Французский шёлк

Глава 9

— Это на авеню Сен-Шарль, — подсказала Клэр.

— Я знаю, где он находится, — ответил Кассиди. — Какого черта вы так рветесь туда?

— Пожалуйста, мистер Кассиди, нельзя ли побыстрее?

Решив воздержаться от комментариев, он вырулил с обочины и повернул на Конти-стрит. В этот поздний час Французский квартал словно вымер. Редкие прохожие, гонимые дождем и ветром, стойко сражались с зонтами.

Остановившись у светофора на перекрестке, Кассиди повернул голову и в упор посмотрел на Клэр. От его взгляда, словно от пощечины, у нее загорелась щека, и она вновь вспомнила то ощущение, которое испытала, когда он, не сдержавшись, схватил ее за волосы. Клэр повернула голову и смело встретила его пронизывающий взгляд.

— Спасибо, что подвезли меня.

— Не надо меня благодарить. Вы со мной за это расплатитесь.

— А, понимаю. Мужчины всегда ждут от женщины платы, не так ли? Бескорыстных услуг просто не существует.

— Вы себе льстите, мисс Лоран.

— И не думаю. Разве нет такой прибаутки среди мужчин, что любая хороша в два часа ночи?

— Какое извращение. У вас очень невысокое мнение о мужчинах.

— Вы уже как-то говорили об этом. Мне кажется, мы исчерпали эту тему, не так ли?

— Послушайте, — со злостью сказал он. — Мне от вас не нужно ничего, кроме ваших ответов. Прямых, без всяких идиотских уловок.

— Ну, это будет несложно. Что вы хотите знать?

— Почему вы солгали мне. Нет, постойте, не торопитесь отвечать. Мне бы следовало выразиться точнее, не правда ли? Так вот: я хочу знать, почему вы солгали мне насчет вашей встречи с Джексоном Уайлдом. Вы не просто виделись с ним, вы подошли к нему вплотную. Пожали ему руку.

— Да, думаю, мне следовало рассказать вам об этом, — сокрушенно произнесла она. — Но в этой встрече не было никакого особого смысла. Никакого! — повторила она, когда он вновь просверлил ее взглядом. — Я хотела встретиться со своим противником лицом к лицу. Вот и весь смысл.

— Я очень сомневаюсь в этом. Если только в этом и состоял смысл вашей встречи, вы бы не стали лгать.

— Я не сказала вам, потому что была в растерянности. Конечно, это было глупостью, ребячеством, но мне страшно понравилась идея увидеть Уайлда именно в момент его проповеди. Я-то знала его в лицо, а он меня нет. Он ведь считал, что своей проповедью завоевал мою душу, раз я была в числе тех, кто слушал его. Меня просто охватил какой-то азарт, стоило мне представить его, когда он узнает, что приветствует одного из своих самых заклятых противников, заблудшую овцу в своем стаде.

— Ну что ж… Я приму это, пожалуй.

— Хорошо.

— Если бы не еще одно «но».

— Что вы имеете в виду?

— Вы ведь скрыли и то, что были в ту ночь в отеле «Фэрмон».

У Клэр на языке вертелось с десяток возражений, но один лишь взгляд на Кассили лишил ее дара речи. Он же, казалось, был уверен в том, что заманил ее вдовушку. Пока не выяснится, что конкретно он ставит ей в вину, лучше промолчать, рассуждала про себя Клэр. Иначе она увязнет еще глубже.

Как только появилась возможность проскочить перекресток, Кассиди вырулил в сторону Кэнел-стрит. Придерживая руль левой рукой, правой он вытащил из кармана плаща кассету. Затем вставил ее в магнитофон и отрегулировал громкость.

Сердце у Клэр готово было выпрыгнуть из груди, стоило ей услышать свой собственный голос. «Bonsoir, Andre». В оцепенении она уставилась взглядом на залитое дождем переднее стекло. Пока ехали по Кэнел-стрит, в машине все звучала запись недавнего телефонного разговора Клэр с Андре Филиппи.

Когда пленка закончилась, Кассиди вытащил кассету и убрал ее обратно в карман. Он сосредоточенно следил за дорогой, пытаясь проскочить Ли-Серкл и выбраться затем на авеню Сен-Шарль.

— Я не знал, что вы говорите по-французски. И притом очень хорошо. Это-то меня и сбило с толку. Я никак не мог предположить, что это ваш голос. До тех пор, пока ваш старый приятель Андре не раскрыл мне эту тайну.— Андре никогда не предал бы друга. Он был уверен, что я уже знал, кому принадлежит этот голос.

— Другими словами, вы провели его.

В ответ на это Кассиди лишь пожал плечами.

— Зачем вам понадобилось прослушивать его телефон?

— Я знал, что он что-то скрывает, и мне необходимо было узнать, что именно. В подобных случаях всегда так делается.

— Это вас совершенно не оправдывает. Вы посягнули на право личности. Андре знает, что вы его обманули?

— Я не обманывал его. Он попался сам.

Клэр вздохнула, представив, какие душевные муки терзают сейчас ее друга.

— Бедный Андре.

— Точно так же он сказал и о вас. Бедная Клэр. У вас, безусловно, трогательная дружба — печетесь друг о друге, выгораживаете. Как чудесно, что и в тюрьму вы можете отправиться вместе. Может, нам удастся устроить для вас камеры по соседству.

Она сурово посмотрела на него, и он удовлетворенно кивнул головой.

