А. Tеннисон. Мариана на Юге

Отбрасывая снизу тень,
     Вьюнками пыльными увитый,
Был дом заметен всякий день,
     А окна – ставнями закрыты.
Направо – горный кряж горбом,
     Сухое русло – пред глазами,
     У брега – отмели местами
В заливе, с золотым песком.
«Мадонна, – молвила она,
     Взывала ночью, днём всечасно, –
Мария, я совсем одна,
     Мне быть забытой и несчастной».

Большой тоской поглощена,
     Перстами нежными своими
Слегка откинула она
     Власа, что прядями густыми
Сбегали вниз на перси ей:
     Открылись очи колдовские,
     Свеченья тайная стихия,
Бесслёзная юдоль скорбей.
«Мадонна, – молвила она, –
     Мне грустно ночью, днём всечасно:
Я ныне здесь совсем одна,
     Мне быть забытой и несчастной».

Закат утратил пурпур свой
     И утонул в морских владеньях;
Она произнесла с тоской,
     Пред Ликом стоя на коленях:
«О Матерь, всеблагая Ты,
     Мне помоги в тяжёлом деле».
     Меж тем из зеркала глядели
Её прекрасные черты.
«Не эти ль – молвила она, –
     Черты он восхвалял всечасно?
Однако сплю, встаю одна,
     Забыта ныне и несчастна».

Пичугам здесь не щебетать,
     А облакам не плыть здесь доле;
День прибывал и зной опять
     Над испаряющейся солью.
Она заснула как-то раз:
     Во сне была в траве высокой,
     Был слышен звон ручья далёкий,
Родного ветра свежий глас.
Во сне подумала она,
     Как прежде наяву всечасно:
«Моя душа совсем одна,
     Забытой бродит и несчастной».

Осмыслив: это просто сон,
     Где был и не был с нею милый,
Очнулась. Ручейка сей звон
     Заглох, предстала ива хилой,
Иссохшею, совсем больной,
     А устье стало пыльно-бело.
     Пожар дневного света смело
Схватился с сонной пеленой.
Тогда промолвила она
     Грустней, чем ранее всечасно:
«О Матерь, я совсем одна,
     Не дай мне умереть несчастной».

С груди письмо с обетом к ней,
     Привстав с постели, уронила;
«В любви у нас всего ценней
     Быть верными» – оно дразнило.
Ей показалось: призрак в дверь
     Вошёл, исполненный презренья,
     «Грозит красе исчезновенье, –
Сказал, – одною будь теперь».
«О сердце, – крикнула она, –
     Любовь, жестокие ужасно!
Теперь до смерти я должна
     Быть одинокой и несчастной?».

Но мнилось иногда: входил
     Сей призрак в дверь к началу ночи
И о другом совсем твердил:
     «Одна не будешь», – глядя в очи.
Заканчивался солнцепёк,
     Что обнимал всю землю эту;
     День убывал, жарой прогретый,
А тень смещалась на восток.
«День к ночи, – молвила она, –
     А ночь к утру идёт, но ясно:
И днём и ночью я одна,
     Мне жить забытой и несчастной».

В ночи тревожил море бриз,
     Цикады пели в окна чётко;
Чуть на перильца опершись,
     Она внимала, сняв решётку.
Упал Венеры яркий луч
     На влажные её ресницы;
     Сумев чрез сферы все пробиться,
Ночь стала выше горных круч.
В слезах промолвила она:
     «Пусть ночь зари не знает ясной,
Не буду больше я одна,
     Совсем забыта и несчастна».

           MARIANA IN THE SOUTH
 
1     With one black shadow at its feet,
2         The house thro' all the level shines,
3     Close-latticed to the brooding heat,
4         And silent in its dusty vines:
5     A faint-blue ridge upon the right,
6         An empty river-bed before,
7         And shallows on a distant shore,
8     In glaring sand and inlets bright.
9             But "Aye Mary," made she moan,
10               And "Aye Mary," night and morn,
11           And "Ah," she sang, "to be all alone,
12               To live forgotten, and love forlorn."
 
13   She, as her carol sadder grew,
14       From brow and bosom slowly down
15   Thro' rosy taper fingers drew
16       Her streaming curls of deepest brown
17   To left and right, and made appear,
18       Still-lighted in a secret shrine,
19       Her melancholy eyes divine,
20   The home of woe without a tear.
21           And "Aye Mary," was her moan,
22               "Madonna, sad is night and morn;"
23           And "Ah," she sang, "to be all alone,
24               To live forgotten, and love forlorn."
 
25   Till all the crimson changed, and past
26       Into deep orange o'er the sea,
27   Low on her knees herself she cast,
28       Before Our Lady murmur'd she:
29   Complaining, "Mother, give me grace
30       To help me of my weary load."
31       And on the liquid mirror glow'd
32   The clear perfection of her face.
33           "Is this the form," she made her moan,
34               "That won his praises night and morn?"
35           And "Ah," she said, "but I wake alone,
36               I sleep forgotten, I wake forlorn."
 
37   Nor bird would sing, nor lamb would bleat,
38       Nor any cloud would cross the vault,
39   But day increased from heat to heat,
40       On stony drought and steaming salt;
41   Till now at noon she slept again,
42       And seem'd knee-deep in mountain grass,
43       And heard her native breezes pass,
44   And runlets babbling down the glen.
45           She breathed in sleep a lower moan,
46               And murmuring, as at night and morn
47           She thought, "My spirit is here alone,
48               Walks forgotten, and is forlorn."
 
49   Dreaming, she knew it was a dream:
50       She felt he was and was not there.
51   She woke: the babble of the stream
52       Fell, and, without, the steady glare
53   Shrank one sick willow sere and small.
54       The river-bed was dusty-white;
55       And all the furnace of the light
56   Struck up against the blinding wall.
57           She whisper'd, with a stifled moan
58               More inward than at night or morn,
59           "Sweet Mother, let me not here alone
60                Live forgotten and die forlorn."
 
61   And, rising, from her bosom drew
62       Old letters, breathing of her worth,
63   For "Love", they said, "must needs be true,
64       To what is loveliest upon earth."
65   An image seem'd to pass the door,
66       To look at her with slight, and say,
67       "But now thy beauty flows away,
68   So be alone for evermore."
69           "O cruel heart," she changed her tone,
70               "And cruel love, whose end is scorn,
71           Is this the end to be left alone,
72               To live forgotten, and die forlorn?"
 
73   But sometimes in the falling day
74       An image seem'd to pass the door,
75   To look into her eyes and say,
76       "But thou shalt be alone no more."
77   And flaming downward over all
78       From heat to heat the day decreased,
79       And slowly rounded to the east
80   The one black shadow from the wall.
81           "The day to night," she made her moan,
82               "The day to night, the night to morn,
83           And day and night I am left alone
84               To live forgotten, and love forlorn."

85   At eve a dry cicala sung,
86       There came a sound as of the sea;
87   Backward the lattice-blind she flung,
88       And lean'd upon the balcony.
89   There all in spaces rosy-bright
90       Large Hesper glitter'd on her tears,
91       And deepening thro' the silent spheres
92   Heaven over Heaven rose the night.
93           And weeping then she made her moan,
94               "The night comes on that knows not morn,
95           When I shall cease to be all alone,
96               To live forgotten, and love forlorn."

             
      
     «Мариана на Юге» – это более поздняя версия «Марианы»: она была опубликована в 1832 году. В ней более обнадеживающий тон, движение из глубины депрессии к проблескам надежды. Фоном здесь послужила природа Пиренеев, которые Теннисон посетил летом 1830 года.