В Джазе Одни Неудачники

... Я сказал: посмотри, как он низко берёт,
и из музыки город встаёт.
Арки, лестницы, лица, дома и мосты -
неужели не чувствуешь ты?

Ты сказала: я чувствую город в груди -
арки, люди, дома и дожди.
Ты сказала: как только он кончит играть,
всё исчезнет, исчезнет опять...

  Борис Рыжий, «Трубач и осень», 1994


Нева воет, – это субтон тромбона; –
у темно-зеленного пьедестала я остался постоять под очищающим ливнем моей угловатой судьбы с глазами лилового зверя, –
он звучал как Кёртис – отрывисто выл безумно; –
я курил сигарету, что взял в долг у господа – и она
не тухла; – на душе неспокойно, –
вялые мысли прилипают к пандусу
речи; – я спешу на два слова
к Балтийскому морю: "Ты слышишь, Петр?" –
гвардия ирисовых мальчиков
зарабатывает на жизнь,
дроча в переулкам ласковым
мужчинам за сорок лет; –
я не пишу этот стих, я его выбиваю на клавишах –
это гармония бессмертия, синтезатор, на котором играл
бездомный ангел по имени Павел –
он стеснял криком улицу, он развязывал монотонную гамму, он кидался на строки, что я читал неумело, после сказав: Это лучшее, что я слышал. Тебе надо в театр!
– Я и так в нем, Пава! – рубиновое сердце Литейного; –
скрипка ночи: дрызг-брызг, – это называется дождь для бедных,
льет из ветра; – я вижу прохожих – картежники,
гопники, шлюхи, учителя, студенты –
каждый из них лобызается с бесконечностью, но не я; –
я бросил; – вставая на ноги, выбивая трель из «до» третьей октавы –
ведь я выхожу на ринг; передо мной предатель
в черном пальто и шляпе, он зовёт себя Дискурс; –
в личке три сообщения, и они все от Тали:
что там с тобой?
где ты?
опять с кем-то подрался?
пожалуйста, будь на связи... –
и я выключил свой телефон; –
вытекая с аркадии бесхозных улиц, эдема бездомных котов –
я качусь, как резинка по кабелю мостовых –
электрический ток без адресата – бог без волшебного аусвайса –
гудит трамвай Александрии, он напоминает мне фараона, –
я поскользнулся на луже истины – перевыпил – переписал – пересмотрел в себя, передрочил на частности; не вытерпел –
гром сотрясает грудную клетку, – парабеллум рвотных реакций, – паралич объяснений, невозможность расставаний, отсутствие встреч; –
я нуждаюсь во враче с корочкой филологического; вымазал брюки в траве и грязи, в чёрных измышлениях, невольных фиксациях;  –
я смеялся, ибо в голове танцевали безрадостные стихи и
я чувствовал волю к смерти – я желал отлизать самой конечности,
порвать ей анус за то, что она
когда-то
забрала моих друзей – о,
мы бы были отличной парой, ха-ха-ха – о
мы бы были отличной парой, ха-ха-ха – для
двойного суицида – два камня на дне Невы; шатаясь
как пароходный гудок, как капитан, выброшенный за борт, –
я свернул в переулок на Моховую – до китайского ресторана Тан Жен, где подают ****атые гедза, где официантка, туземка из провинции Шень, подмигнула мне, когда я заказал Санрайз – на двоих; –
о, я шел, выстукивая блюз запятых по паузам питерских дворов –
о, я шел, запинаясь о ливень стихов Венцловы и запах одиноких педовок в районе Вильнюса, –
о, я шел, слушая эту поэму в эмпэтри, – в жанре, которого – нет в природе, который ещё не нарисован на сволочной бумаге подчинения! –
о, я шел безымянно безнадежно над пропастью поэтических скотомогильников – меня бросили на плато безруких форм и принципов! я плевался гетевской тарабарщиной на языке злопамятных фей с Площади Восстания, говорящих: Не дорого! о да да да – одна такая почти отсосала мне, пока мы скуривали её последнего Блэка, болтая, что бабушке стоит купить новую скатерть – и еще парню нужен монитор для того, чтобы стримить – о о о – она вонзала свой язык мне в десна – ****ная потаскуха – а я обнимал её горячие толстые бедра – два психа, выброшенные на свалку ЕБУЧЕЙ ИСТОРИИ – о да да да – Анютка – Питер помнит – покажи мне где твое сердце, сучка – да да да – думал я смотря на бесконечную Неву под несменным оркестром дождя – вслух спрашивая столетние дубы в Летнем Саду – ВЫ СЛЫШИТЕ МОРЕ? – на каком наречии оно поет – это виолончель, – подсказала мне проститутка Анюта и шлепнула меня по жирной заднице – два неудачника – я ничего не сказал – я скатился ещё ниже по склону гармоники – я стал контральтом – это карьера невинных педерастов с Невского! – провалившись в сон старика Довлатова, которому привиделся Петербург перед самой смертью; –
