Капитан Кононов

жизнь его и смерть

От Мурманска и далее везде
колышется соленое пространство,
готовое перед тобой раздаться,
но и сомкнуться…
свойственно воде.
Матросы любопытствуют не зря
еще до первых дружеских объятий
и даже до, заметь, рукопожатий:
- Скажи, дружок,
ходил ли ты в моря?
Вот Кононов –
налей, дружок, налей –
по шапку погружён был в это дело.
Его, наоборот, спросить хотелось:
- Вы, капитан, бывали на земле?..
- Бывал, бывал, – смеялся капитан. –
Спроси, чего со мною не бывало.
За исключеньем, правда,
капитала… -
Но остальное – чем не капитал!
Ну, чем не капитал хотя бы то,
что Кононов на редкость постоянно
сверх плана вынимал из океана,
как будто океан – его садок?
Ну, чем не капитал хотя бы то,
что флот пестрел его учениками,
которые лихими моряками
и «маяками» числились потом?

Но за кормою сплыло тридцать лет.
У Кононова, как это ни грустно,
на сердце накопилась перегрузка,
из-за которой он и заболел.
Весною в сорок первом,
в сорок семь
кончалась капитанская дорога.
Виновница-душа была здорова,
а сердце ослабело
насовсем…

ПОПЫТКА САМОЛЕЧЕНИЯ

Навалилась война.
Черный крест зачеркнул рыболовство,
позачеркивал всё,
чем жила молодая страна.
Приняв новые званья,
РТ уходили бороться,
в основном уповая
на гнев моряков и таран.
В сухопутных боях
помогли заполярные сопки,
подставляя высотки,
с которых способней стрелять.
К октябрю из фашистов
заметно повытекли соки.
Немец сел в оборону.
Попробовал землю копать.
Но южнее снегов
продвигались фашистские глыбы.
Непомерная тяжесть
на фронт и на тыл налегла.
Не хватало всего.
Не хватало и мурманской рыбы,
коль в блокадном кольце
голодал побратим Ленинград.
Сколотив экипажи
в предельно короткие сроки,
решено было выйти за рыбой
во имя детей,
несмотря на войну:
несмотря на подводные лодки,
несмотря на бомбежки
и скопища минных полей.

А больной капитан –
он, конечно, прознал это дело
и поднялся с постели,
больничные склянки круша.
Сердце – ладно,
а тут и душа заболела
и в такой обстановке
могла надломиться душа.
Но врачи – хоть кричи.
Их ничем не проймешь, окаянных.
- Нет души, - говорят, -
раз не можем ей сделать разрез… -
И тогда капитан
написал самому Микояну:
мол, товарищ нарком,
разрешите отправиться в рейс.
Накажите врачам
высочайшим наркомовским словом!
Если я не пойду –
мне до смерти себя не простить.
Ну, а если пойду,
то приду с небывалым уловом.
Мне не сердце теперь –
мне теперь лишь бы душу спасти…

Вскоре прибыл ответ,
и вот тут «окаянные» свяли.
Задушевный ответ
капитану прислал Микоян.
Вслед за этим врачи
с медицины ответственность сняли,
и уже через сутки
РТ уходил в океан…
Капитан наконец-то
спустился в машину погреться
и в охотку хлебнул
добольничных наваристых щей.
Показалось ему,
что больное невинное сердце
было тоже довольно
таким поворотом вещей.


ИСХОД

Судно входит в залив.
Судно в воду по палубу врыто
и шатает его
после длинных вчерашних валов.
Всюду рыба на нем:
и в трюмах, и на палубе рыба,
и, как рыба, команда молчит,
не глядит на улов…
Ох, ребята, ребята,
сработали вы капитально.
Капитана блюли,
понимая его с полуслов.
А вот как бы теперь
Разбудить своего капитана,
разбудить, уберечь
от подземных кладбищенских снов.
Виноватого нет.
Не винить же в содеянном бога.
К небу нынче взывать –
все равно что взывать к потолку.
Да и сердце винить…
Ведь оно потрудилось неплохо,
на последнем траленье
последнюю кровь протолкнув.
Можно душу винить,
но и это, ребята, не средство.
Капитан не винил ее
в самом жестоком бреду.
Если душу спасал он
за счет невиновного сердца –
значит, чувствовал, знал
молодую ее правоту.
И молчание ваше
весомей иных доказательств
говорит, как сильна и прекрасна
душевная власть.
Смерть нащупала сердце.
Здоровой души не касалась.
И душа капитана
отныне вселяется в вас…




ЭПИЛОГ

…Смыкалось море с тучами свинца
и слабый звук, закладывая уши,
всё звал и звал:
«Спасите наши души!»
Заметьте – души.
Д у ш и.
Не сердца.