Европеец 2 - глава девятая

     На рождественские праздники семья Одри не смогла приехать, сильно приболел Тео. Да и обстановка в семье Жана была не лучше. Орели изнывала от какой-то тоски, любила бродить по саду в одиночестве, не вынося никого рядом. Изабель целыми днями проводила с Оливией на кухне, готовя рождественские угощения. Прав был профессор, Оливия была олицетворением доброты. С Изабель им было славно вместе. Со стороны они смотрелись как бабушка и внучка.

     Не радовала и погода, было холоднее, чем обычно в это время года. За рождественский стол сели вчетвером. Жан вручил всем подарки. Больше всего радовалась Оливия, получив новое добротное пальто, старое очень поизносилось. На новый год она отпросилась попроведать свою младшую сестру, проживающую в другом конце Нью-Йорка в маленькой арендованной квартирке, в полном одиночестве. Она, также, как и Оливия, не имела семьи. Часто приезжала к сестре помогать в приборке большого дома, иногда живя с сестрой по несколько месяцев. Жан, увидев их совместное фото, решил им купить одинаковые пальто. Оливия ехала к сестре с подарками и была этому безмерно рада.

     Орели высказала недоумение такой щедрости, дарить подарки незнакомой мулатке. Характер у Орели сильно поменялся, она стала раздражительной, могла накричать на дочь за какую-нибудь мелочь. Врачи объясняли это влиянием препаратов, принимаемых для лечения тяжелой онкологии.
   
     В жизни каждого человека наступают моменты, которые раскрывают его суть. Человек перестаёт ценить то, что есть у него сейчас, начиная тосковать по безвозвратно потерянному, вместо того, чтобы просто жить, помня - каждый день жизни - чудо, ценя каждое мгновение своего хрупкого существования. Жан старался в эти пасмурные, прохладные дни подарить своим девочкам, как он называл Орели и Изабель, что-нибудь красивое и оригинальное, но это вызывало ещё большее раздражение у Орели, а восторги Изабель приводили в ярость.

     - Я тебя не понимаю, Орели! Понятно, ты больна, переносишь тяжёлое лечение, но при чём здесь ребёнок, - скажет он однажды, после очередного гневного окрика.

     - Просто я не хочу видеть ваших счастливых лиц, когда мне так плохо. Разве это трудно понять? Вот не станет меня, тогда и веселитесь. Думаю, это наступит скоро. Раз уж ты завёл такой разговор, то скажу тебе, как оно есть. Ты живёшь в мечтах соединиться со своей любимой женщиной...

     - Ты несёшь полную чушь, Орели! - прервал жену Жан. - Она живёт своей жизнью, никому не мешая. Вернее, они живут. Летом отметила в кругу семьи своё шестидесятипятилетие. Выходила своего мужа и радуется жизни вместе с ним. Ты представить не сможешь, сколько перенёс этот мужчина, лишь бы не оставить её одну. Он живёт для неё, ценя каждый миг их совместной жизни.

     - Я так и знала! Ты отслеживаешь каждый миг её жизни, когда меня скоро не станет! Ты оплатил его лечение, потратив уйму денег. Ты, или твой фонд, но это одно и тоже. Вы с профессором всё своё внимание направили на её мужа, лишь бы ей было хорошо. Ты щедро одариваешь какую-то мулатку...

     - Мулатку? Оливия обеспечивает полный комфорт моей семье. Как ты можешь так говорить, Орели? Она для тебя человек второго сорта? Тебя раздражает цвет её кожи? Я не узнаю тебя! Откуда столько принебрижения в голосе? Чем она хуже тебя, нас?

     - Не сравнивай меня с ней. Я европейская женщина! Белая, в отличии от неё. Будь это мой дом, я бы давно избавилась от этой улыбчивой мулатки. Смени нам дом и я найму другую прислугу. Мне противно есть с ней за одним столом. Она приручила нашу дочь...

     - Что ты говоришь, Орели! Ты живёшь сама с метисом, тот же мулат в общепринятом понятии. Мне больно слышать это от тебя. Ты заговорила о цвете кожи. Наша дочь, она тоже метиска. Сменить дом? Плюнуть в лицо профессору, который спасает тебя. Я забочусь о вашей безопасности. Сегодня ты меня поразила сказанным. Пойду пройдусь, не ждите меня к ужину. Тебе надо успокоиться. Каким бы тягостным ни был сегодняшний день, все  же найди в нём что-то хорошее. Погуляй с Изабель, подари дочери немного тепла. Она стоит у окна и смотрит на нас с удивлением, а возможно, и со страхом.

