Фрост. Пасторали

Добро пожаловать в их веру.
They were welcome to their belief.

Его горе думало, что оно горе.
Забота думала, что она в тоске.
Они были рады своей вере -
важная пара в его судьбе.
Вот на крыше снег появился,
завис над кроватью его спальни,
затем снег на голову свалился,
это было в его детстве ранним.
Когда крыша вдруг белела,
в спальне становилось очень темно,
от меньшего света ночь немела,
но от снега становилось белее, светло.
Горе думало, что это - горе.
Забота думала, что это - забота.
Ни один из них не был вором,
это просто была его работа.

Группа строк.
The line-gang.

Строфы поэтов всюду летают,
сокрушают всё, но не ломают,
на мёртвых деревьях зависают
и невидимой силой их оживляют.
Они, как вдохновение с  неба -
произнесённые однажды,
пролетают, не оставляя следа,
молча мысли рифмует каждый.
Громко озвучив и заучив,
повторяя, как перезвон,
иногда со смехом в городе стих,
разносят телеграф и телефон.

Страшный шторм.
Storm fear.

Ветер хлещет в темноте против нас,
облако снега на восток направляет,
сдавленный лай зверя в тот же час,
нас публично о том извещает.
Нет смысла двигаться дальше,
надо силы свои рассчитать -
нас двое и ребенок уставший,
мы вынуждены немного ждать.
Огонь угаснет в конце концов,
холод проберётся в утробу.
Сарай не согреет и нет уже слов -
двор и дорога - в сугробах.
Не в наших силах в шторм оставаться,
без помощи посторонней нам надо спасаться.

Остановка в лесу снежным вечером.
Stopping by woods on a snowy evening.

Я точно знаю чей это лес,
его дом - в деревне на берегу.
Он не увидит, что я здесь,
смотрю, как лес утопает в снегу.
Моя лошадь думает, что это странно,
в самый тёмный вечер в этом году,
остановиться без фермы и дома рядом,
меж лесом и замерзшим озером на берегу.
Я встряхнул колокольчики, вдруг
пошёл бубенчиков перезвон,
был слышен единственный звук -
лёгкого ветра и хлопьев кругом.
Тёмный лес прекрасен в свою глубину.
У меня есть обещания и я их сдержу,
вот еще несколько миль я пройду,
затем наконец-то приготовлюсь ко сну.

Звёзды.
Stars.

Бесчисленно собрались на небе,
как бурный снег в пургу,
перемещаясь над деревьями,
в зимний период на ветру.
Словно чуткие к нашей судьбе
и неуверенные за шаги свои,
к месту покоя стремясь в пурге,
на заре будут невидимыми.
Без любви и ненависти к себе -
звезды какие-то белоснежные,
как мраморные глаза Минервы,
без дара зрения - безбрежные.

Весенний паводок.
Spring pools.

Лесная лужа способна отражать,
всё небо почти без изъянов,
цветы около неё холодеют, дрожат,
хочется, чтобы они были рядом.
Всё же это не река, не ручей,
разливаясь по верхам корней,
даёт темную окраску листве,
что в почках ещё на стволе.
Оживляя влагой лес и долину,
наступает наслаждения пора,
лесные воды используют силу
снега, который растаял вчера.

Баловаться с мёртвым.
Spoils of the dead.
 
Две феи в тихий летний день,
вышли к лесу поиграть с цветами.
Нарвав цветов, что было им не лень,
они на землю их повсюду набросали.
Кругом цветы лежали видимо для всех,
никто не знал зачем и для какого дела.
Они сюда примчались вроде для утех,
но вдруг наткнулись на мужское тело.
Должно быть снег накрыл его,
когда оно ушло в сон мертвеца,
но снег уже растаял так давно,
что ночь и снег исчезли до конца.
Феи приблизились и осмотрели тело.
Перстень на пальце и цепь златая,
они на листьях стояли на коленях,
с молитвой все вещички изымая.
Когда они пришли домой
и спрятались в своей норе,
они изъятое несли с собой,
чтоб любоваться этим на заре.
Встречал я смерти страшное лицо
и ненавижу добычу с мертвецов.
Ко всем приходят после смерти,
цветочный гид - лесные эльфы.

Роза погония.
Rose Pogonias.

В форме солнца, походил на брошь -
луг насыщенный в виде круга,
деревья густые окружали рож,
ветер слабый дул только с юга.
Стоял воздух душно-сладкий
от дыхания многих цветов,
мы глядели на огонь украдкой,
каждый молиться был готов.
Тысяча орхидей россыпью на траве,
казались копьями на крыльях цветных,
украшали атмосферу видом из вне,
для наблюдавших глаз своих и чужих.
Мы молились. Пусть трава и цветы будут жить,
при покосе это место можно было бы и забыть.
Надо милость у времени такую всем получить,
чтоб никто и никогда траву не мог бы косить.

Откровение.
Revelation.

Нам суждено выделяться
легкими по смыслу словами,
которые любят издеваться
и волновать сердца стихами,
пока не заставят нас стесняться.
Мы с каждым говорим с восхищением,
чтобы друг друга всегда понимать.
От мала и до велика - со всеми,
кто с Богом решил в прятки играть.
Пусть, кто спрятался скажут, где они?

Неповиновение.
Reluctance.

Полем, через лес я пробрался,
на холм обозрения поднялся,
посмотрел на мир и спустился.
Домой по шоссе возвратился.
Листья мертвые на дубе висят,
их друг за другом он отпускает.
Они повсюду летят, шелестят,
затем падают и уже замирают.
Листья в куче лежат неподвижно,
ветер их больше не теребит.
Последняя астра завяла неспешно,
Гамамелис зачах и смердит.
Сердце жаждет ещё, ждёт утех,
чувства спрашивают: «Когда?»
Если в сердце есть измена и грех,
поклонись Любви навсегда.

Под прицелом.
Range finder.

Рикошет порвал паутину с алмазной нитью
и срезал цветок около птичьего гнезда.
До этого окрасил грудь человека кровью,
цветок согнувшись вдвое повис навсегда.
Птица всё же навестила птенца после боя.
Сражённая Бабочка лишилась всего.
Мотылёк нашёл свой цветок покоя,
наклонился и порхая присел на него.
Пролетевшая пуля, прогрела насухо -
стебли мокрые от серебряной росы.
Очнулся паук и побежал ловить муху,
но не найдя, удалился восвояси.

Обеспечить, предоставить.
Provide, provide.

Зашла старая, дряхлая ведьма,
с ведром и тряпкой, мыла ступени,
была она красавицей Ависага -
гордостью Голливуда, упавшей
с Олимпа симпатий и мнений,
без сомнения - её не было краше.
Умереть рано - это вопреки судьбы,
лучше умереть, чтоб было не поздно,
но на просторах только своей родины.
Вот сделай биржу себе опорой,
займи трон, если это возможно
и никто не назовёт тебя старой.
Кто-то верил в то, что знал.
Другие искали правду везде.
Для тех и тех жизнь - карнавал.
Не вспоминай о том, что был изящным,
искупит это пренебрежение к себе,
тогда конец не будет трудным и мрачным.
Лучше доживать без сожаления,
с купленной дружбой на стороне,
чем остаться совсем без обеспечения.

Уходи. Ушёл.
Out. Out.

