Яд

Обжигающий яд, утончающий грусть...
Не вернётся сознание в целое,
Нет, для вас оправдать целый мир не берусь,
Для себя это лучше я сделаю.
 
Не залечит от ран тот нахальный дурман,
Друг продажен лишь цену назначить...
Снова льётся сто грамм в помутневший стакан,
Не могло всё сложиться иначе...
 
Боль такая гнетёт, что уже нету сил,
Вою волком, скулю мокрой псиной!
Каждый раз умоляю чтоб кто-то простил
И не звал по привычке «скотиной».
 
Жаль, порода такая - дурная на вид,
Неказистая мордой и шерстью,
Но с такою-то харей не ведом и стыд,
Хотя сердце украшено честью.
 
Эх, жить; хорошо, всё спокойно,
От того нам и скучно порой,
Сколько раз мы кричали: «Довольно!»
Столько же раз шептали: «Постой».
 
Безмятежности срок очень мал в этом мире,
Многим хочется бурь и скандала…
Я бы лучше отдался всем телом той силе,
Что меня сюда как-то сослала.
 
Пьяный бред, как всегда, философия ночи,
Не допито вино, не доедено мясо,
На листках, что раскиданы, глупые строчки,
В голове лишь туман, а на улице ясно.
 
Тишина, тишина, даже ход от часов
Как-то стал ещё тише и робче,
Сколько видел в сознании разных миров,
Закрывая глаза, л;жа молча.
 
Где все эти миры? Что таят? Как живут?
Всяко лучше, надеюсь на это,
А они если я умру, тоже умрут,
И останутся все без поэта?!
 
Разлетайся об стену бутылка вина,
А стакан в другой угол с размаху,
Эх привычка какая, довольна сильна,
Не пошлёшь, так вот, просто, всё на х...
 
Вот итог драмы той на лице, на лицо,
Всё в осколках и запах противный,
Замыкается видимо снова кольцо,
В центре я, как обычно, наивный.
 
Прекратиться всё это в один только миг,
Но когда, никому не известно,
Глотка сорвана, утро, закончился крик,
Возвращается разум на место.