— Ну, слава богу. Наконец-то мне удалось привлечь ваше внимание. Теперь-то вам ясна картина? Убийство на пару тянет на пожизненное заключение в Луизианской тюрьме. А теперь — как вы смотрите на то, чтобы быть лидером в этой парочке?

Но на Клэр Луиз Лоран воздействовать угрозами было бесполезно. Ее нельзя было запугать, заставить уступить; она, наоборот, становилась еще более твердой в своей решимости стоять на своем.

— Докажите, что я виновна в убийстве, мистер Кассиди. Докажите.

Он опасно долго выдерживал се пристальный взгляд. Клэр отвернулась, тем более что машина затормозила у отеля.

— Высадите меня прямо здесь. Не ждите, я освобожусь не сразу.

— Мы идем вместе.

— Я за вас беспокоюсь. Вы же насквозь промокли.

— Ничего, не растаю.

Он включил мигалку, вышел из машины и помог высадиться Клэр. Вместе они заспешили под широкий навес над входом в отель. Швейцар тронул фуражку, приветствуя Клэр.

— Добрый вечер, мисс Лоран.

— Привет, Грегори.

— Сыровато сегодня на улице. Но вы не волнуйтесь. Она добралась сюда, едва начался этот проливной дождь.

Клэр проследовала впереди Кассиди, войдя в престижный отель, номера в котором были названы в честь знаменитостей, некогда останавливавшихся в них. Узкий вестибюль — роскошный, в европейском духе, был обставлен антиквариатом, устлан восточными коврами и являл собой сочетание изысканного шарма и южного гостеприимства.

Мэри Кэтрин Лоран сидела у мраморной стены в полосатом кресле с подлокотниками в форме позолоченных лебедей. Ее пестрое платье еще не просохло от дождя. Поля розовой соломенной шляпы обвисли, впитав слишком много влаги. Руки в белоснежных перчатках безвольно лежали на коленях, ноги были тесно прижаты друг к другу, ступни словно приросли к полу. Рядом стоял чемодан. Со стороны она казалась молоденькой девушкой, которую по дороге в церковь на конфирмацию застал проливной дождь.

Дежурным клерком оказалась женщина с короткой прямой стрижкой и в роговых очках. Обогнув стол портье в дальнем углу коридора, она вышла навстречу Клэр.

— Я позвонила сразу же, как только она появилась, мисс Лоран.

— Большое спасибо. — Клэр сняла шляпу и присела на корточки перед матерью. — Привет, мама. Это я, Клэр.

— Он скоро придет сюда. — Мэри Кэтрин говорила тонким, еле слышным голосом. Глаза ее смотрели куда-то вдаль — в другое время, далекое прошлое, куда никто, кроме нее, не был допущен. — Он просил встретиться с ним здесь сегодня днем. Клэр сняла поникшую соломенную шляпу с головы матери и убрала с ее щек слипшиеся мокрые волосы.

— Может быть, ты перепутала дни, мама.

— Нет, не думаю. Я уверена, что выбрала день правильно. Он сказал, что придет за мной сегодня. Я должна была собраться и быть наготове. Мы договаривались встретиться здесь. — Взволнованная и явно не в себе, она подняла руку и приложила ее к груди. — Мне что-то нехорошо. Клэр подняла взгляд на Кассиди:

— Не могли бы вы принести стакан воды, пожалуйста. Совершенно сбитый с толку, он стоял, уставившись на обеих женщин; с его плаща на пол стекала вода. Услышав просьбу Клэр, он словно очнулся и поручил снующему вокруг клерку принести воды.

— Мама, — нежно произнесла Клэр, положив руку на ее колено. — Я не думаю, что он придет сегодня. Может быть, завтра. Почему бы тебе не поехать со мной домой и не подождать его там, а? Вот. Мистер Кассиди принес тебе стакан холодной воды.

Она взяла руку матери и обхватила ею стакан. Мэри Кэтрин поднесла его к губам и отпила воды. Затем подняла взгляд на Кассиди и улыбнулась.

— Вы очень любезны, мистер Кассиди. Спасибо вам.

— К вашим услугам.

Она заметила его мокрый плащ.

— Что, на улице дождь?

Он взглянул через плечо на входную дверь, возле которой крутился швейцар, тактично демонстрируя полное безразличие к происходящему. На улице все еще лило как из ведра.

— Да, думаю, дождь все идет, — ответил Кассиди.

— Можете себе представить? Ведь когда я пришла сюда, была такая жара. Пожалуй, мне сейчас лучше пойти домой. — Она протянула Кассиди руку. Он взял ее и помог Мэри Кэтрин встать, беспомощно взглянув на Клэр в ожидании дальнейших инструкций.

— Если вы хотите ехать дальше, по своим делам, — сказала Клэр, — я вызову такси для нас с мамой.

— Я отвезу вас.

Она кивнула в знак согласия и вернула стакан с водой дежурному клерку.

— Я очень благодарна вам. И ценю ваше участие.

— Не стоит, мисс Лоран. Ваша мама вовсе не причиняет нам никаких хлопот. Просто все это очень печально.

— Да, верно. — Обняв мать за плечи, Клэр направилась с ней к двери, которую швейцар уже распахнул для них.

— Не забудьте ее чемодан, мисс Лоран, — мягко напомнил он.

— Я возьму его, — сказал Кассиди.