Циркулярная пила рычала, издавая визг,
дрова летели в печь, огонь продолжал полыхать.
Вещи пахли дымом, когда ветер дул на них,
если поднять глаза, то можно было сосчитать,
пять горных хребтов один за другим -
на закате далеко в Вермонте.
Пила рычала и грохотала звуком благим,
он работал словно на фронте.
Ничего не происходило,  день шёл к концу.
Это был день, о котором шла молва,
чтоб юноша был рад, нужно было полчаса ему
и мы могли бы спасти его от работы тогда.
Его сестра стояла рядом с ним.
Слово «Ужин» - говорила им пила,
будто она знала, что значит ужин,
выпрыгнув из рук, подскочила она
и он подал ей руку. Это было на глазах у всех,
ни один из них не отказался от встречи.
Но рука! Первым криком его был скорбный смех,
он поднял руку и потерял дар речи.
Осталась только половина руки.
Юноша видел, как жизнь истекает струйкой тонкой.
Он был взрослым, чтоб такое перенести
и делал мужскую работу, хотя в душе был ребёнком.
В его глазах был только ужас и больше ничего.
Не дай Бог вам отрезать свою руку.
Приехал доктор, сестра была в шоке от всего.
Брат уже принял  смертельную муку.
Доктор поместил его в эфирную темноту.
Он лежал и надувал губы, сердце билось,
наблюдатель за пульсом подвёл черту:
никто не верил, что сердце остановилось.
Врачи ничем не смогли помочь и стояли над телом.
До мёртвых нет дела, каждый занялся своим делом.

Шаг назад спас меня.
One step backward taken.

Песок и гравий был под ногами,
глотая грязные галлоны воздуха,
я пробирался меж Великими валунами,
которые тупо стукались друг о друга.
Стал спускаться в овраг, цепляясь за кусты.
Я почувствовал, что плохо стал видеть,
но сделал шаг назад от бездны темноты
и уберёг себя от того, что мог предвидеть.
Разорванный мир прошёл мимо этого дня,
дождь прекратился и солнце высушило меня.

Однажды в океане
Once by the pacific.

Волны издавали грохот в туманном Альбионе.
Огромные гребни друг с другом плескались
и думали, что с берегом сделать такое.
Эти волны никогда раньше не приземлялись.
Пушистые облака в небе низко свисали,
словно локоны развевались, закрывая глаза.
Это выглядело так, будто их нарисовали,
а берегу повезло, что за ним стояла скала.
Это был утёс за спиной континента
и выглядело всё так, будто ночь тёмных намерений,
захватывала часть горизонта.
Кто-то готовился к яростной атаке без сомнений.
Должен погаснуть свет - перед последним Откровением.
Это - больше, чем бушующий Тихий океан на мгновение.

Случайный взгляд на звёзды.
On looking up by chance at the constellation.

Если очень долго смотреть в небеса,
то можно увидеть что-либо за облаками.
Даже северное сияние трепещет нервы когда,
Солнце и луна не соприкасаются краями.
Без извержения огня и какого-либо грохота,
Планеты как бы внедряются в орбиты свои,
но никогда не происходит катастрофа.
Мы терпеливо продолжаем течение жизни,
глядя на совсем другие места,
кроме солнца, звёзд и луны,
в потрясениях, которые проявляются,
чтоб оставаться в здравом уме.
Самая долгая засуха закончится дождем.
После долгого мира в Китае наступит крах.
Бодрость не наградит наблюдателя ни в чём,
в надежде увидеть покой на небесах.
На всё есть конкретное время и личный на всё взгляд.
Покой кажется безопасным, если ночь повторится опять.

Не сохранили.
Not to keep.

Они отправили запрос обратно к ней.
Письмо пришло, она его могла заполучить
и быть уверенной, что нет болезней,
письмо официально надо было вскрыть.
Они его вернули ей, он был ещё живой,
известно, что мертвых не возвращают.
Визуально не изуродованы руки и его лицо,
она была обязана спросить, у тех кто знает.
Они имели всё и счастье с ними было под венец.
«Что это было, дорогой?» - Она его спросила,
была не рада, казалось ей, что - это не конец,
всё остальное было легко и допустимо.
Пуля прошла насквозь, зияла рана на груди,
ему был нужен лишь заботливый уход,
лекарство, отдых, спокойные недели, дни,
он мог восстановится и опять в поход.
«За что участь злая выпала нам?»
Она осмелилась задать вопрос его глазам,
он попросил не спрашивать его глазами,
ей было трудно с ним на этом испытании.
Врачи его в сознании вернули,
но здравия ему не сохранили.

Когда деревья падают на путь.
On a tree fallen across the road.

(Чтобы услышать, как мы это ощущаем)

Буря с грохотом валит дерева
и роняет перед нашими ногами.
Наш турпоход прервался как всегда,
но мы знаем, что будем делать сами.
Буря себя внезапно проявляет
и любит останавливать поход,
спуститься к снегу заставляет
и прорубать себе проход.
Она уверена, что препятствия напрасны
и мы продолжим двигаться до цели.
Нам полюса земли - подвластны
и мы достигнем то, чего хотели.
Пусть космос бесцельно кружит ветром,
мы путь свой очищаем метр за метром.

Мы, как прежде не услышим песен птиц.
Never again would birds song be the same.

Он заявил и мог бы сам поверить,
что птицы кружат и поют над садом.
Услышав где-то в полдень голос Евы,
он уловил созвучие где-то рядом.
Был тон её многозначительным, без слов,
а красноречие настолько было мягким,
что так влияло на пение птичьих голосов
и зов, и смех взлетали многократно.
Как ни крути она была в их песне
и даже голоса сливались в унисон,
они в лесу так долго пели вместе,
что все забыли про грядущий сон.
Мы не услышим, как прежде этот хор,
пока она и птицы не придут на двор.

Не далеко и не глубоко.
Neither out far nor in deep.

Люди смотрят на волну,
развернувшись в сторону одну,
стоят спиной все к берегу
и наблюдают морскую бездну.
Они хотят увидеть яхту.
Вода, словно мокрое зеркало,
отражает парящую чайку,
пока ещё не совсем темно.
Земля в тумане часто поутру
и видеть трудно на просторе.
Вода на брег стремится своему,
а люди смотрят только в море.
Они не могут видеть далеко,
им заглянуть вглубь не дано.
И только вечный горизонт -
в любое время виден он.

Октябрь.
October.

Тихим, осенним утром,
ещё листья нежно зреют.
Скоро их ветер гуртом
по аллее может рассеять.
Вороны кричат над лесом.
Они завтра чёрной тучей,
двигаться будут завесой,
а день станет немного короче.
Сердце можно обмануть,
обман может быть в постели.
Вот бы листья как-нибудь,
обмануть, чтоб не летели.
Не видно солнца из тумана,
Бог землю собой очарует.
Ради спелого винограда,
Он дней ещё тёплых дарует.
Вот - уже и мороз. Октябрь.
Да, будет всем награда,
жалко, если можно потерять -
зрелые плоды винограда.

Мой ноябрьский гость.
My November Guest.

Я опечален был, когда подумал,
о тёмных днях осеннего дождя.
Она любила в моросящим шуме,
глядеть на дерево увядшее одна.
Она на мокрой пастбищной аллее,
не позволяла находиться с ней
и радовалась, что птицы улетели,
в серебро тумана, как во сне.
Забытые деревья, мёртвая земля,
красавиц в тяжёлом небе видела она
и думала, что не должен видеть это я,
бесило такое отношение меня.
Я научился без взаимности любить
и в обнажённые ноябрьские дни,
напрасно было ей об этом говорить,
ноябрь - предвестник всей зимы.

Моя бабочка.
My butterfly.
 
