На стороне шамана

Тяжесть каменная начала
Времени липкая масса
Дублирует шаман в танце древнем
Ритмы  извечные

***
Камлает шаман: призывает жизнь
Не щадит себя в битве страшной.
Неподвижен. Давно бьется с миром один на один
Тащит смерть на горбу, нашу.
***
Танцует шаман,
Неловко, некрасиво, примитивно
уклоняясь от времени – понемногу движется впять…                ***
Ломает время шаман,
Сгибаясь под тяжестью чужого срока.
Крепко давит ногами землю.
Уходит по спирали в круг, движение прежнее замыкая.
Сбивает с точки привычный покой,
Мерными ударами в тяжелое тело старого бубна
Гонит предел проступивших порогов
Долгая битва...
Жесткая.  Злая
      


***
Лопнуло, раздутое молчанием, небытие слов.
Вышел из кожуры шаман в лохмотьях:
Перья яркие, да штаны драные...
***
Неподвижен шаман, только гнется тень
Проходит он сквозь нее.
Пробивает мира небытие
и качается времени студень.

Покой
Неподвижен шаман…
Танцует его тень, яростно,
Мощно бьет колотушкой:
в клочья рвёт рисованный бубен!
Прогибается под тяжестью ударов,
отражение обода костяного.
Племя в трансе замерло: звук катится, давит со всех сторон.
Шаман улыбается, на долгие мгновения, замерев в тишине:
Все просто.

               

Цикл
Человек вдруг решил прекратить борьбу. Сила, непрерывно стягивавшая края просвета – вырвалась из тела и сразу рассеялась, исчезнув в окружающей ее тишине. Личный ритм, так долго служивший признаком индивидуальности –  сбился и, сливаясь с окружающими его – входил в пустоту, размешивался отдавал каждому по крупице, так неуклонно  исчезал как один и превращаясь во ВСЕ. Стало тихо.
Ни движения, ни звука. Неопределенность и ненарушимое единство мира, кратко и несильно возмущенное личными особенностями, теперь стремительно и с лихвой возвращали себе потерянное на миг время. Обогащенное событиями, налитое эмоциями – оно стало другим, тяжелым, окрашенным и  получившим некую форму прежней жизни. Теперь в нём было все то, чего не было нигде: особенности. Мир же был – никаким.
    
   
Работа
Время встало.
Согнулся в круге шаман:
Прошлое гостя, сейчас, навалилось на него одного
Тяжело движется. Медленно.
Отгоняя мира безликий покой, ударами в бубен –
он терпеливо тащит к себе жизнь,
Старинным ритмом останавливает
уже готовую к нападению смерть.
Топит ее в заученных движениях, ловит, путает, вяжет петлями речитатива древнего, выталкивает из закоулков тела тугими звуками гулкого, тяжелого бубна. Упав от усталости на колени – ползет по грязному, от его крови, снегу – упрямо вытаскивая из небытия жизнь чужую.

***
Грубо время через себя ломает,
Звуком бубна через ритм протаскивает, сгибает,
отталкивает прочь,
Отбивает сроков атаки непрерывные.
Обивает силы пороги
Жизнь, гортанным пением, за шкуру хватает
Выдирает ее из мутного омута чужого покоя.
Упирается, на себя тянет,
Стонет от натуги, кружится тяжело,
от усталости – воет
В круге каменном – танцует:
слабость гостя неизвестного – топчет, давит, равняет,
Занавес приподнимает
За пределы, за навес тумана непроглядного –
заглядывает
Силу на вес, на руке – прикидывает.
Кивает согласно.
Время – согласно.
Снова в борьбу вступает.
Как всегда – один:
око за око
Времени – слуга непокорный!
До срока…
Ритма упрямого – яростный господин.


                ***
Сжимает время шаман,
Извлекая из бубна, ударами мерными,
силу звука старинного
Тянется туго гул…Предками найденные ритмы.
Ноты верные.
Забиваются силы в дыры тела – стягивая драные края.
Срок сжимается, уплотняется,
продлеваясь еще на сутки.
Звук давит, сдерживая напор
сталкивающей силы времени…
Она бьет и бьет в раскрывшийся просвет, расширяя границы, терпеливо надрывая истонченные давлением грани…

Воет шаман, бьется в судороге танца,
Достигает ритма нужного.
Голосом глухим, речитативом древним  –
совпадает со звуком искомым.
Его проявления – подобны теперь силе сталкивающей


Различны направления. Сила на силу.
Сходятся, крепко смешиваясь: масса единая.
Лишь направления разные.
Тянет он края сроков, слепляя их на время –
отдаляет миг полной потери человеческой формы…
***
Он играет чужие роли
Живет в непонятном танце
Вспарывают воздух быстрые движения его воли
Бьют из тела рук протуберанцы. 
               

                Время шамана
Он был другим. Не таким как они. И время у него было другим. Завоеванное до мгновений – оно давно размякло, растеклось, по его раскрывшимся навстречу сосудам. Ударило волной, и теперь полностью поглощенное ритмом чужих действий отдавало личную силу, покорно потеряв привычно-пустую манеру давящих, безликих переходов. Теперь, отказавшись от изнуряющей борьбы - оно безвольно провисло в сильных руках личной вечности. Внешнее время – теперь превратилось в его живое тело. Он раскрывал законы, терпеливо пробуждая к жизни участки доступных с рождения, но постепенно ушедших в тугую глубину, потоков силы. Скрытые внешней неподвижностью слоев – они густо кипели, изначально придавленные привычным холодом тревожного покоя. Он был настойчив и, крепко обхватывая скользкие жгуты дней, - сладко втягивал в себя каждое обнаруженное заново мгновение.

Тяжело упираясь корнями намерения – упрямо толкал пассивную массу, сбивая с ритма застоявшуюся от нерешенности и отечную в своей непостижимой неподвижности  Вечность. Грубо  и неудержимо-глубоко – он проникал в лишенную понятия сроков, пустоту пространственной неопределенности.  И, воруя легкие пылинки мгновений – вытягивал из нее незаметные, но такие важные для себя секунды свивая из них, личные нити времени жизни. Требовательно вылущивая из неясности  часов твердые ядра мгновений - рассасывал их, втягивая густую слюну упорядоченных действия, до секунд распуская новый глоток на силу следующих минут.
   Случалось, и он выпускал время из рук. Холодное пламя  легко срывалось с крючка, его раскинувшегося тяжелыми петлями, намерения. Выпущенный поток – мощно и кратко сверкал, наслаждаясь свободой, привычно не замечая цепкого взгляда. Человек ждал того, когда изученная прежде сила вот-вот примет новую, неожиданную и не даже предсказанную прежде никем  форму. Тогда она будет схвачена, смята и присвоена заново.