Мэри Кэтрин совершенно не реагировала на раскаты грома и вспышки молнии, пока они с Клэр стояли под навесом, ожидая Кассиди, который укладывал чемодан в багажник. Зная, что мать сейчас находится совсем в другом измерении и абсолютно беспомощна, Клэр усадила ее на заднее сиденье и пристегнула ремнем.

На обратном пути говорила одна Мэри Кэтрин:

— Я была уверена, что мы договаривались о встрече именно сегодня. В отеле «Поншартрэн».

Клэр слегка склонила голову и прикрыла глаза, отчетливо сознавая, что Кассиди крайне интересует все, что сейчас происходит. Когда они подъехали к офису «Французского шелка», он взял чемодан, а Клэр быстро провела Мэри Кэтрин в дом. В лифте Клэр случайно встретилась с Кассиди взглядом. Она поспешно отвернулась, словно отказываясь отвечать на молчаливые вопросы, читавшиеся в его упрямых серых глазах.

Войдя в квартиру, Клэр проводила Мэри Кэтрин в ее спальню.— Я скоро вернусь, если вы согласитесь подождать, — бросила она Кассиди через плечо.

— Я подожду.

Клэр помогла матери раздеться и аккуратно повесила в шкаф ее старомодный наряд. Проследив, чтобы Мэри Кэтрин приняла лекарство, она уложила ее в постель.

— Спать, спать, мама. Спокойной ночи.

— Я, должно быть, перепутала дни. Он придет за мной завтра, — прошептала Мэри Кэтрин. Мило улыбнувшись, умиротворенная, она закрыла глаза.

Клэр нагнулась и поцеловала прохладную гладкую щеку матери.

— Да, мама. Завтра. — Она погасила свет и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Клэр совершенно обессилела. Плечи ныли от напряжения.

Путь от спальни матери до гостиной показался ей слишком длинным. Войдя в гостиную, она не сразу увидела его. Решив, что он, возможно, передумал и ушел, она было облегченно вздохнула, но — увы!

Словно конвоир, Кассиди уже ждал ее во всеоружии и готовый к схватке. Клэр ничего не оставалось, как принять его вызов. Вопреки тому, что она говорила Ясмин и в чем она пыталась убедить себя, Клэр все-таки находила Кассиди привлекательным. В физическом плане — безусловно. Но было в нем и нечто другое… одержимость, воля, упорство. Эти качества привлекали ее и в то же время отталкивали, вызывали неприязнь. Она боялась его, хотя не могла не признать, что он проявил удивительную доброту и отзывчивость в отношении ее матери.

Когда глаза привыкли к темноте, Клэр различила силуэт возле буфета. Кассиди был в рубашке с закатанными рукавами, плащ его по-домашнему висел на вешалке рядом с плащом и шляпой Клэр. Когда он обернулся, Клэр заметила, что волосы у него все еще влажные от дождя, а в руках он держит два бокала с «Реми Мартэн». Кассиди подошел и протянул ей один.

— Спасибо, мистер Кассиди.

— Не за что — коньяк-то ведь ваш.

— Все равно спасибо.

Клэр была рада, что он не включил электричество. Сквозь стеклянную стену в комнату проникало достаточно света. Время от времени нависшие над землей облака освещались вспышками молнии, и тогда небо напоминало негатив фотоснимка. Но в основном буря уже стихала, оставляя после себя плотную пелену дождя. Серебристые потоки омывали стекла окон, отбрасывая неясные тени на лицо Клэр, когда она приблизилась к окну. Река вырисовывалась внизу широкой темной лентой, контуры которой подчеркивались фонарями на набережной по обе ее стороны.

Первый глоток коньяка обжег горло. От второго разлилось благодатное тепло — сначала оно коснулось губ и постепенно отозвалось легким покалыванием в кончиках пальцев.

— В такие минуты мне становится жаль, что я не курю, — заметила Клэр.

— Простите?

— Я сказала, что иногда мне бы хотелось курить. Сейчас как раз такой момент. — Обернувшись, она увидела, что он стоит гораздо ближе, чем она предполагала. Его глаза были того же цвета, что и дождь, хлеставший в окна, и в них была такая глубина, что дух захватывало.

— Курение вам не на пользу.

— Да, я знаю. Просто я иногда завидую курильщикам — сигарета приносит им немедленное расслабление. — Клэр провела пальцами по стеклу бокала. — Вы когда-нибудь видели, как курильщик сигары выпускает дым в бокал с коньяком, прежде чем сделать глоток? — Кассиди покачал головой. — Забавно смотреть, как дым закручивается в спираль внутри бокала, а потом вдыхается вместе с глотком коньяка. Это придает напитку особую чувственность. Я думаю, коньяк от этого должен становиться вкуснее. А может, вкуснее становится сигара? Не знаю.

— И кто же проделывал такой фокус?

— Да никто. Я видела это в фильме с Ричардом Бартоном. Вполне возможно, что эта привычка свойственна только ему. А может, это было в моде в прошлом веке.

Его волнующий взгляд неотрывно следовал за каждым ее жестом.

— Что на вас навеяло такие думы, Клэр? Она пожала плечами:

— Дождливый вечер, коньяк…

— А может, вы просто хотели сбить меня с толку?

— Неужели вас так легко сбить с толку?

Он колебался чуть дольше, чем ему хотелось бы, прежде чем ответить коротким «нет». Затем залпом допил коньяк и отнес пустой бокал к буфету. Когда он вернулся к окну, где стояла Клэр, в нем опять уже заработал профессионал.

