Жажда вод

Фонтанка зарёй зевнула,
высморкалась звездой.
Мостовая для Вельзевула
оказалась моей тропой;
ясность свернулась девкой,
держащейся за версту
от темных помыслов северных,
пряча свою ****у

от лирического героя
этого стихотворения.
Как шторм – это мрак прибоя,
я – грозная тень от Севера,
как пуля – мечу в читателя.
Рассекаю я плоть, как плеть.
Фонтанка теперь в страдательном
наклонении, ведь

солнце трусит за облаком манным,
пока небо насилует твердь.
В Петербурге сойдешь за странного,
если впишешься в круговерть.
Это бога тошнит облаками,
ими солнце он хочет стереть.
В Петербурге считается ненормальным –
бояться увидеть Смерть.

Я рисую Её портрет:
Над Фонтанкой течёт звезда,
словно девственница, минет
не делавшая никогда.
Словно школьница – шаловливо трясусь
над водой и пугаюсь блеска
её бедер. И, пожалуй, я воздержусь
сегодня от секса.

Вот о чем помышляет поэт,
когда в мозг заступает тьма;
перевари её, мой бред,
и преврати в слова;
изобрази в плакат,
перепиши в блокнот.
В Петербурге считается ад
за брод.

Город темных фантазий твоих,
эрегирующий в изжоге.
Здесь, как только кончаешь стих –
река раздвигает ноги.
В её водах мои слова,
перемешанные с волнами.
Свято дёргается Нева
эротическими снами.