Анатолий Домашёв

АНАТОЛИЙ ДОМАШЁВ
(род. в 1938 г.)


Из поэтов один я остался на целую Гавань —
не шумит, отшумела, умолкла плеяда моя.
Наступила пора разложить все по графам, по главам,
все сказать за себя и друзей, ничего не тая.

А бывало витии шумели от мая до мая,
проплывали сквозь нас облака и сиреней кусты,
и друг друга плеча, и гранит берегов обнимая,
через город и белую ночь нас водили мосты.

Были дни, были сны. Была молодость шестидесятых,
когда счастливы были мы тем, что вожди нам не лгут.
Коротка только жизнь тех минут, тех мгновений крылатых —
оказалось, навеки мы дети тех дней и минут.

Оказалось, приходит по тем, молодым, ностальгия,
и неверной становится верная-верная власть;
остаются картины, стихи и гитары — нагие,
было стыдно не дать, стало стыдно не красть.

И опять оказалось не все так черно, как чернила,
да и белое было не так уж, к тому же, бело.
И погасли, померкли над нами былые светила,
но и новых светил среди нас до сих пор не взошло.


Оказалось, остались не молоды мы и не стары
и живем без имен, без знамен, без ветрил и рулей.
Ах, не жаль мне сейчас ни стихов, ни холстов, ни гитары,
мне доныне несбывшихся жалко друзей.

***

В Отечестве своем,
не в датском королевстве
играемся, поем —
в беспечном благолепстве.
Отечество горит,
вонючей пахнет серой
и греет изнутри
недогоревшей верой.

ЧЕРНЫЙ ДУБ

Живу, пока судьба не скосит,
пока находятся слова,
пока метро меня выносит
из-под Невы на острова.
И одного всегда желаю
в своей ли, дружеской судьбе:
дай Бог, чтоб, друга выбирая,
нашли мы равного себе.

Не напишу строки, и чудо
не посетит меня. И вас.
И рядом даже не побудет
еловый сумрак, бисер глаз...
И поутру с крыльца простого
не будут дали далеки,
не будет вящего простора
из-под руки, из-под руки.

На берегу песок политый
волной, отхлынувшей от ног.
Вильнет хвостом теперь убитый
мой рыжий пес... Прощай, дружок!
И там, один над валунами,
безлистный дуб в пустом кругу.
Как часто пусто между нами
на берегу, на берегу.

Над покосившимся забором
живет на этом берегу
столетний ворон, черный ворон,
сидящий криво на суку.
Любил и я тот берег близкий
и неба дальний срез и край...
Мой черный дуб, мой друг ветвистый,
ты лихом нас не поминай, —

когда сентябрьским набегом
вода затопит берега
и две стихии с хмурым небом
сойдутся, словно три врага,
со звоном стекла осыпая,
полы и палубы креня
и черный дуб в них отражая,
как часть меня, как часть меня.

***

Опять мне какая-то вещая птица
про что-то спросонья кричит-верещит,
да что же ей в дереве темном не спится,
и что же мне хочет она сообщить?

Да что же ей бедной не спать, не летати
и мошек живых на лету не ловить?
В июньско-июльской ночи-благодати —
ей гнезды б на звездах сияющих вить!

Вот встану и выйду из теплой постели
на это с навесом вдоль дома крыльцо,
где ясные стекла со сна запотели
и звездная ночь остужает лицо.

Так вот отчего этой птице не спится,
и сонные дачники тоже не спят,
что в небо вонзаются звездные спицы,
а лето и годы уходят на спад.