     Начал накрапывать дождь, Жан набросил капюшон на голову, вышел из сада  и пошёл по алее к бару на соседней улице. Хотелось напиться вдрызг, как это делают многие мужчины. Но вспомнились глаза дочери, смотревшие с ужасом на них, спорящих громкими голосами в холодном саду, и Жан повернул к дому. Изабель встретила его со слезами и долго не могла успокоиться. Много позже он вспомнит этот день и тот стресс, который перенесла его дочь.

     Больше они не разговаривали на эту тему. Орели замкнулась, всегда находилась в своей комнате. Часто просила Оливию подать ей обед в постель. Жан всё время был с дочерью, изучая с ней языки и другие предметы по школьной программе.

     В конце января позвонил Йорам, много говорил о продолжении лечения Орели. Вскользь остановился в разговоре на делах семейной пары.

     - Мой пациент смотрится молодцом. За прошедший после операции год практически полностью восстановился. Для неё это был тяжёлый год, что отразилось на её здоровье. Прошла обследование и ей поставили неутешительный диагноз. Сказали грядёт болезнь Альцгеймера. Это не в нашем госпитале и меня настораживает поспешность, с которой её выписали из клиники. Диагноз есть, а лечения, как такового, нет. Меня берут сомнения, это не мой профиль, но я не верю в диагноз. Видел их, она весела и не удручена диагнозом. Ты же лучше меня, Жан, знаешь её характер. Она боец и не сдастся этой болезни, она не захочет оставить его одного. Прости, но я испытываю сильные чувства симпатии к этой женщине. Завидую её мужчине и радуюсь за него.

     От услышанного сердце Жана сжалось от сильной боли. Вспомнился тот дождливый вечер, её тихий голос за спиной, захотелось взять билет и лететь туда, к ним. Его воспоминания прервала Орели.

     - Купи мне билет до Парижа, Жан! Я хочу пожить одна, без тебя и Изабель. Если возможно, то верните с Одри  квартиру в Париже, ты её когда-то обещал мне, если ещё помнишь. Надо позаботиться о деньгах на моё лечение в Париже.

     Голос Орели звучал громко, с металлическими нотками, но Жан сидел словно оглохший. До него не доходил смысл сказанного, он смотрел на жену и не узнавал. Женщина, стоявшая в дверном проёме, не была похожа на его Орели, это был совсем другой человек.

     - Ты решила вернуться в Париж? - тихо спросил Жан. - Я услышал тебя. Тебе нужна квартира...Думаю Одри не будет возражать и переоформит её на тебя. Дочь ты оставляешь со мной, тогда давай всё оформим, как положено. Это займёт некоторое время. Отговаривать не буду.

     Приехавшие Одри и Стефан были поражены произошедшими изменениями в поведении Орели. Она постоянно кричала на дочь, требовала от Оливии исполнить все её прихоти, была недовольна приготовленной едой. С Жаном они не разговаривали. При переоформлении квартиры потребовала внести в договор купли-продажи всю мебель, составив самостоятельно перечень, включив в него всё столовое серебро и люстры.

     При подписании договора на воспитание дочери отцом, удивила юристов, спросивших сколько свиданий с Изабель она претендует.

     - Каких свиданий? Боже меня храни! Она остаётся с отцом навсегда. Но необходимо указать, что я не участвую в её содержании до совершенолетия.

     В аэропорт её никто не провожал. Она уезжала на вызванном такси с тремя огромными чемоданами. Изабель закрылась в своей комнате и не вышла проститься с матерью, а та и не настаивала. Жан простился кивком головы.

     После отъезда Орели, Стефан предложил уехать с ними в Вашингтон и заново сменить фамилию, от чего Жан категорически отказался.

     - Не хочу более прятаться, Стефан! Пусть будет, как будет. Вся моя жизнь, от рождения до сегодняшнего дня, - дерзкое приключение. Избегать опасности не безопаснее, чем жить, не замечая их. Хочу жить свободно, не прячась и не бегая из страны в страну. Сегодня я потерял больше, чем жену. Я потерял веру в искренность людей и преданность. Я и раньше понимал, что это дано избранным - жить любя, быть любимыми. Я видел это у других и благодарен судьбе. Поговорю сегодня с профессором, если он продаст мне свой дом, то мы здесь останемся втроём. Оливия ещё не так стара, Изабель привыкла к ней.

     - Ты надеешься, что Орели вернётся? - спросила брата Одри.

     - Я никогда, Одри, не был ни святым, ни дураком. И не захочу общаться с человеком, меня предавшим, а тем более, своего ребёнка. Бросив нас однажды, она бросит снова. Ей были нужны квартира и деньги, я их дал, больше у меня нет обязательств перед этой женщиной.

     Пошёл сильный дождь. Оливия разожгла камин, пригласив всех погреться, подав  детям горячий шоколад с печеньем, а взрослым горячий грог на основе рома...


Продолжение следует:

http://stihi.ru/2023/09/28/5304