так я добрел до бара Хендрикс, выкурил сигарету с каким-то симпатичным парнишкой в зелёных джинсах с расстёгнутой ширинкой, кеды Найк, улыбка до ушей, крашеный джанки, – я мечтал поговорить с ним,
но выдавил лишь жалкое: Есть зажигалка? – и он дал мне –
к сожалению, лишь зажигалку! – а я хотел большего, смотря на его
напомаженные Севером губы и бомбическую ширинку! – и ты, Брут? –
я погрузился во мрак рок-н-ролла, играющего на входе –
куча стариков и мужчин за тридцать, вельветовых расфуфыренных дам, бомжей и парочка бизнесменов в пиджаках, пройдохи и бездарности! –
играли джаз! блюз! рок-н-ролл! я слышал, как кричали чайки Дублина – они тоже были под кайфом, тоже встроились в систему! –
два пиджака по очереди ходили в туалет нюхать – дешёвая конспирация – я вычислил их сразу – по стуку пальцев, по гоготу выступивших вен,  по ставкам просящих глаз, – и я пошел за ними; –
мне налили фирменный коктейль Хендрикс, джин водка чили и ещё какая-то рокерская дребедень много льда олива на палочке –
я выжрал его за пару минут, слушая песни старой Америки невинной как дьявол, как бомбардировка, –  я вспомнил обломки и проснулся, –
на сцене танцевал нелепый дед в очках, полопавший кажется всех у кого есть ****а или *** за этот вечер, – ангелы остались не удел; –
он клеился и ко мне, престарелая беззубая ***ня, весили меня, слепой чёрт, играй эту музыку на всех инструментах; но я оттолкнул его, готовясь разбить об его харю стакан с джин-тоником; – он улыбнулся и уполз змеем из мудацких английских сказок – выплясывать свой невнятный попс, двигая полувялыми костями, тряся заблудившейся задницей, – хэй-хэй-хэй, – вправововлевовправововлево –
одинокая девушка сидела через сиденье от меня – она ничего не пила – меланхолия уничтожила ее нервные клетки –
я шепнул на ухо хозяину – Сауэр и пусть улыбнется – он подмигнул – и вскоре плясал свой собственный блюз при свечах наедине с алкоголем –
перед ней забряцал в лучах света лёгкий напиток за 500 рублей – ничтожных денег за ломоть счастья и улыбку девушки –
она сразу все поняла – написала на чеке, передала мне – там был смайлик – я улыбнулся – и она улыбнулась в ответ, погладив меня по руке; –
первый сет кончился, мы курили с музыкантами на улице, говорили о джазе и Хендриксе – они смеялись над моими шутками про битниковские импровизации – я поражался таланту Лекса выплясывать соло на синтезаторе, рояле бомжеватых ткачей настоящей музыки; –
начался второй сет – рок-н-ролл на полную – сблюзованный хард дэйс найт – все пляшут – все ****улись – они под кайфом – они светятся как ангелы – молоды и хороши с тобой – даже ****и за угловыми столиками – словно их никогда не ебали и они всегда были счастливы – в музыке – в пустоте – не зная имён друг друга – сосались в полутьме нервного концерта –
длинноволосое жирное жигало Вова Чмо своей жопой разьебал стол с напитками – усатая каракатица молится тряпке подтягивая штаны в поисках ремня – тот педиковатый дедок пляшет и рвется целоваться с клавишником Лексом – я оттаскиваю его и выбрасываю на улицу, когда тот начинает подкатывать к девушке, сидящей рядом – старое пидрило иди на *** сам иди на хуй – поцеловались обещаниями – и он скоро вернулся с пачкой Петра расстроенный гандон выебанный обстоятельствами в виде вашего любимого поэта друзья – такой же конченной чуши как и остальные –
концерт продолжался – музыканты из Москвы резко сменяли друг друга, они все были знакомы и все импровизировали поэзию Питера на месте, словно откусывали от него самые лакомые кусочки –
