Финский лес

Переиначена дорожная гряда.
Автобусы скобят по листьям палым, –
и солнца луч пчелиным жалом
на водокачку опускается, скорбя
по нежной плоти горизонта. Танец света, –
две мухи прижимаются к уставу
трактира мрачного, к скамейкам, –
и солнца луч вонзается в заставу; –
две бабочки, друг друга что любили –
теперь лишь воск на зелёном финском шпиле; –
так стекла сохраняют свойства, теряя свою оправу.

Мальтийский орден бритвенных зеркал, –
и розы превращаются в осколки,
в осенний крик, – и, кажется, те ёлки
не отражаются в зрачке – лесной обман.
И легионы, и граница, и тюрьма –
всё изживается, лишь память возвращает
обратно к звёздам. Только небеса
историю земли лесам напоминает.
Две гусеницы бросили свой кокон,
убили бабочку в себе, убили бога –
жаль, с человеком такого не бывает.

Черные братья лепят монастырь.
По осени вода цветет в пруду.
Я заблудился в революциях, – в лесу –
о, сохрани меня, мой ад, мой первитин.
Со мною едет Карамзин, с ума сходящий
Тютчев. Берёза юная заигрывает с нами.
Мне классик в клубе говорил: Ты – настоящий!
Мы обменялись с ним концертом и слезами, –
теперь я еду в его дом – коварный Выборг; –
курю плохие сигареты, ещё чешу затылок, –
и стих мой плоды совести срезает.