вне прелюдий

чужие треплют нервы, перебирают в руках настолько лично, что наглости хватает выдернуть на свет искусственного эха не эпох, тысячелетий, между тет-а-тет, между в глаза и только, лишь из уст в уста, пересматривая то, что из рук и в руки, лично, нет, в коробке, чтобы оставить нетронутым тела слов что в неглиже на простынях, что так пролились красным из под пера льясь чёрным, в белом вбитым ритмом, как фрак и белоснежная фата, и в колеснице, с крышей, так пространство режа не ножом, а нитью, нет, когда непрочно, разрывается через других, в природе так, больно, если то что целым, делят, разрезая как бисквит выстроенный граждой, ограду проведя в колючем, жгучем, неправда, нет покоя если двое не находят себя рядом, вред неся, да пусть, сожжётся и бумага, выдаётся и пустошью чужое расстояние, сближая пепел в пепел, правда, нет расстояния, влезают в души, в глаза влезая, вот что значит, оберегал бездушием своим, "забыв", чтобы недосяжностью бродить в потёмках прикрываясь в рваных ранах, вырванным нутром наружу, смотреть, или говорить, или просто, со слезами, нет, не дружбой завелась, так просто кромешность разрывает, кто и где, на разности сторон, нет, ошибка, всегда стопа в стопу, и слово в слово, взгляд не в спину, надоело, догонялки, нет, всё поистереть, тогда всё видно, неправда ли, прекрасно то, за чем не спрячешь ничего, как же, пока что на стопах не грязь, смотри, ложится спаленное тело, горстью, умноженной на мир, как теперь потери, что же больше?