Верлибры - Гарольду Харту Крейну

Когда мы, будучи изгнанниками, руки чьей-то жаждем
И хотим увидеть в архитектуре архетипику леса
В формате океанических всполохов текста,
Или тоскуем по близости с чем-то или с кем-то,
Замечая во всём страшное натяжение
Размашистой,верной и страстной тетивы жизни
Как нашей – священной! – игры и нашей – священной! – муки,
Мы можем услышать плач нашей сестры о том,
Что наша судьба печальна, хоть и блаженна, –
Они обе в одном лице неустанно
Скорбят из-за нашей маскулинной необходимости
Проклинать уравнения драматических ситуаций данности,
Обнаружив действительность обнажённой – в постели –
О, чёрт возьми! – С Томасом Стернзом Элиотом!
Таким образом, от белой, хочется верить, зависти,
Мы уходим из её совершенной комнаты,
Куда она, живая, пасть разевая, сама позвала вообще-то!...
А теперь... Увы, бедная! Она плачет и рвётся,
Никого не кляня и не презирая,
Туда, где никого ещё нет и не было,
И нашёптывает что-то траве изумрудной,
Замечая в заутрени час – лишь Утреннюю Звезду...
Прости нас, милая, за дезертирство! –
Ковчег “Оризабы” уже стал легче на пару невинных вздохов…
Немудрено, что возникает желание
Расщепить свечение, внутрь нас горящее
На недвижимые фотоны фаворского света,
Потеряться для социальности в тотальной ясности,
Увеличить скорость духовной реакции
На жизнь во всех е; неисчислимых формах
До границ, не знакомых логической части разума,
Я имею в виду – до световых величин
С нулевой – или же бесконечной массой,
Уподобив е; давление солидарности неба с пластиком,
И так – узнавать вс; большее о вс; меньшем,
Вплоть до грани, где Вс; – Ниоч;м,
Где танцуют бабочка и Чжуан-Цзы,
Засыпают, ворочаясь, Филея и Нейкос,
Просыпаются – как на работу – ты и я...
Чтобы – быть, соблюдать, исполнять, самоотверженно
Или – пускай! – не без доли ревности
Заветы вины пред самим собою
Или радость петь, потому что ничего не помнишь
Из давно умершего прошлого:
Давно – это значит ровно мгновенье назад!
Ведь буквально оно отделяет нас от плоскости
И разумно, и чувственно нереального.
И прогноз как нечто из разряда "Pro Gnosis"
Выручает лишь в делах бытового эпоса –
Так мельчает раннехристианская мистика!...

В любом случае, при любых умозаключениях –
Ты родился, теперь – выбирай безальтернативно:
Быть сияньем в глазах светлейшего ангела
И писать аполлонические этюды
Или быть пеной на губах у Цербера
И смотреть на всякое создание женского пола
С романтическим вожделением или ненавистью,
Или хранить целибат, не боясь стихии,
Или ни то, ни другое, или вс; сразу,
Или то же, но в другой последовательности –
Так тоже можно – отбрось представления
О нравственности как о ч;м-то непременно-сущностном,
Актуальном вне всевозможных контекстов,
И о – логике как об основе Логоса...
Язык как утилитарная единица
Лжёт тебе беспардонно – по доброй воле! –
Ибо как уместить Логос в рамки любой,
Самой тщетно-продвинутой логики?
Обязывает ли Логос к тому же,
К чему так наивно стремится логика?
И может ли он вообще обязывать или не обязывать? –
Эти тропы протоптаны в заповедном его лесу,
Но это всё разве делает его постигаемым?
Почему его тайна должна быть "где-то",
А не в скошенных листьях травы, которые
Говорят, говорят… – о Любви и Смерти,
И даются в руки – безропотно, словно дети,
И сгорают – быстро, чтобы не ранить совесть,
Без упр;ка, почти по - декадентски красиво,
Напоминая о том, что и ты, такой властный,
Лишь в одном вздохе от паденья с отвесности
Неизбежного краха и просветления ответственности?

И этот беспощадно - фрактальный катарсис
Ненавязчиво намекает твоей субъективности:
Собеседник нравственного отчаянья –
Покупаемый небытием абсолютный покой –
Цена его – мала, потому что нас и так нет –
Но земля обнимает чужую смерть
И зв;зды сливаются в матрицу сердца,
Они все – как одно огромное созвездие,
Которое зовётся не иначе, как просто – "Она"...
Ты боишься сказать, как Её зовут, у Неё есть имя
Одно – Его имя – непроизносимое
И ясное одновременно, то самое Слово!
О, ты Его знаешь, но как часто разбрасывается Им
Осторожных прикосновений не знающее, глупое сердце!...
Ты идёшь к Ней – и ощущаешь пульсацию Центра:
Нельзя не сочувствовать, не ликовать Её счастью
И не плакать над сломанным цветком каждым,
Как над капилляром Её повреждённого омникосма.
И так, прислонившись мокрым лицом к ночному небу, вдруг –
Ты слышишь облегчённый вздох ласкового зефира,
Обнимающего замёрзшие уши,
На щеку падает одинокий лист
С позолотевшей какой-то кроны:
Он бережно прикрывает слезу горячую,
А сразу после – такой же легонько целует в висок...
Мгновенно исчезают категории пошлости и новизны,
И эпигонство становится неотличимо от гения,
И Грааль урны оказывается пустым,
Переполняясь лишь добрым смехом шального ветра –
Луна улыбается, подмигивает в дымке и говорит
Так тепло, нежно и как будто бы страстно:
"Лучше бездомного кот;нка пожалеем!"
Пускай это пошло и простовато, – НО! –
Почему подобострастные орды Времени,
Пожирающие в страхе своих детей,
Считают себя в праве учить кого-бы то ни было –
Светлой – или вообще – хоть какой-нибудь жизни?
Одни мальчишки с этими вопросами теряют зрение,
Другие – тормошат в нетерпенье Сивиллу –
И – сходят с ума от её молчания...
В конце же концов, запутавшись в интерпретациях,
Одни решают сказать – “Всё кончено!”,
Закурить трубку и посмеяться хоть над чем-нибудь,
Другие cебя укоряют пламенно
За несоответствие временного идеальному…
И вот – уж последние из рода человеческого
С высокими лбами и глазами навыкат
Экзистенцию за хрупкие плечи трясут,
Оборванцы-Романтики без пяти минут,
И в сердцах восклицают своих: "Оракул, чего ты хочешь?!"
Она слегка улыбается, берёт их за руки,
Её зрачкам весело и в груди тепло
От патетической их натуги.
Она делает задумчивое лицо,
Поднимает свои голубые глаза
И так отвечает: "Хочу никогда не рождаться!". –

Зонтик Луны расплывается в голубеющем небе
Всё переглядывается мимолётно
И веко ловит пространство ресницей
Как крыло бабочки – лёгкое дыхание
Милой и сердцу, и духу поры Настоящего лета!
И – слышится –
“Эта дорога шире, мой друг, чем кажется,
Ведь просторнее Её нет –
Ничего…
Нет никакого места, –
Куда бы она не вела
Золотыми своими прядями…”
И её глаза, как твои, сияют
Росинками целомудренного согласия
Всех цветов радуги.
Звезда сияет над вами:
Многоликое Вдохновение окружает жизнь
Неустанными взмахами воли Любви
По контуру каждой невинно-неосторожной мысли…
Она – и яростна, и прилежна, и – не перестаёт! –
Она – и кисть, и рука, и картина,
Как единственный символ
Подлинного Единства.
И вот, вас трое:
Она, Ты и Звезда на облачном кресле-качалке.
И вы –
Одно...