— Что же произошло сегодня вечером?

— Вы ведь были вместе со мной и видели все своими глазами.

— Но я до сих пор так и не понял, что произошло. Она улизнула из дома, верно?

— Да, улизнула.

— Послушайте, я, наверное, не так выразился, но я не хотел…

— Я знаю, что вы не хотели.

— И как часто она… Как часто с ней такое случается?

— Когда как. Бывает по-разному. Иногда она устраивает спектакль. Иногда на нее нападает страшная хандра. А бывают у нее и ясные, светлые дни. Но в основном, как и в первый раз, когда вы видели ее, она путается в именах и событиях, словно у нее старческий маразм. — Клэр вдруг понизила голос. — Иногда она становится такой, как сегодня вечером, — полностью отрешенной от мира.

— И чем это вызвано?

— Не знаю.

— А что говорят доктора?

— Они тоже не знают. Сколько я помню маму, она всегда была такой, только с годами болезнь ее прогрессирует, и приступы случаются все чаще. В самом начале болезни они напоминали лишь всплески депрессии. В такие дни, как рассказывала мне потом тетя Лорель, мама уединялась в своей комнате и плакала дни напролет, не вставала с постели, отказывалась от еды. Мы с тетей Лорель ухаживали за ней, стараясь во всем угодить.

— Ей следовало бы с самого начала назначить хорошее лечение. — При этих словах Кассиди Клэр встрепенулась и гневно посмотрела на него. — Я сказал это не в порядке критики, не подумайте, — поправился он.

Клэр какое-то мгновение словно изучала его. Убедившись в его искренности, она несколько успокоилась и отбросила враждебность.

— Теперь-то я понимаю, что необходимо было немедленно поместить ее под медицинское наблюдение. Такая глубокая депрессия — это уже серьезная болезнь. Но я была ребенком. А тетя Лорель, при всей своей доброте, совсем не знала, как следует обращаться с душевнобольными. Она даже не придавала серьезного значения этой болезни. Мама была молодой женщиной, обманутой в своих чувствах. Семья отказалась от нее, лишила наследства. И тетя Лорель ошибочно думала, что болезнь мамы — не что иное, как страдания разбитого сердца.

— Разбитого сердца, которому не суждено успокоиться.

Клэр кивнула.

— Однажды с мамой случилось то же, что и сегодня вечером. Она оделась и ускользнула из дома с уложенным чемоданом. Я была тогда очень молода, но помню, что тетя Лорель чуть с ума не сошла от беспокойства, пока полицейский не привел маму домой. Он знал нас и заметил маму, когда она шла по Кэнел-стрит с тяжелым чемоданом в руках. Когда он подошел к ней и предложил свою помощь, он сразу обратил внимание, что она не в себе. Спасибо ему, он привел ее домой вместо того, чтобы тащить в полицейский участок. Так что ее миновала столь тяжкая участь.— Во время таких приступов она что, воображает, будто сбегает из дома с возлюбленным?

— Да. Я думаю, что еще до того, как мой отец оставил ее, он предлагал ей убежать с ним. В конце концов он, должно быть, струсил, а она так и осталась ждать его. Теперь мама воображает, что он придет за ней в условленное место. Сегодня, я уверена, она ехала на перекладных, торопясь в «Поншартрэн».

— Это было место, где они должны были встретиться?

— Нет. Место встречи у нее всегда меняется. Мама никогда точно не знает, где и когда она должна встретиться со своим молодым человеком. И, не в силах оценить свои действия, вечно ругает себя за то, что, вероятно, все перепутала.

Клэр отвернулась от окна и посмотрела на Кассиди.

— В ту ночь, когда был убит Джексон Уайлд, мама выскользнула из дома и пошла в «Фэрмон». Мне позвонил Андре и сказал, что она сидит в вестибюле отеля и дожидается своего возлюбленного, так что я поехала за ней. Вот почему я оказалась там. Узнав же о том, что произошло в ту ночь, я попросила Андре не говорить никому о том, что я была в отеле. И поскольку мое присутствие там никоим образом не связано было с Уайлдом, он согласился хранить мою тайну. Я уверена, что вы и ваши коллеги были безумно счастливы, прослушав запись нашего разговора, но вы его не правильно истолковали.

Клэр допила свой коньяк. Кассиди взял у нее из рук пустой бокал и отнес его к буфету.

— Не было бы всем проще и спокойнее, если бы вы поместили мать в клинику? — спросил он.

Клэр ждала этого вопроса. На протяжении вот уже многих лет ей задавали его сотни раз. Ответ всегда был неизменным:

"Безусловно, было бы легче. Но лучше ли?» Взволнованная, она начала расхаживать вдоль стеклянной стены…

— Сколько я себя помню, всегда к нам приходило множество людей — из медицинских обществ, социальных служб, юридических агентств — и все они пытались заставить меня поместить маму в клинику.

— А до этого пытались забрать вас от нее. Клэр остановилась и повернулась к нему:

— Вы никак не можете не касаться этой темы, да, мистер Кассиди?

— Нет, не могу. Это моя работа.

— Мерзкая у вас работа.

— Иногда, — признал Кассиди. — Вместо того чтобы кормить меня сладостными воспоминаниями из вашего детства, почему бы вам не быть со мной откровенной, рассказав о ваших стычках с властями?