Твои любимые цветы завяли на оконце,
сумасшедший, что нападал и пугал,
уже наверно умер на солнце,
или оплакивать тебя в поле сбежал.
Серая трава покрылась снегом.
Два берега не смыкались с замерзшей рекой -
это было давно, кажется летом,
с тех пор, как я увидел твой взгляд дорогой.
Потом другие ослепли в воздушных весельях.
Осадок от любви прокисает в мозгах.
Я запутался, закружился в хитросплетениях,
как вялый венок из роз на похоронах.
Был мягкий туман, я вспоминаю,
моё сожаление скиталось по земле.
Я был рад за тебя и точно знаю,
тебе было приятно радоваться мне.
Ты не знала, кто блуждает на высоте,
а судьба создала тебя на радость ветру,
с хрупкими крыльями в пустоте,
ты существовала и жила на лету.
Казалось, Бог позволил тебе,
выпорхнуть из его нежной хватки,
испугавшись, он позволил себе,
оказаться с тобой в чужой лихорадке.
Я буду помнить, как этот заговор шёл,
против жизни, любви и моей мечты.
Травы вскружили мне голову хорошо,
ветер запах цветов принес из темноты.
Я обезумел, свой рот не смог открыть,
ты присела на моей щеке одна.
Что принёс этот безрассудный порыв
и нежное касание пыльного крыла?
Я обнаружил, что сломано твоё крыло,
мне показалось ты умираешь близко
и птицы странные подтвердили то,
что видели тебя в увядших листьях.

Покос.
Mowing.

Около леса раздавался звук, очень странный -
это моя длинная коса шептала земле.
Что она шептала, звук был рваный,
возможно - это было о солнце, или жаре.
Поэтому она шептала, а не говорила.
Это не был её дар праздных часов,
в лёгком золоте из рук эльфа,
или на что-то похожее из сказочных снов.
Серьезная любовь укладывала солому рядами,
не без остроконечных колосьев и цветов,
испуганные ярко-зеленые твари,
расползались вдоль свежих рядов.
Этот труд - как сладкий сон, кормит людей Вселенной.
Моя длинная коса шепотом, заготавливала сено.

Продолжение встречи.
Meeting and passing.

Когда с холма, вдоль стены я спускался,
был забор, на который я опирался,
чтоб оглянувшись, тебя впервые заметить,
ты поднималась, суждено тебя было встретить.
Мы всё сделали в день тот самый,
перемешали очень большое с малым.
В летней пыли остались следы,
словно рисовали их только мы.
Фигура существа меньше двух,
зонт для большего числа душ,
десятичную дробь легко разложить,
в это время продолжается жизнь.
Мы там внизу улыбались в пыли,
без ущерба для нашей семьи.
Я сожалею, что когда-то мимо прошёл,
только встретились мы и тебя я нашёл.

Любовь под вопросом.
Love and a question.

Незнакомец открыл двери
и объявил намерения жениха.
Позабыв про заботу бремени,
белую палку в руках держал.
Глаза спрашивали, а губы молчали,
он оглянулся, глядя вдаль,
ночь приютом его встречала,
без света в окне, шла пастораль.
Жених вышел на крыльцо
и взглянул на чёрное небо,
какое у ночи будет лицо,
когда и где бы он не был.
Листья хвороста усеяли двор.
Ягоды на коре были голубыми.
Осень и зима любят ветра задор,
скажу об этом словами простыми.
В доме невеста в сумерках сидела одна,
склонившись над огнем в отчаянии.
Её лицо краснело от раскалённого угля
и от мыслей сердечного желания.
Жених смотрел на дорогу с азартом,
но видел только её внутри и нагой -
желая вручить ей кольцо с бриллиантом
и заколку с серебряной булавой.
Он думал, что дать он ей мог -
дольку хлеба, иль кошелёк,
молитву нищего, что завещал Бог,
либо от богатых - проклятия рок.
Спроси человека любого,
как испортить любовь двоим,
затаив в доме брачное горе.
На этот вопрос не ответил жених.

Листья как цветы.
Leaves compared with flowers.

Листья  украшают деревья,
их крону и древесину стволов,
если корень не тот, без сомнения,
он не взрастит так много плодов.
Я могу быть тем, кому всё игра,
дерево цветёт и плодоносит.
Листья у гладких, а у шероховатых кора,
листья и кора, вот что их возносит.
Большие деревья мало цветут,
или вообще никогда.
Я нашёл где папоротники растут,
вот ищу, где лишайника среда.
Я попросил бы объяснить мне,
что красивее, лист или цветок,
но никто не ответил даже в уме,
лист растёт ночью, а днём цветок.
Листья и почки, листья и кора,
вот бы услышать в темноте шевеление,
лепестков, которых преследовал я.
Листья - это моё мрачное настроение.

Сам себе.
Into my own.

Одно из желаний состоит в том,
чтобы эти тёмные деревья,
такие старые с крепким стволом,
были видны на ветру, не как поленья
и не были простой маской мрака,
но простирались бы до краёв рока.
Я не буду себя сдерживать и когда-нибудь,
ускользну в их известные просторы,
не понимая, найду к открытой земле путь,
или шоссе, где всегда есть заторы.
Почему я должен вернуться, не пойму,
или кто-то должен идти по следу моему.
Кто-то должен обогнать и скучать по мне
и знать, дорожил ли я ими до сих пор.
Они не найдут в чём я изменился в себе,
в сравнении с ними, пусть знают и о том,
что я всегда был прав и этим гордился.
Я ещё больше был уверен в том, чего добился.

В белом.
In white.

Щербатый  паук, похожий на белое бельмо,
исцелив мотылька поднимает его,
словно кусочек мёртвой атласной ткани.
Кто видел зрелище такое странное?
Фурор маленькой смерти и оскудение-
как ингредиенты Ведьмы творения.
Паук-бусинка, цветок отважный -
и мотылек парит, словно змей бумажный.
Почему мог быть белым цвет цветка,
чернослив радует любого ребенка.
Что привело паука на такую высоту?
Мельник не думает о бедности, а делает муку.
Это тьма и ночь хранят замысел тайн?
Я правильно использую слово дизайн?

В холодных рощах.
In hardwood groves.

Одно и то же, снова и снова уходит в лета.
Они летят с высоты, как тени отпечатка,
делая одну текстуру коричневого цвета
и падают на землю, как кожаная перчатка.
Прежде чем листья снова подняться смогут,
чтобы наполнить деревья другим оттенком,
они должны падать мимо того, что происходит
и спускаться в темноту перед рассветом.
Их надо в венок проткнуть цветами,
под ногами будут танцующие цветы,
но это - уже другой мир и не с нами.
Я знаю - это путь в мир красоты.

Одинаковые жертвы.
In equal sacrifice.

Так поступали в старину Дугласы.
Они покинули землю прямо за тобой,
с королевским сердцем Роберта Брюса,
в золотом футляре с крышкой золотой.
Отдали Святой Земле своё,
которое видели и понимали,
жертвуя в ней сердце, чтоб оно,
по любви верность сохраняло.
Это стало делом честь нести,
Дугласам победа была дана,
на священной земле Испании
где так долго шла война.
Против мавра непобедимого,
чьё мужество не устояло,
приняв удары по велению Бога,
когда Ему всё надоело.
Тогда - это было задумано так,
человек для Бога удар наносил,
независимо, как думал враг.
За Землю Святую не жалели сил.
Когда в бою встречались враги,
Дуглас поджидал их в осаде
и только силой боевой руки,
разбивал боевые преграды.
Было напрасно спасти положение,
в безопасное место унесли его тело.
Все узнали о неминуемом поражении
и его последнее громкое слово.
Отдав сердце в безнадежном бою,
дал другим осуществить такое право
и чем больше любящих землю свою,
тем больше жертв одинакового нрава.
Гневное клеймо проходит всегда,
не требуя презрения к себе,
равные жертвы свои все сердца,
отдавали, не жалея, Святой Земле.

В долине.
In a vale.

