Сайгон

– Чижик-пыжик, где ты был?
– На Фонтанке водку пил!
Выпил рюмку, выпил две -
Зашумело в голове!

Питерский фольклор


*** 1 ***

Я видел их,
ползущих из города,
под шпилями и шипами
низких температур,
плетущихся за эскалаторами
в никуда,
безумцев и дур,
щеркающих босанову по кафелю,
словно под препаратами.
Да!
Я их видел
в потоке радиоволн,
в разрывающихся мышцах,
в стероидах поколения,
в покрышках и забытых дворах,
потерявших свой дом,
рождённых для истребления,
лишних, как пустота на иконе,
которую насилует вера.
И если я в их числе оказался, значит –
не избежать расстрела.


*** 2 ***

Это было в ебучей Москве!
тянулись косые трамваи, –
они нас предупреждали
о надвигающемся ****еце.
Колонки попсово пели
свою замечательную ***ню.
А я видел, как приносили в жертву
мою страну.
Как её раздирали птицы,
как летели куриные перья.
И как все глядели
на числа зверя
во лбу мертвого президента,
переизбранного в ад.
И допрашивает поэта
мент-медбрат.
– Сука, ты видел это!
Красную хлябь небес, –
сказал, затушив сигарету,
мелкий бес.
Я смолчал и не сдал кентов.
И страна распалась в прострации
на поэтов, людей и ментов,
наркотики и галлюцинации,
на поэзию! Хотя
о том говорить и не следует.
Мир догорал дотла
в ожидании панк-концерта,
и так далее.
Больше не было ничего важного.
Просто мертвое тело
поэта.


*** 3 ***

Белые ночи судьбы,
как кровь под ногами слепых.
Это пространство борьбы,
мой бесконечный стих.
На Рубинштейна заморозки
и пахнет зацвелым снегом.
Требуйте ласки!
с белым билетом.
Я вышел из полной жопы,
из самый поганой дыры.
Заглянул в пустые карманы,
прищурившись от пустоты,
что творилась в Питере.
Мне сказали, что это утро.
А я, как вы знаете, милые,
**** обзывать вещи
своими именами, и особенно
под утро.
А, значит, не буду
больше бухать со Святом,
которого встретил недавно
на Достоевской. Мы
всю эту ночь пропили,
про****ели о любви и смерти,
о детях, о женщинах и деньгах,
о писателях и их долгах,
о поэтах и их стихах.
И нас чуть было не убили
гопники с Думской. – Хули,
добро пожаловать в Петербург, –
сказал мне друг без опознавательных знаков.
А когда-то
всё было куда наивней.
Театралка и драмы жизни.
Сейчас у него ребенок
и затея открыть ИП.
У меня же – лишь разбитый ****ьник,
вымокшие банкноты,
после дождя перцовки,
пара протертых книжек,
любовь и два грамма травы.
Это опера человека,
где вы в последнем ряду.
И я знаю, что никакого билета
у вас не найду.
Я не против. Сочтемся на том,
что я сделал вам с телкой проходки
на халяву. Проставьте бухло
и свободны.
Выхожу на Фонтанку. Погода:
кайф. Пусть и Всё
не затронет плечей.
Стрельнул сижку –
иду, безродный
и ничей.
О, город и твоя тьма,
сойдёмся же
на ничьей.


*** 4 ***

Я вспомнил, как меня домогались в детстве
И сразу же всё сошлось
Поэт – это хуже болезни
Он либо жертва насилия, либо
сам ни прочь вывихнуть чью-то кость.
А я подхожу под оба
этих определения.
Это моя свобода
как стихотворение.
Мы же кто? Пьяницы и тунеядцы,
наркоманы и подлецы,
искатели и скитальцы,
прекрасные мертвецы,
но! как бы заранее
совершившие преступление,
оправданное сгорание
во время самосожжения.
Поэт – это поражение
во всём и всегда.
Послушай меня, пока
есть возможность писания –
существует ****ный выход,
ручка и телефон.
Я уеду жить в Выборг
и буду бухать с ментом,
когда к горлу подступит старость.
А сейчас,
пока молодой.
Я буду фрустрировать наглость –
наглый, юный и злой,
буду прыгать по койкам
к одной и к другой до ста.
Буду читать помойкам
свои грязные и глупые слова.
Пока в жизни ****ец и голяк
на кармане.
Поэзия – это бардак,
который развели мы с вами.
Пока мир сгорает дотла,
в Сайгоне ебашит музыка
и какая-то тупая ****а
затирает мне за искусство.
Пока любовь делится на
встречи и расставания,
в Сайгоне остатки бухла
допивала неприкасаемая
женщина с лицом арбуза,
конченная на вид.
Мы болтали с ней о рок-музыке,
так, словно мы обсуждали СПИД.
Пока искусство делится на; два,
на измену и перемены,
я понял: всю жизнь окружают меня
только панки и полисмены.
И пускай матерятся чайки
на рассветное рыжее море,
пока выходят за рамки
те, кто к тому несклонен.
И пускай вид великих развалин
города льстит утру.
Сойдёмся, что мы оба просрали
в эту игру,
Петербург!
Этот стих зациклен, как луп!
Для вас я реально безродный:
как человек – пожизненный труп
как поэт – круглосуточно мертвый.