— Потому что очень больно вспоминать об этом. Меня до сих пор мучают ночные кошмары. Мне все снится, что эти чиновники из социальной службы тащат меня, кричат, уводя из дома тети Лорель. Мама сидит расстроенная. Я не хочу уходить.

— Судя по сохранившимся протоколам, маленькая Клэр Луиз Лоран задавала им жару. Я охотно в это верю.

— Все было бы ничего, но у мамы после каждого их прихода случался тяжелейший приступ.

— А что же ваша тетушка? Вы описывали ее как любящую, заботливую особу.

— Она такой и была, но эксперты, — Клэр подчеркнула это слово, — так не думали. Она была с причудами, а стало быть, не вписывалась в их книжные критерии образцового родителя. Они приходили за мной. И забирали. Трижды меня помещали в приют. Я каждый раз убегала, и они наконец махнули на меня рукой, разрешив вернуться домой. Мне было лет двенадцать, когда однажды мама ушла из дома и пропадала несколько дней. В конце концов мы нашли ее в каком-то убогом отеле, но к тому времени обо всем уже стало известно полиции. Социальная служба тут же воспользовалась ситуацией, и за мной вновь пришли. Как они сказали, я воспитывалась в нездоровой обстановке и нуждалась в опытных наставниках и спокойствии. Я поклялась, что убегу отовсюду, куда бы меня ни привели, и что, как бы они ни старались, им не удастся разлучить меня с матерью. Думаю, в конце концов они мне все-таки поверили, потому что больше от них никто не приходил.

Долгие годы копившаяся в душе Клэр обида теперь прорвалась наружу и обрушилась на Кассиди.

— Мне совершенно наплевать на то, что говорят обо мне ваши архивы. Я все равно не позволю никому разлучить меня с матерью. Я останусь с ней до конца и буду счастлива заботиться о ней. Когда она забеременела, у нее был очень простой выход — в то время как раз популярный среди богачей. Она могла на год отправиться в Европу и там, родив, отдать меня в какую-нибудь семью на удочерение. Как говорила мне тетя Лорель, именно это и заставляли ее сделать родители. Или был еще один вариант — поехать в другой город и найти там врача, который бы согласился сделать аборт. Это было бы еще проще. И никто бы ничего не узнал — даже родители. Но она выбрала меня, сохранила ребенка, и во имя этого пожертвовала наследством, да и всей своей жизнью.

— Ваше чувство долга достойно восхищения.

— Я не чувствую, что должна что-то матери. Просто я люблю ее.

— И поэтому вы ее не запираете?

— Да, именно поэтому. Ей не требуются замки, ей нужны любовь, терпение и понимание. Ну и кроме того, запирать ее — это жестоко, бесчеловечно. Я ни за что не позволю относиться к ней как к животному.

— Но на улице, когда она бродит одна, с ней ведь может произойти что угодно, Клэр.

Она присела на мягкий подлокотник дивана.

— Неужели вы думаете, что я этого не знаю? Хотя я и не запираю ее, я строго слежу за тем, чтобы не допустить ее прогулок в одиночестве. И Ясмин, и Гарри — они тоже следят за этим. Но в ней иногда просыпается какая-то девчоночья хитрость, и она все-таки сбегает. Иногда, несмотря на нашу бдительность, ей это удается, как, скажем, сегодня вечером, когда я думала, что она мирно спит.

Разговор сам собой замер. Тишину нарушали лишь отдаленные раскаты грома. Клэр сложила руки на груди и вгляделась в темноту, откуда Кассиди все так же задумчиво смотрел на нее, словно погруженный в свои мысли. Под его взглядом она чувствовала себя неловко, и тому было множество причин. Сейчас же Клэр было интересно, ощущает ли он эту молчаливую темноту так же, как и она?

— Почему у меня все время такое чувство, будто вы рассматриваете меня под увеличительным стеклом? — с упреком спросила она.

— Вы — загадка.

— Моя жизнь вся как на ладони.

— Я бы не сказал, Клэр. Мне пришлось по крупицам выуживать из вас информацию. Вы лгали мне на каждом шагу.

— Я пошла той ночью в «Фэрмон» за матерью, — сухо сказала она. — Вам это и не требовалось знать.

— Вы солгали мне о своем детстве, которое на самом деле было ужасным.

— А кто-нибудь выкладывает все начистоту, когда его спрашивают о детстве?

— Но вы также обманули меня, сказав, что никогда не были под арестом.

Клэр горько рассмеялась.

— А вы поработали на славу!

— В "гот день, когда мы увиделись впервые, вы сказали, что не следует вас недооценивать. Так вот: меня тоже не стоит недооценивать. — Дотронувшись до ее подбородка, он приподнял ей голову. — Расскажите мне об этом, Клэр.— Я пошла той ночью в «Фэрмон» за матерью, — сухо сказала она. — Вам это и не требовалось знать.

— Вы солгали мне о своем детстве, которое на самом деле было ужасным.

— А кто-нибудь выкладывает все начистоту, когда его спрашивают о детстве?

— Но вы также обманули меня, сказав, что никогда не были под арестом.

Клэр горько рассмеялась.

— А вы поработали на славу!

— В "гот день, когда мы увиделись впервые, вы сказали, что не следует вас недооценивать. Так вот: меня тоже не стоит недооценивать. — Дотронувшись до ее подбородка, он приподнял ей голову. — Расскажите мне об этом, Клэр.

— Зачем? Я уверена, что вы уже все знаете. Я напала на полицейского.