Когда я был молод, мы жили в долине,
на туманном болоте, звенящим ночью.
Девушки поэтому выглядели бледными
и носили длинную одежду заметную воочию.
На болоте всякие цветы были в цвете,
каждый вид был со своим лицом.
Голос, звучащий в тёмной комнате,
доносился из мрака словцом.
Все поодиночке шли на это место,
но туман приходил сюда каждую ночь,
часто они так много говорили об этом,
о важных вещах, что знали точь-в-точь.
В таком одиночестве кланялись заре,
когда звезды угасали уже навсегда.
Последний уходил по холодной росе,
возвращаясь к месту, откуда пришла она.
Где была птица до того, как улетела,
где был цветок до того, как вырос,
где был цветок, когда птица отпела,
поэтому я задаю всем этот вопрос.
Почему цветок пахнет, а птица поёт?
Вы спросите меня и я отвечу,
ведь не напрасно жил там у болот
и не зря слушал всё это ночью.

Порок ручья.
Hyla brook.

В июне ручей перестал журчать свою песню.
Многие искали начало его истока,
ручей совсем ушёл и спрятался под землю,
взяв с собой всю породу порока.
Он журчал в тумане буквально на днях,
как призраки бубенцов в снежных химерах,
в нём расцветали сорняки в мокрых камнях
и листва купалась, упавшая в скверах.
Даже против того, как текла в нём вода,
его русло осталось блёклым, словно бумага,
где мёртвые листья слиплись от жары и тогда,
ручей стал чуждым, кроме тех, кого помнила влага.
Это будет заметно, даже так далеко,
с ручьями взятыми в другом месте.
Мы ценим вещи, которые любим за то,
что они существуют независимо вместе.

Домашнее захоронение.
Home burial.

Он почувствовал её у подножия ступеней.
Она спускалась, оглядываясь от страха,
сделав шаг споткнулась, но без сомнений,
поднялась и снова зашагала, как черепаха.
Он говорил ей, когда она приближалась,
что она всегда смотрит сверху вниз.
Она повернулась, свою юбку приподнимая,
её лицо выражало ужасный сюрприз.
Он говорил с ней, чтобы выиграть время,
пока она не сжалась под ним от немощи.
Она сказала ему, что у неё есть сомнения,
но отказала ему в оказании помощи.
Она выпрямила шею и молча позволяла,
смотреть с уверенностью, что он не видит.
Он был слеп всё время и не видел сначала,
но пробормотал: «О! Я не хотел тебя обидеть.»
Я видел, как она бросила вызов мне.
Скажи мне честно, что это за чудо?
Это нечто я не мог увидеть в темноте,
а раньше не замечал его отсюда.
Я привыкла к нему - вот  в чём причина тут.
Малое кладбище, где лежат люди мои!
Окошко, обрамляющее всё вокруг,
не очень уж больше моей спальни.
На нём три камня из сланца и мрамора,
сверкали на солнце и на склоне.
Широкоплечие плиты каменные,
она вскрикнула - там детский холмик.
Она выскользнула из-под его руки,
опершись на перила лестницы,
скользнула вниз, повернувшись вопреки,
с устрашающим взглядом львицы.
Он дважды, произнёс и посмотрел на неё:
«Нельзя говорить о ребенке, если он мог потеряться.
Где же моя шляпа, она мне нужна ещё!»
Я должен проветриться, надо отсюда выбираться.
Эми на этот раз не ходила к кому-то еще.
Она не советовала спускаться по лестнице ему.
Он зажал подбородок кулаками, было кое-что,
что он хотел бы спросить её наяву.
Помоги мне, как спросить об этом её.
Она двигала защелку, ожидая ответа.
Я не умею доставлять вам удовольствия,
мои слова всегда оскорбительны где-то.
Я полагаю, можно было научить и меня -
быть мужчиной с женщиной изящней.
У нас может быть договоренность дня
и я обязуюсь держать руки подальше.
Любовь не может жить вместе и без них,
они это делают, не могут без этого сейчас.
Отодвинув защёлку она сказала: «Не уходи,
не давай это кому-то другому в этот раз».
Расскажи мне про всё,
что человеческое ты чувствуешь.
Впусти меня в горе своё,
я не такой, как ты это думаешь.
Дай мне шанс и лицо любви.
Я думаю, вы перестарались.
Думали бы о том, что могли,
тогда и в памяти это осталось.
Вот ты насмехаешься, проходишь мимо.
Я не я, ты меня злишь. Я к тебе спускаюсь.
Боже, что ты за женщина, довела мужчину,
не могу говорить об умершем ребенке. Каюсь.
Ты не можешь, так как не умеешь говорить.
Если бы у тебя были какие-нибудь чувства,
то копал бы рукой - могилку свою.
Я видела тебя, ты был на грани безумства.
Гравий прыгал и летал в воздухе,
легко взлетал и тут же приземлялся,
скатываясь по холмику в ямку на земле.
"Кто этот человек? Он раньше не появлялся.»
Я по лестнице полз вверх и вниз головой,
а его лопата всё также мелькала.
Потом ты вошла и я услышал голос твой.
Он сидел там, но ты его не замечала.
У него были грязные боты,
от земли из могилы своего дитя,
он говорил о своих заботах,
поставив лопату в подъезде, уходя,
стал смеяться ужасным смехом,
которым я когда-либо смеялся.
Боже, я не верю, что проклят Богом,
повторю слова, которыми объяснялся.
Туманным утром в один дождливый день,
сгниют лучшие из берёзы заборы,
которые человеку построить было не лень,
подумай в какое время это быть может.
Какое дело, сколько времени береза будет гнить,
как быть с тем, что было в тёмной гостиной?
Ближайшие друзья идут с кем угодно умереть,
тебе было всё равно и не обидно.
Они могли бы и вовсе не пытаться идти.
Он одинокий и умирает ещё более одиноким,
нет времени, человек заболеет до смерти,
их умы обратились и делают всё возможным,
чтобы вернуться к живым людям и вещам,
которые они видят и понимают.
Ты всё сказала и тебе стало лучше там,
ты не пойдешь, по тебе плачут и рыдают.
Закрой дверь, больше нет разговора.
Я должен уйти из этого дома далеко.
Как заставить вас это сделать без уговора?
Она открыла дверь широко,
куда ты собираешься идти?
Сначала скажи мне это и почему,
верну тебя силой с этого пути,
пойду за тобой и я приду!

Поход за водой.
Going for water.

Колодец пересох, перестал наполняться,
мы вышли с ведром через поле к низине.
Был повод уйти и прогуляться,
искали ручей, что течёт по ложбине.
Был вечер осенний, тёплый, без ветра,
поляны были наши, наш лес и ручьи.
Мы бежали навстречу лунному свету,
рассвет из-за леса поднимался в ночи.
Мы остановились прямо в лесу,
как гномы, скрывающиеся  от луны,
бежали и прятались наяву,
со смехом появлялись из темноты.
Мы нежно за руки держались,
идти старались молча без речей
и вместе в тишине объединялись,
чтоб слышать, где журчит ручей.
Шли долго, примерно место зная,
вода журчала, издавала звон
и капли ведёрко наполняя,
казались жемчугом и серебром.

Холодное расставание.
Good-bye and keep cold.

Это прощание на краю темноты,
где холодно для молодого сада
и напоминает, что может повредить
фруктовым деревьям за оградой.
Всю зиму сад был отрезан горой от дома.
Я не хотел, чтобы кролики и мыши,
его мечтательно грызли для погрома
и не хотел, чтоб тетерева жили на крыше.
Я бы вызвал пернатых и зайцев к стене
и предупредил их палкой вместо ружья,
чтобы их солнце волновало не везде,
а лишь на северном склоне у ручья.
Сад не должен страдать от зимних проблем
и не может так сильно нагреваться.
Часто уже приходилось говорить это всем,
в юном саду прохлада должна сохраняться.
Мой бизнес - выращивать разные деревья,
менее прибыльный и менее плодотворный.
Я вынужден на время покидать своё имение
и оставлять свои берёзы, ели и клёны.
Хотел бы я лёжа ночью думать о том,
что на дрова порубят деревья сада,
медленно сердце опускается под дёрн,
но что-то должно быть - это Богу надо!

