Ненавидит он Аргентину

Старику в Аргентине снятся сны, но довольно редко.
Если снились - с утра он вставал уставший,
Молчаливо курил на патио, шикал на внуков,
На невестку ругался за некрепкий, несладкий кофе...
Вдове сына под семьдесят, седины в голове немного,
Носит яркие блузки, щеголяет в нелепых шортах,
Вся семья на испанском, раздражая весьма, щебечет...
Старик знает язык. Но не любит его. Не-лю-бит!
Его внуки и внучки на него почти непохожи,
Его правнуки вовсе... Он один здесь бледный и белый...
Патриарх одинок... Бог ему почти век отмерил.
Но кому нужен век, когда всё вокруг чуждо сердцу?
Когда нет никого, кто бы знал, как тебя звали в детстве?
Если имя твоё - лишь прикрытие, слово, маска?
Если предки твои похоронены в дальних странах,
И родимых могил никогда тебе не увидеть?
Старику снится детство. Словно фильм, почти что забытый...
Он по улицам Дрездена с папой, с мамой идёт за ручку.
Ходит в школу. Учит бойкие гимны хором.
Это первая жизнь. Старику и вторая снится:
Тогда марши звучали, заполняя собой полмира.
Высоко он летал, а мечталось - ещё повыше.
Старик помнит ту силу, что бродила войной по венам,
Помнит время, когда сотни жизней - в его лишь власти,
Помнит ярче те годы, чем последние десятилетья...
Что тут помнить? Вокруг дома растут бананы,
Солнце здесь не такое... Небо здесь совсем не такое...
Он здесь семьдесят лет... Ненавидит он Аргентину...