— Но обвинение с вас сняли.

— Мне было лишь четырнадцать.

— Что же случилось?

— А в ваших архивах разве ничего об этом не сказано?

— Я бы хотел услышать ваше объяснение.

Она глубоко вздохнула.

— Моя школьная подруга жила у меня.

— Вернее, вы прятали ее. Она сбежала из дома.

— Да, — резко сказала Клэр. — Я прятала ее. Когда пришел полицейский, чтобы забрать ее домой, у нее началась истерика. Он попытался надеть ей наручники. Я вступилась за нее.

— Но зачем вы прятали ее? Даже когда вам угрожали тюрьмой, вы так и не рассказали полиции, почему эта девочка пряталась в вашем доме.

— Я дала слово, что никогда не выдам ее. Но все это было давно, прошли уже годы, и она… — Клэр махнула рукой, дав понять, что все это уже не имело никакого значения. — Ее отчим приставал к ней с дурными намерениями. Он насиловал ее, иногда с особой жестокостью, а мать делала вид, что ничего не замечает. Дошло до того, что терпеть надругательства у нее уже не было сил. Обратиться девочке было не к кому. Она боялась, что, если расскажет обо всем священнику или монахиням в приходской школе, ей просто не поверят. И еще боялась, что о ее жалобах узнают дома и ей придется еще тяжелее. Когда она рассказала обо всем мне, я предложила ей укрыться в моем доме и оставаться столько, сколько она захочет.

Клэр на мгновение задумалась, вспоминая, как неистовствовала она, когда ее усилия оказались напрасными.

— Через две недели после того, как подругу вернули домой, она вновь убежала. Должно быть, она навсегда покинула город.

Никто о ней больше ничего не слышал.

— Вы могли бы чистосердечно рассказать обо всем в полиции и избавить себя от неприятностей.

— И что бы мне это дало? — с упреком спросила Клэр. — Ее отчим был миллионером. Они жили в роскошном доме в Гарден-Дистрикт. Даже если бы девочке кто-нибудь и поверил, все равно эту историю замяли бы, а ее вернули домой. Кроме того, я обещала, что не выдам ее. — Она тряхнула головой словно в подтверждение своих слов. — То, что пришлось пережить мне в связи с этим арестом, едва ли можно сравнить с тем, что выстрадала она, мистер Кассиди.

— Расскажите мне об Андре Филиппи.

Клэр взглянула на него с нескрываемой враждебностью:

— Что вы хотите знать?

— Вы оба посещали Духовную академию.

— Да, мы учились вместе с седьмого по двенадцатый класс. Наставницей была сестра Анна Элизабет. — Клэр резко вскинула голову. — И что же предосудительного в том, что мы с Андре были школьными приятелями?

— Расскажите мне о нем, — сказал Кассиди, словно не замечая ее иронии. — Он забавный человечек.

Внезапно ее тон переменился. От прежнего благодушия и легкого кокетства не осталось и следа. Даже голос ее возвысился до резких ноток.

— Я вполне допускаю, что для таких атлетов, как вы, Андре всего лишь «забавный человечек».

— Я не имел в виду ничего оскорбительного.

— Мне плевать на то, что вы имели в виду.

— Его можно назвать ветреным человеком?

— Это что, важно?

— Я еще не знаю. Итак?

— Нет. Он со школьных лет помешан на Ясмин.

— Но у него нет интимных отношений ни с кем — ни с мужчиной, ни с женщиной?

— Этого я не знаю. Живет он один.

— Я знаю.

— Еще бы, конечно.

— У меня есть досье на него, — сказал Кассиди. — Так же, как и на всех служащих отеля «Фэрмон» — даже на тех, кто не дежурил в ту ночь.

— А на меня у вас тоже досье?

— Да, причем очень пухлое.

— Я польщена.

Кассиди нахмурился.

— Что вы можете сказать о родителях Андре? Какова его родословная? Я не сумел в ней разобраться:

— В вашем вопросе есть какая-то расовая подоплека?

— Черт, — не сдержался Кассиди. — Да нет же. Вы когда-нибудь оставите этот агрессивный тон?

Клэр взвесила все «за» и «против», решив, что лучше рассказать ему об Андре. Если она будет и дальше упорствовать, Кассиди станет копать в одиночку, но чем больше он раскопает, тем сложнее станет ее положение.

— Мать Андре была квартеронкой[7]. Вы знакомы с таким определением? — Он кивнул. — Она была на редкость красивой женщиной — Ясмин чем-то напоминает ее. И хотя она была умной, образования так и не получила. Вместо этого она предпочитала углублять свои знания в тех областях, которые были полезны при ее профессии.

— И что же это за профессия?

— Компаньонка мужчин. Она переняла ее от своей матери. Первые клиенты появились у нее, когда ей было пятнадцать лет.

— Она что, была проституткой?

Эти слова задели Клэр, и она не стала скрывать этого.

— Проститутки стоят по углам на улицах и виснут на случайных прохожих. Здесь же совсем другое дело. Мать Андре поддерживала разносторонние отношения с джентльменами, и часто они продолжались многие годы. И хорошо оплачивались.

— Эти «джентльмены» были белыми?

— В большинстве — да.

— И один из них был отцом Андре.

— Вы правы. Он был известным бизнесменом и не мог признать ребенка, но нес за него ответственность.

— Вы знаете его?

— Андре знает, но он никогда не называл мне его имени.