Поздняя  прогулка.
A late walk.

Как-то шёл по сену полем,
голова от запаха кружилась,
от росы тяжёлая солома,
на тропу в саду ложилась.
Зашёл я на садовый плац,
в клуб увядших сорняков,
щебет певчих птиц - абзац,
звучал грустнее любых слов.
У стены пустое древо -
цвет его ещё багровый.
Нет сомнений вечерело,
мягко лист шуршал кленовый.
Я закончил променад,
к синим подошёл цветам,
последней астре был я рад,
положу её к твоим ногам.

Исчезновение краснокожих.
The vanishing red.

Молвят, что он был последним индейцем.
Миллер говорил что он смеялся в бою,
если вам нравится называть эти звуки смехом,
он никому не давал права смеяться одному.
Он стал серьёзным, как бы говоря:
«Чье дело, если я возьму его на себя,
да к чему болтать об этом по амбарам,
я хотел покончить с делом даром.»
Нельзя вернуться и увидеть его.
Это длинная история, чтоб вдаваться в неё.
Надо было быть там и пережить это всё,
тогда никто не спрашивал бы про него.
Кто это между двумя расами начал скандал?
Какой-то гортанный возглас удивления с нами.
Красный человек ковыряться в своей мельнице дал,
над огромными шаркающими жерновами.
Есть отвращение к Миллеру физически,
от того, что услышанным не имел права быть.
Джон, можешь посмотреть на это фактически,
спустись под балку, где жернова начинают молотить.
Увидишь там через люк в полу под нами,
как бешеная вода сошла с ума,
словно лосось и осётр бьются хвостами.
Люк закрылся, а с ним и страна.
Что-то звякнуло с общим шумом тайком,
кто-то наверх один поднялся
и показал человеку с мешком:
Вот яма, жернова - и он рассмеялся.

Выгодная точка.
The vantage point.

Осенью деревья мрут, людей нет на лоне,
я знаю, где на рассвете мой дом
и скот пасётся на зелёном газоне.
Там и лягу в можжевеловый бурелом,
буду видеть себя в белой субстанции.
Далеко от домов и людей, ещё дальше,
видны могилы на удалённой дистанции,
мёртвых, что на ум приходят чаще,
если к полудню их будет много,
стоит мне пошевелить рукой и тогда,
солнце осветит склон холма ненадолго,
моё дыхание колыхнёт блюз ветерка.
Я почувствую запах растений и аромат земли,
увижу жизнь в кратере муравейника изнутри.

Тебе.
To E.T.

Я заснул с твоими стихами на груди,
их уронил, прочитав наполовину,
на могиле, как голубиные крылья они,
с тебя во сне, кто-то рисовал картину.
У меня не было шанса, упустил его в детстве.
Скоро позвоню тебе перед рассветом,
как солдат, потом поэт, потом оба вместе,
от имени тех, кто умер солдатом, или поэтом.
Я думал, что ничего не должно оставаться,
недосказанным между нами с самого начала.
Вот еще в чём нельзя было признаться -
это то, что она приобрела и потеряла.
Мы шли навстречу огню, кругом всё взрывалось,
на Вими-Ридж, когда я упал в тот самый день.
Война закончилась для нас, так мне казалось,
но теперь для меня открылась новая дверь.
Но даже для меня, кто это знал,
враг хитро отступил за Рейн,
я осознано тебе об этом не сказал,
ты была довольна ситуацией своей.

На забытом погосте.
In a disused graveyard.

Живые идут по траве,
читая надгробия на холме.
Кладбище живых привлекает
и мёртвых к себе зазывает.
Стихи об этом месте слагают,
живые сюда идут прогуляться,
прочитав эпитафию исчезают,
мёртвые приходят, чтоб остаться.
Мраморные рифмы уверены в смерти,
они не могут измениться во времени,
мёртвые не вернутся, верти не верти!
От чего мужики ищут всегда уклонение?
Легко быть умным и сказать камням:
«Люди ненавидят смерть.»
Чтобы перестать верить смертям,
в ложь поверить, надо уметь.

Дом призраков.
Ghost house.

Я жил один в этом доме и знал,
что там исчезло за много лет.
В нём остались стены, подвал,
в него проникал дневной свет
и росла малина с пурпурными стеблями.
Над забором виснет лоза винограда.
Леса ожидают летний покос.
Садовое дерево подросло за два года.
Дятел долбит дерева не жалея нос,
а тропа к колодцу выложена камнями.
Я живу с больным, сердечным пороком,
далеко от дома в исчезнувшей обители,
на заброшенной дороге, ненароком,
где нет даже ванны для мучителя,
а летучие мыши скребутся ночами.
Козодой приступает кричать,
затихает кудахтанье и порхание. Снова,
я слышу, как он начинает щебетать,
много раз повторяет, одно т тоже слово,
прежде чем он скроется за ветвями.
Дом находится под тусклой звездой.
Я не знаю, какие там живут люди немые.
Кто делит неосвещенное место со мной
и эти камни под деревьями в низине.
Их медвежьи имена скрываются под мхами.
Народ неутомимый и вялый - в грусти,
стоящие рядом девушка и парень без улыбок.
Среди них нет никого, кто поёт песни.
Учитывая сколько совершено ошибок -
они милые партнёры и остаются друзьями.

Обиженный.
Beref.

Я слышал этот ветер когда-то раньше,
изменить бы его на рёв теперь?
Для чего мне стоять где-то подальше
и придерживать беспокойную дверь?
Гляжу с холма на берег и пену.
Лето прошло и день минул,
тучи появились на небе мгновенно,
ветер внезапно сильно подул
и листья свернувшись зашелестели.
Он ударил по колену сильней,
где-то зловеще в тоне пропели,
как известности добиться своей.
Секрет тот выдал мне господин.
Будто за границу увела дорога,
в жизни я остался один,
у меня нет никого кроме Бога.

Слуги для слуг.
A servant to servants.

Я не давал тебе понять, как был рад,
что ты пришёл и поселился рядом.
Я обязательно приду в твой сад
и как ты живешь окину взглядом.
Целый дом голодных мужчин,
они хотят всё время кушать.
Я думаю, вы не найдёте причин,
выразить мне свои чувства.
Поднимаю свою руку, если надо срочно,
или повышаю голос - это очень просто.
Дошло до того, что я не знаю точно,
рад ли я, сожалею ли, или еще что-то?
Внутри нет ничего, только мой голос
и он говорит мне, что надобно ощущать.
Я чувствую, что это моя гордость,
смотрит в озеро и хочет понимать,
что это прекрасный слой воды.
Я стою и повторяю вслух стихи.
Преимущества, которые видны,
отражаются в узком куске реки.
Он в пяти верстах за горой, левее,
где я мою посуду ближе к дому,
от туда идут волны белее и белее,
я ем пончики и пью чистую воду.
Наслаждаясь прохладой воды,
солнечным утром на ветру,
на лице и теле заметны следы,
угроз Логова Дракона поутру.
Холодный озноб по озеру шёл
и я видел этот гребень воды,
он был на Уиллоби очень похож,
на то, о чём точно слышали вы.
Ты уходишь, но тебе тут нравится.
Я вижу, что вы могли остаться здесь
и если больше людей сюда направится,
тогда был бы и бизнес, вот как есть.
Дома построил Лен, мы их сдаём и всегда,
мы рассчитываем, что их продадим.
У нас есть малый кусок красивого берега,
который может быть очень дорогим.
Я хочу отдыха от приготовления еды,
для голодных наемников и мытья посуды,
чтоб делать вещи и не пропали труды,
с тех пор, как много утекло воды.
Мне не следовало бы много брать на себя,
но другого выхода нет.
Лен думает, что достаточно одного рывка
лучший выход есть - вот ответ.