джаз насиловал стены и из них вырождались дети Литейного проспекта – сволочи и бездельники – безбилетники на последнем ряду! – и я был в их числе в цифрах в наследии в этой книжонке чтиве для плакальщиков –
пьяное говно, еле вяжущее ногами, но плящущее ими под ритмы эладических воротничков и их пидорнутых баб –
я бухал с музыкантами, с Вовой Чмом, с барменшей Лизой, заказал по шоту нам с Леной! – мы бухали под рок-н-ролл и джаз Петербурга – и нам было плевать на завтрашний день – мы родились сегодня! мы родились сейчас – в музыке – в пустоте – в меланхолии – в страдании –
после был сильный ливень, дождь пульсировал в венах – мы прощались с музыкой, ввергаясь в праздник неба и дрочной грозы –
о барабаны ритм-гитара электрогитара контрабас саксофон клавиши и голос – вы взорвали этот вечер –
мы рыдали от музыки – ибо музыка была временем – временем каждого находившегося в зале –
она била током и мы кричали ЕЩЕЩЕЩЕ – пока я сумасшедше выстегивал на клавиатуре редми строки, рождённые хаосом, алкоголем, шикарными сиськами новой подружки и любовью; –
о, мы расстались в сильнейший ливень после общей короткой пьянки и объятий... – мы обязаны были дать по съебам; нам нужно было по домам
к женам семьям и инструментам; –
девушка Лена стояла поодаль, ее айфон не мог поймать голубя такси – наверное, у нее нет зонта, – подумал я – накрывая её крылом немельской ночи, мраком и ****ецом что я вынашиваю всю свою жизнь, но даже так теплее чем одному правда Лена – кивнула –
она снова улыбнулась и спросила – Куда тебе? – на Литейный, ответил я, выхаркивая сигаретный дым – мне тоже! – она улыбнулась в третий раз – и мы пошли в сумрак грядущего беспорядка машинописных воплей города на Неве! вонзаясь в капиталистические придыхания офисов и кладовок –
мы погрузились во тьму, прыгали по лужам – без слов – она держала меня за руку, обхватив локоть своим – я старался защищать ее от дождя – и наши головы соприкоснулись – а я думал о ее больших сиськах, тупоеблое животное – она мне нравилась, эта гордость в глазах и жар в груди – она точно знала что-то неподвластное всем вам –
мы зашли к ней во двор – потоптались у мусорки, я дал ей последнюю сигарету – давай вместе! – хорошо, Лен – мы словно сто лет знакомы – это ли называется джаз? это ли и есть настоящая музыка? –
взяв из руки дымящейся окурок, я вдруг почувствовал ветер праведности – Лена подскочила и поцеловала меня в губы – окурок выпал –
прошла вечность –
мы страстно целовались у нее в парадной – Хочешь ко мне? – Давай... –
забив травы, мы сидели на разъебанном в хламищу балконе с видом на Литейный как он есть – мусорки бомжи алкоголики боксеры – мы тянули по разу, откинув головы назад, целуясь после каждого наплыва одиночества и мыслей о смерти возможном лишь в стихотворном исполнении несчастного поэта с нулем в карманах после страстной ночи в центре –
после она толкнула меня на кровать, я отлизал ей, но потом – Мне надо уйти, Лена – и на низкой блюзовой партии – я выбежал из подъезда на волю – ловя дождь на лицо, чтобы тот
смыл
поскорее
слезы
или просто попавший пот
сквирт мочу и так далее
выбирайте из предложенного, праведники
вам все равно виднее,
что зовется любовью
на самом деле, ****ные уроды
–
–
– Я поэт, Лен. А значит, со мной
это не прокатит –
любовь невозможна,
как гепатит,
полученный от кошмарного закоулка на Инженерной!
–
–
–
Рухнув на кучку картонок на Литейнике – я зарыдал, прячась в дожде –
но не потому что было жалко себя а потому
что она сказала:
Я все понимаю, мой ангел...
– Но как...
– ...мне теперь...
– ...без тебя...
– ...уснуть...
–
–
–
***
это ли называется джаз, думал я
лёжа на кровати в своем номере
в уебанском дешевом мотеле для бездарных поэтов
и юной художницы с щемящим очком
меня ждала бессонная ночь и где-то там
меня ждала бессонная Лена
что завтра же
позабудет обо мне
как и я о ней, в общем –
это называется Петербург, дорогой читатель –
это называется Немель –
запомни –
так звучит Джаз Ночи
в оригинальном исполнении
(её самого любимого)
Неудачника