— И даже если бы оно вам было известно, вы бы все равно мне не сказали.

— Нет, не сказала бы.

Кассиди на мгновение задумался.

— Поскольку отец его был человеком преуспевающим, Андре имел возможность посещать лучшие школы.

— Да, но он все равно оставался изгоем. Дети, с которыми он учился, говорили о его maman всякие гнусности, придумывали ему обидные прозвища. Меня тоже считали чужой, поскольку я была не из нормальной, по их понятиям, семьи. Так что вполне естественно, что мы с Андре подружились. Они с матерью были очень преданы друг Другу. Переняв еще от своей матери многие полезные навыки, мама Андре передала их сыну, обучив его этикету, научив разбираться в еде и винах, красиво одеваться, отличать истинное качество от фальшивок, будь то драгоценности, белье или антикварная мебель. Еще до того, как отец Андре купил для нее дом, она брала с собой сына, когда шла на свидания со своими клиентами. Они ждали ее в вестибюлях роскошных отелей, куда «цветных» в то время, а это было начало шестидесятых, вообще не пускали. Может быть, тогда и зародилась его любовь к отелям. В мечтах он уже с ранних лет мыслил себя управляющим одного из этих роскошных заведений. — И каким-то далеким, словно потусторонним голосом она добавила:— Я рада, что его мечты сбылись — А что стало с его матерью? — спросил Кассиди. — У нее до сих пор осталась клиентура?

— Нет, мистер Кассиди. Она сама распорядилась своей жизнью, вскрыв себе вены. Однажды, возвратившись из школы, Андре нашел ее мертвой в ванне.

— О боже.

— Если вы слабонервны, тогда не стоит ворошить прошлое. Он нахмурился.

— Неужели вы думаете, мне все это приятно?

— А если нет, почему же тогда вы с таким упорством копаетесь в чужом грязном белье?

— Это один из самых неприятных аспектов моей профессии, Клэр. Но, как бы то ни было, работа есть работа.

— Ответьте мне на один вопрос, — неожиданно попросила она.

— Какой?

— Разве вам по долгу службы положено называть меня Клэр?

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом; пауза была напряженной. Наконец он не выдержал и сказал, отвернувшись от нее:

— Нет, не положено.

— Тогда почему же вы…

Он медленно обернулся. Его взгляд, казалось, стал живым — каждой клеточкой своего тела Клэр ощущала его прикосновение.

— Вы, может быть, и лгунья, Клэр, но вы же не глупы, — хрипло произнес он. — Вы сами знаете почему.

Она неотрывно смотрела на него, пока не стало больно дышать от охватившего волнения. Нужно было прервать это напряжение, отвести взгляд, но она была не в силах сделать это. Словно невидимые цепи приковывали их друг к другу.

Оцепенение длилось так долго, что, когда он наконец шевельнулся, Клэр инстинктивно отпрянула, словно в испуге. Но он лишь поднял руку, чтобы растереть затекшую шею.

— Вернемся к Андре. Итак, он позвонил вам в ту ночь и сказал, что ваша мать находится в «Фэрмоне».

Клэр кивнула. Говорить было трудно. Сердце все еще бешено колотилось.

— Вы поехали за ней?

— Да.

— Одна?

— Да. На своей машине.

— В котором часу это было?

— Точно не могу сказать.

— Клэр!

— Но я действительно не знаю! — закричала она, не выдержав. — Это было уже после богослужения, ведь, как вам известно, там я была значительно раньше.

Кассиди старался держать себя в руках, хотя было видно, что ему это давалось нелегко.

— Как Мэри Кэтрин удалось выйти из дома без вашего ведома?

— Я же говорила вам, что она бывает весьма находчивой. Она спустилась вниз, отключила сигнализацию и открыла замки.

— Даже во время ее так называемых «приступов» она может действовать так осознанно?

Клэр избегала смотреть на него.

— Иногда да.

— Хорошо, допустим. Итак, вы поехали в «Фэрмон».

— Я оставила машину прямо посреди улицы — знала, что задержусь буквально на минуту. Так оно и вышло. Я бросилась в офис Андре, он передал мне маму, и мы вместе вышли из отеля. Все это заняло не более двух минут.

— Кто-нибудь еще видел вас? Я имею в виду из персонала отеля.

— Не знаю. Думаю, вы могли бы сами спросить у них.

— Я так и сделаю. — Он запустил руки в карманы и уставился в залитые дождем окна. Несмотря на строгость допроса, который он учинял ей, Клэр не могла удержаться от восхищения его мужественным профилем, осанкой, да и всем его обликом…

— В тот вечер вы виделись с Уайлдом в соборе. Позже вы были в отеле, где утром его нашли убитым. И вы старательно скрывали все это.

— Сколько раз я должна объяснять? Я хотела оградить маму от сплетен и наговоров. Неужели вам так трудно это понять?

— Вы все время были только в вестибюле отеля?

— Да.

— И не поднимались на другие этажи, никуда больше не заходили?

— Нет.

— Вы воспользовались лифтом?

— Нет.

Он повернулся и уперся руками в плюшевый подлокотник дивана. Низко склонившись к Клэр, он спросил:

— Тогда какого черта вы не рассказали мне все это раньше? Если это на самом деле было так невинно, почему вы лгали мне?