И я согласен, что не вижу выхода,
для меня важно, что они этого не поймут.
Лен хотел лучшего для нас всегда.
Это был его план - мы на озере нашли приют.
Мы не отчаивались, имея ущерб,
но Лен компенсировал все потери.
Он зарабатывал себе на хлеб
и пахал, вне всяких сравнений.
Работа равняет мужчин и женщин.
Лен взял на себя очень много,
в этом году достаточно мужчин,
ему нравится такой город.
Они вели на кухне разговоры,
пока я жарил им с яйцом бекон,
беседы порождали злые вздоры,
я их не слушал и выходил вон.
Они уходили и возвращались опять,
я не был знаком с их именами,
тут небезопасно было их держать -
в доме с незапертыми дверями.
Это игра, бояться меня - есть средство,
мои фантазии и мой нрав,
передаются только по наследству.
Брат моего отца был неправ,
его держали взаперти на ферме,
пока я был в отъезде и ожидал,
что госприют не лучшее имение,
я никого из своих туда бы не послал.
Мы знаем, что приютом бывает богадельня,
чтобы отправить своих в такое место,
кто мог позволить их дома содержал отдельно
и это казалось более человечным жестом.
Там есть всё для существования,
не надо скрывать это от людей,
если они годятся для призвания
и не знают об этом вообще.
Я знаю, старомодные способности,
привязанность - хуже брака.
Мой дядя сошел с ума в молодости,
думали, что его укусила собака.
Для него насилие - подушка в зубах,
вероятно, что он был влюблен,
или как гласила история в веках,
это была девушка и он был пленён.
В любом случае, он хотел только любить.
Было видно, что он причинит кому-нибудь вред,
если за ним не будут строго следить.
Закончилось тем, что отец закрыл его в склеп.
Там была комната с ореховым полом
и стойки от потолка и до пола.
Узкий проход на всём протяжении -
из мебели была кровать без снаряжения,
на которой можно было лишь прилечь.
Они сделали это место удобным из соломы,
кушали без посуды, но в доме была печь.
Совесть успокоилась - это были хоромы.

Они пытались держать его одетым,
но он ходил с одеждой на руке.
Они сделали, что могли при этом,
когда он был уже на высоте.
Отец и мать рано поженились,
мать помогала заботиться о нём,
приспособила свою молодую жизнь.
Вот что значило быть замужем за отцом.
Ей приходилось лгать до умопомрачения,
его ночные крики доводили до крайности.
Он кричал долго в изнеможении,
его голос медленно стихал от усталости.
Он растягивал жилы, как тетиву на луке
и заставлял их звенеть до утра,
всё время потирая свои руки,
он кукарекал думая, что это детская игра.
Там наверху, было что-то вроде кладовки,
полная чердачного хлама и разных сумок.
Я часто думаю о гладких брусках из гикори.
Дошло до того, я бы сказал, что он - полудурок.
Пора мне занять своё место наверху в тюрьме -
как и вам, пока это не стало привычкой снова.
Конечно, я был бы рад остаться наедине,
но я ждал, пока Лен не сказал своё слово.
Я не хотел никого обвинять, если что-то не так
и был рад, когда мы место сменили.
Я выглядел счастливым, как простой дурак,
все предписания словно подменили.
Я полагаю, мне нужно идти той же дорогой,
по которой другие идут, а почему бы и мне?
Я думаю, если бы я мог так поступить убого,
как ты например: бросить всё и жить на земле.
Я не спал, думал о тебе в тот час,
больше чем мог, но ночью был не в силах,
палатки не были оторваны от нас,
когда вы лежали в своих кроватях.
У меня нет мужества это признать.
Вы мешаете мне работать здесь,
но дело в том, что меня нужно удержать.
Работы достаточно, она всегда есть.
Худшее, что можно сделать в этой лире,
поставить меня назад, совсем - позади.
Мне всё равно не догнать его в этом мире.
Предпочитаю не уходить, если мы не должны.

Мальчикам быть!
A boys will.

Юноша убежден, что повзрослеет
и отречётся от мира сего.
В доме счастье найти он сумеет,
осеннего гостя, или призрак его.
Ему нравится быть всегда непонятым,
в любви сомневаться, иль признавать,
неприятности будут с ним в настоящем,
их любовь в очаге не надеется ждать.
Он настроением располагает осенним,
гуляя под звёздами без надзора людей.
Прятаться от бурь и наводнений,
становится с каждым разом страшней.
Слабый ветер призывает стихий.
Историю своей современной любви,
он из вещей собирает своих,
но цветок на окне желает земли.
Он узнает, что величие любви,
скрыто не в благоразумии мысли
и не может быть в честолюбии,
когда были пасхальные молитвы.
Он не против обрядов природы,
а ритуал признаёт притворством.
Даже в сумерках в конце года,
он историю творит с упорством.
Страдая во сне, кайфует при этом,
презирая тех, кого не смог понять,
жизнь слагает из коротких сюжетов
и не готов её совсем поменять.
В откровении бывает понятным,
по крайней мере самому себе,
без всякой помощи невнятной,
знает точно, что угодно душе.
Затворяйте ваши окна,
пора кончать наш разговор.
Слышна песня линии шторма -
будет осенний, Октябрьский вздор.
Он видит, как ускользают дни,
когда он был лучший лицемер.
Есть вещи, что не станут прежними,
как нежелание - например.

Необъятный момент.
A boundless moment.

Он остановился,  дул ветер сильно,
на клёнах бледный призрак казался вдалеке.
Я стоял против желания пройти там мимо,
но всё же был готов поверить самому себе.
Да - это Рай в цвету, подумал он
и было бы уместно для благоухания цветов,
но март не подходящий был сезон,
к такому изобилию цветов - был май готов.
Мы пробыли мгновение в чужом  краю,
меня увлёк обман, его притворство.
Я принял эту правду будто наяву -
бук молодой не сбросил листья в прошлом.

Зимний Эдем.
A Winter Eden.

Зимний сад на ольховом болотце -
там где птахи резвятся на солнце,
как можно ближе к искомому Раю,
где на спящих деревьях снег не растаял.
Это место сохраняет девственность снега,
возвышается над нами и ближе к небу,
на один уровень выше, чем на земле,
тут прошлогодние ягоды сияют везде.
Когда зверь изнеможенный издыхает,
его на высший подвиг нечто поднимает.
На дикой яблоне молодеет нежная кора,
повсюду круглый год цветение всегда.
В Раю никто себе не ищет пару,
птицы слетаются зимой на базары,
осматривая листья, они поют,
о том какие почки и, как цветут.
Пернатый молоточек дал дважды сигнал
и в два часа закончен был бал -
ведь зимний час был слишком мал,
для жизни и пробуждения -
для солнца и движения.

Катакомбы.
A cliff dwelling.

Небо казалось рыжим и золотым,
золотилась песчаная равнина.
Здесь негде спрятаться живым,
а выше - известняковая долина.
Можно заметить чёрное пятно,
или тень - это дыра в пещере,
там кто-то жил не так давно,
прячась от страха и химеры.
В его душе я видел скорбь,
он бродил  там будто наугад,
где всегда царил голодомор,
ещё десять тысяч лет назад.

Признание.
Acceptance.

Солнце кидало свои лучи на облака,
сгорая в бездне на дне,
голос в природе не слышен пока,
никто не плачет наедине.
Птицы должны знать точно,
когда на небе появится тьма,
что-то тихо себе бормоча,
они тусклые закрывают глаза.
Если они далеко от своего гнезда,
то начинают беспризорно летать,
над своим памятным деревом когда,
в безопасности начинают щебетать.
Пусть ночь слишком темная меня минует!
И в будущем пусть будет то, что будет!

Пустые места.
Desert places.

