического трактата "Лишняя конечность", 2022-2023)