— Потому что вы пытались обвинить меня в убийстве. Мое имя фигурировало в списке Уайлда, и вам, по всей видимости, это казалось важной уликой. У вас к тому же оказалась и эта папка с вырезками, от которой я по глупости попыталась избавиться. Это была уже вторая улика против меня. Я боялась, что, если вы узнаете о том, что я была в отеле в ту ночь, вы придете именно к такому выводу, который только что и сделали.

— Неужели я в самом деле оказался не прав, Клэр? Действительно ли вы появились в «Фэрмоне» той ночью лишь затем, чтобы забрать мать?

— Да, все было так же, как и сегодня вечером.

— Пока вы были в «Фэрмоне», не помогли вам старый приятель Андре Филиппи проникнуть в номер Уайлда?

— А стал бы Уайлд, лежа в постели, раздетый, спокойно беседовать со мной — незнакомым человеком?

— Откуда вы знаете, что он был раздет?

— Уже целый месяц во всех газетах ежедневно расписывается, как его нашли в постели голым. И потом, если бы я была так решительно настроена убить Джексона Уайлда, неужели вы думаете, я бы стала вовлекать в свои замыслы еще кого-то?

— Черт возьми, не знаю! — закричал Кассиди. Взволнованный, он низко опустил голову. Он стоял так близко к Клэр, что она чувствовала запах его мокрых волос и кожи. Даже в темноте она различала его макушку. Если бы Клэр слегка повернула голову, ее губы коснулись бы его виска, на котором бешено пульсировала жилка.

Наконец он поднял голову и испытующим взглядом посмотрел ей в глаза.

— Но это же чертовски логично. У вас был мотив для убийства. Была возможность. Был даже потенциальный помощник. Клэр, вы должны признать, что, если посмотреть на все это со стороны, вы по уши виновны.

— Тогда к чему все эти церемонии? Разве не к этому вы стремились? Думаю, теперь вы должны быть довольны — наконец-то накрыли убийцу. Так в чем же дело?

Медленно он взял ее за плечи, заставив подняться из кресла, так что она оказалась в опасной близости от него.

— В чем дело, спрашиваете вы? Думаю, я нашел убийцу. — Он коснулся пальцами ее волос. — Но я не хочу, чтобы убийцей оказались вы.

Внезапно его губы впились в ее рот. Прежде чем Клэр смогла опомниться от нахлынувшего на нее ужаса, он запрокинул ей голову, и Клэр непроизвольно вскрикнула, когда его язык раздвинул ей губы. Вместе с ним в рот ворвался вкус и запах мужчины, бесподобная смесь коньяка и мужской похоти. Возбужденный и злой, он целовал ее, не обращая внимания на сопротивление, которое, по правде говоря, было лишь символическим и вскоре уступило место наслаждению затянувшимся поцелуем.

Он на мгновение оторвался от ее губ, но лишь на мгновение.

Обняв ее за талию, он крепко прижал се к себе, так что она почувствовала его возбуждение. Желание, зародившись, нежным теплом разлилось по ее телу. Она теснее прижалась к нему.

— О боже, — пробормотал он, уткнувшись ей в шею. Ловкими движениями он расстегнул ей блузку и, щелкнув замочком бюстгальтера, просунул руки под освободившиеся чашечки.Он на мгновение оторвался от ее губ, но лишь на мгновение.

Обняв ее за талию, он крепко прижал се к себе, так что она почувствовала его возбуждение. Желание, зародившись, нежным теплом разлилось по ее телу. Она теснее прижалась к нему.

— О боже, — пробормотал он, уткнувшись ей в шею. Ловкими движениями он расстегнул ей блузку и, щелкнув замочком бюстгальтера, просунул руки под освободившиеся чашечки.

Его поцелуи становились все более жадными, страстными. Клэр вцепилась в его рубашку, стараясь не терять опоры, хотя это становилось все сложнее — и не только потому, что он наклонял ее все ближе к дивану, но и она сама уже была не в силах противостоять его ласкам.

Его губы по-прежнему впивались в ее рот, и язык его словно искал ответа на вопросы, которые еще недавно слетали с него.

Их тела горели, охваченные желанием.

Пыл объятий становился опасным. Клэр испугалась своей неистовой реакции. Она представила, что еще мгновение — и она уже не сможет совладать с собой, ее выдержка погибнет в этом жарком любовном пламени. Это была самая ужасающая перспектива. Всю жизнь Клэр пытались учить эти облеченные властью ничтожества, и она привыкла, была вынуждена сопротивляться им.

— Хватит! — Она отстранилась, скинув его руки. — Вы неплохо потрудились, но вам все равно не удастся выудить из меня признание, даже таким способом.

Он тут же выпустил ее, отступив назад. Руки его сжались в кулаки. Дышал он с трудом, голос прерывался.

— Черт возьми, вы же прекрасно знаете, что не поэтому я целовал вас.

— Неужели? — с вызовом парировала она.

Он повернулся, сдернул с вешалки свой плащ и распахнул дверь. Из коридора в комнату хлынул яркий свет, очертив застывший в дверях силуэт.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга сквозь разделявший их полумрак, затем он вышел и захлопнул за собой дверь.

Клэр рухнула на диван. Закрыв лицо руками, она со стоном шептала слова раскаяния, которые — услышь ее сестра Анна Элизабет — вызвали бы у наставницы чувство законной гордости за ученицу.

— О боже, нет…Нет!

В порыве искренней страсти она только что целовала человека, который мог упрятать ее в тюрьму до конца ее дней и, вполне возможно, так и сделает.


Саедра Браун