Я иду мимо, оставляя свой след,
быстро ночь сменяет сумерки,
на землю падает гладкий снег,
накрывая жнивьё и сорняки.
Лес вокруг тоже засыпает снег,
животные не покидают берлог.
Я слишком рассеян, ищу ночлег.
Одиночество ловит меня врасплох.
Одиноко - и в одиночестве снега,
ослепляет снег чистая белизна.
Будет более одиноко, если не станет его,
так как без выражения не выразить ничего.
Меня не пугают пустые места.
Между звездами - нет людей.
Мне гораздо ближе своя пустота,
но пугают пустые места, без идей.

Дизайн.
Design.

Я нашел толстого и белого паука,
поднял с земли живого мотылька,
положил их на белую, жёсткую ткань атласную.
Они походили на мёртвых персонажей ужасных.
С этого ассорти начиналось утро снова,
как ингредиенты от ведьмы бульона.
Паук-подснежник, цветок походил на пену,
а мёртвые крылья, как змей из бумаги парил по небу.
Как этот цветочек мог стать белым,
он невинный и кажется голубым?
Что привело родственного паука на такую высоту,
туда влетела белая бабочка в ночную тьму?
Какой может быть замысел тьмы и ужас тайн,
если в такой маленькой вещи главное - дизайн?

Знакомство с ночью.
Acquainted with the night.

Я с ночью был давно знаком,
выходил к ней даже под дождем
и возвращался в тёмную даль,
минуя крайний, городской фонарь.
Видел переулок печальный, самый,
мимо постового проходил случайно,
опускал глаза, чтоб не объясняться,
замедляя шаг, переставал улыбаться.
Услышав чей-то прерванный крик,
дома и улицы замирали на миг.
А дальше, там в неземной высоте,
часы на небе напомнили мне,
что настоящее время летит кувырком.
Я с той ночью был точно знаком.

Значительное, мизерное пятнышко.
A considerable Speck.

Пятнышко было ниже взгляда моего,
оставаясь на белом листе бумаги.
Я медленно писал там много всего,
выводя ручкой буквы и знаки,
чтобы чернила не тормозили перо.
Нечто странное привлекло внимание
- передо мной был клещ живой,
он не был пылинкой моего дыхания,
будто родственник сидел со мной,
с подозрением осматривая писания.
Потом снова начались дикие гонки -
там, где рукопись ещё не высохла.
Я взял паузу, выпил рюмку водки
и опьянев улетел на небеса.
У моего интеллекта была мысль тонка.
Клещ был маленьким, у него не видно ног,
но должно быть у них были свои места.
Он не хотел умирать и бежал сколько мог,
затем в середине открытого листа,
сжался в отчаянии и замер между строк.
В моей судьбе ничего нежнее нет -
чем коллективный регламент любви,
а этот бедный, мизерный предмет,
был представителем мира и земли,
я не хотел ему нанести вред.
Оставив его лежать в состоянии сна,
мой разум признавал ко всему жалость,
выражая в любом обличье слова
и никто не мог знать мою радость,
находить на листе проявления ума.

Бесплатная Гарантия.
Bond And Free.

Любовь на земле гуляет с размахом,
по холмам кружится на руках и ногах.
Стены и рвы её ограждают от страха.
Вот Мысль не нуждается в таких вещах,
у неё есть пара крыльев бесстрашных.
На снегу и песке я продвигаюсь,
где Любовь оставила печатные следы.
В объятиях мира терплю, напрягаюсь,
но мысли освобождают от этой суеты -
вот такая у меня любовь и радость.
Мысль рассекает межзвездный мрак,
находясь на Сириусе ночью в дрейфе,
пока день не вернёт его на шаг,
с запахом гари на каждом шлейфе,
мимо солнца, в земную комнату назад.
Эти достижения на небесах видел Вифлеем,
говорят, что любят и будучи рабом,
просто хотят остаться, обладая всем,
в разных красотах, где мысли так далеко,
находят их на другой звезде.

Страдающая мечта.
A dream pang.

Я в лес удалялся, ветер гнал листья,
они поглощали мою песню о тебе.
Ты пришла однажды на опушку проститься,
но это было лишь только во сне.
Я спал, влекло желание целоваться любя.
Ты покачивала задумчиво головой
и была уверена, что я буду искать тебя,
поэтому не удалялась вместе со мной.
Я стоял и смотрел где-то вблизи,
из-за ветвей свисающих с деревьев.
Я просил тебя, больше мне не звони
и продолжал наслаждаться сновидением.
Это неправда, что я живу лишь мечтой,
природа проснётся - а я рядом тобой.

Пустая угроза.
An empty threat.

Я остаюсь, обстановка будет другая,
не всегда был Гудзон залив -
и не вечной была торговля меховая
- на гребных вёслах скиф.
Закрепил палатку угодник,
сам скрестил свои ноги на полу,
из-за двери смотрел охотник,
меха на продажу принёс в пылу.
Его псевдоним - Джон,
между тем, он об этом не знал.
Я не сказал куда пропал Хадсон
и что он сильно мне помогал.
Визг тюленя на ледяном пороге,
это не ошибка, мужчина здесь - я,
нет ни души во всём буреломе -
между Северным полюсом и меня.
Всегда за исключением Джо-Джона,
французский, или индейский эскимос -
он расставляет ловушки проворно,
только кому, вот в чём вопрос.
Живу на заливе всё время,
помещённый в снег и туман,
нет такого человека, или зверя,
но возможен для всех обман.
Не спрашивай Джо, на что ему это?
Иногда грустно, что это для меня,
если не будет понимания в этом,
судьба капитана осталась темна.
Кто не смог форсировать пролив,
в две тысячи миль побережья,
того команда сбросила вниз,
он терпел неудачу от изнеможения.
Здесь остались призраки - меня и тебя
и раса большой гагарки в исчезновении!
Об этом идёт бесконечная болтовня:
« мнимая победа - лучше поражения.»

Предписание.
Directive.

Назад к тому, чего достиг, затем обратно,
вернусь в то время, невзирая на потери,
восстановлю детали, утраченных когда-то
и на погосте памятник очищу в день метели.
Был дом, который больше мне не дом
и ферма, которой больше нет,
есть город, в котором больше не живём,
туда дорогу укажет Амулет.
Мне сердце не позволит в пенатах заблудиться,
карьер приметен остротой камней,
в коленопреклонённом монолите можно слиться,
не прячась, становишься видней.
Путеводитель хранит об этом много,
помимо износа вагонов, колеса,
во все концы железная дорога,
доставит даже вас на Полюса.
Упёрлись рельсы в тупик снежный,
я чувствую  прохладу ледника,
а на Горе Пантера - облик прежний,
за ней тот город был наверняка.
Глядят из сорока подвальных дыр -
будто пара глаз из сорока Феркин.
Взволнован лес от шквального порыва,
он шелестит и листья гонит сила.
Списать бы всё на неопытность поэта,
когда они все были двадцать лет назад.
Они так много думали об этом,
что помнит только старых яблонь сад.
Составь про то ликующую песню,
о том как труден будет путь домой,
пусть впереди тебя плетётся пеший,
или кто-то с телегой зерновой.

Надменным взглядом с небоскрёба,
страну не увидеть сельской и простой,
утеряна мечта рабов трущобных,
давно исчез провинции устой.
Поднимайся по лестнице снова,
оставь табличку, что для всех «Закрыто»,
тогда почувствуешь себя как дома,
останется не больше, чем прожил когда-то.
Хранит мой детский дом случайно
разбитую посуду под сосной,
игрушки детские необычайно,
уснули под счастливым сном.
Твой пункт назначения - твоя судьба,
как тот ручей с водой у дома.
Холодный - как источник изо льда,
возвышенно в стихах звучит истома.
Мы знаем все бурлящие ручьи долины,
остатки оврагов в лохмотьях и шипах.
И мы спасались по течению в низине,
на брёвнах кедра, связанных в плотах.
Из кубка скорби Грааля я выпью за везение
и против заклинаний разных мерзких,
пусть Марк Святой укажет путь спасения.
Я этот кубок нашёл в игрушках детских,
мы с ним когда-то шли на водопой.
Опорожню его, да пусть царит покой!

Зимняя ночь старика.
An Old Man's Winter Night.

Все снаружи смотрели мрачно на него,
сквозь тонкий иней под звездами невнятно,
в пустынной комнате замерзшее окно,
мешало взгляду его вернуть глазам обратно.
Там лампа в его руке была наклонена,
это мешало вспомнить то, что было ночью.
В скрипучей комнате жизнь прошла сполна,
он находился растерянный средь бочек.
Под ним был погреб, он во всю мочь,
его топотом своим тревожил,
от этого повсюду трепетала ночь
и звуки шума были непохожи.
Трещало дерево и все вещи наяву,
бить по ящику, одно из любимых дел
и свет не нужен был ему и никому,
он сам себе там озабоченный сидел.
Был тихий свет, светила поздняя луна,
на крыше сосульки висели аккуратно.
Он дремал, не слыша треск горевшего бревна,
что в печке сдвинулось толчком внезапно.
Вот он уснул, хотя и был встревожен.
Не может старик содержать дом в одиночку
и ферму в сельской местности не может,
но он так делал этой зимней ночью.

Главный пёс.
Canis Major.

Великий и огромный Пёс -
небесный зверь, энергии исток,
в его глазах сияет много звёзд,
он всегда стремится на восток.
Он на прямой танцует томно
и свой путь ведёт на запад,
спотыкаясь огорчённо,
не падая для отдыха на лапы.
Да - Я неудачник бедный,
но сегодня об этом забывая,
с Псом великим буду бегать,
по тьме вселенской, завывая.

Наслаждайся моментом.
Carpe Diem.

Они тихими детками росли,
гулять любили до темна.
Он не знал, то ли домой идти,
или за пределы своего села.
Он и она были незнакомы,
но были счастливы сполна,
пока молились, глядя на икону,
когда в Храме звенят колокола.
Они оставались такими счастливыми
и ловили свой день наслаждения.
Эту тему - когда возраст идиллия,
в стихах воспевают мгновения.
Их бремя сбора алых роз
предостерегало опасность.
Это спасало влюбленных от угроз
и сохраняло их верность.
Счастье должно было иметь её.
Мы живём меньше в настоящем, чем в будущем.
Они не знают, что у них нет ничего,
но приказывают жизни овладеть настоящем.
Счастье остаётся всегда в прошлом.
В настоящем много чувств и разного всего.

Золотом остаться невозможно.
Nothing Gold Can Stay.

Первая зелень природы есть золото,
это - самый трудный оттенок оного.
Ранний лист и есть её цветок,
но это - лишь только на часок.
Затем лист падает в поле,
как Иден погружается в горе.
Рассвет начинается тревожно
и золотом остаться невозможно.

Огонь и лед.
Fire And Ice.

Одни думают, что мир закончится в огне,
другие говорят что во льду.
Из того, что я испытал на себе,
я за тех, кто в пламени наяву.
Но если бы пришлось погибнуть дважды,
уверен ненависти хватило бы на то,
чтоб лёд растаял от неё однажды,
как будто пламя уничтожило его.

Неизвестная дорога.
The Road Not Taken.

Два пути расходились в осеннем лесу,
жаль, что сразу идти по ним невозможно.
Я не мог раздвоиться, ковыряясь в носу,
глядя вниз, где тропа виляла тревожно.
Затем осмотрел другую тропу,
она казалась мне поудобней,
была травянистой и потому,
проход был такой же подобный.
Они одинаково в то утро влекли,
нехоженые, усыпанные листьями.
Я в тот день шёл по первому пути,
сомневаясь, что вернусь восвояси.
Я говорю это вам немного волнуясь,
веками развилка пыталась людей обмануть,
но две дороги в лесу разминулись,
я просто выбрал самый короткий путь.

Солдат.
Soldier.

Солдат упал копьем сраженный,
на нем сверкнула ржавая роса,
он пыль вспахал изнеможённый,
лицом уткнулся и закрыл глаза.
На всей планете знают, что солдат,
мужчины знают это очень близко,
что служба в армии - достойный знак,
но она обнаружена в погибшем.
Ракеты летят по короткой дуге
и взрываются одиночно,
они падают где-то в траве
и гранит превращают в точку.
Солдаты должны закрывать нас телом
и быть, как живые цели под прицелом!

К земле.
to the ground.

Я помню сладкие чувства любви
и губ любимых прикосновений.
Вновь энергия заиграла в крови
и хлынула жажда моих откровений.
Возраст - сладострастный повод,
появилось чувство похотливости.
Я стал как будто снова молод,
распускались моей жизни лепестки.
Вдруг ожила мужская плоть,
но отсутствовала радость на лице,
исчезла вялость и вышел пот,
наконец-то заиграла гордость на конце.
Моя любовь уже давно прошла,
и нет о ней воспоминаний,
а воспалённая память ожила,
от долгих, любовных воздержаний.
Но ласка рук - не наслаждение,
воспринимать и чувствовать всерьёз.
Я жду к земле прикосновение,
её объятия во весь рост.

Берёзы.
Birches.

Когда я вижу, как гнутся влево и вправо берёзы,
в гуще тёмных деревьев со стволами прямыми,
кажется, что это мальчик качает их, меняя позы,
но они не сгибаются и остаются живыми.
Зимние бури с ними часто делают это,
ранним утром загружают их льдом.
После дождя, встряхнувшись под ветром,
они строятся разноцветным гуртом.
При движении трещит и сходит с ума их кора,
а на солнце они хрустальные серьги теряют,
или под снежной лавиной слетает их береста,
словно битым стеклом вокруг себя застилают.
Кажется, что уже рухнул купол небесный над нами
и нас к сухому папоротнику тащит бремени вереница.
Берёзы не ломаются, хотя так низко гнулись веками,
что уже никогда не суждено им совсем распрямиться.
Мы видим, как стволы изогнулись в лесу на поляне,
они волочат по земле свои листья годами,
будто девушки на коленях расплетают косы руками
и сушат на солнце перед ними над их головами.
Я хотел описать всю эту правду стихами,
со всей её сухостью о той снежной пурге
и предпочёл, чтобы мальчик сгибал их руками,
когда выходил за коровами он на заре.
Деревенский мальчишка не мыслит в бейсболе,
его игрой было то, что он нашел себе сам.
Летом, зимой он играл на лесном раздолье
и одно за другим деревья он покорял.
Он качался на разных берёзах
и каждый раз сохранял упругость ветвей.
Он делал это без вреда и пользы,
заранее покидая стволы до взгляда егерей.
Не сгибая дерево до кромки земли,
на верхние ветки, взбираясь осторожно,
он всегда равновесие своё хранил,
с той же болью, как только возможно.
Затем он бросался наружу кувырком.
Пробивался по воздуху к земле,
так и я, когда ещё был березняком,
хотел вернуться к своей мечте.
Даже если я устану от воспоминаний,
жизнь станет похожа на бездорожный лес
и загорится от щекотки прикосновений,
её глаз разбитый не увидит небес.
Ветки хлестнули по моему животу,
я захотел покинуть эту землю на время,
затем вернуться и начать сначала суету.
Пусть судьба не поймет меня скверно.
Я наполовину исполню то, что хочу.
Земля - подходящее место для любви.
Я не знаю, где это лучше но туда улечу.
Я желаю на берёзу взобраться и ползти,
карабкаться к небу по белому стволу
и пока дерево терпит отпускаю его вершину.
Хорошо бы улететь и вернуться снова к нему.
Это будет хуже, чем стать для берёзы мужчиной.