4 сентября

Легкими губами касается сентябрь чуть ниже коленной чашечки. Выше - старше. Всего лишь 23 часа и - старше. Прохладными пальцами поправляет подол моей юбки. Я кутаюсь в треугольную кистистую шаль ночи.
Двадцать два часа, пятьдесят минут... А я всё еще не знаю, почему небо голубое. Что будет, когда я умру? А не являюсь ли я чьим-то сном? Вселенной? Почему, засунув лампочку в рот, вытащить уже нельзя? Почему идёт дождь?
А когда я счастлива? Почему в голове насыпано полно бисера мыслей, но ни одной хоть сколько-нибудь большой, важной или блестящей?
Кто родил первого человека? Почему дочка маминой подруги купила дачу и выращивает кучу детей с помидорами и собакой, а я - только одну принцессу?
Прохладные пальцы дразнят, стимулирует крохотные электрические импульсы по всей мне: и в мозгу, и в коже, и в перелицованных венах, и даже в шерстяных переплетениях шали...
Видимо, когда раздавали взрослость, ушлость и прочие шероховатости, я занималась разноцветными бусинками в своей голове, нанизывая их на красивые ниточки... порхала по ослепительной белизне вкусно-новых блокнотов, вдоль  клеточек и запутавшихся в них строчек... Шероховатость не разливают в посуду, что на розлив - обман, сколько бы звёздочек там не клеили. Младенец рождается пухово-гладким, молочным, ароматным, ровным, а все насечки и зазубринки оставляет на нем время. Я же словно в своеобразном концентрате, рядом, но отдельно... в скафандре и с бабочкой... Время метеоритит сквозь мою орбиту, но не придает ни сил, ни значения, ни новую траекторию. Мажет вскользь тонкими морщинками в уголках глаз. И если не размежить веки, то оно никогда не провалится через острые зрачки в мою личную черную дыру в груди, за горизонт событий...  поэтому я тихоньку дремлю, не открывая глаз, дрейфуя совсем рядом, на расстоянии шерстяной пуповинки...
 Осталось 22 с половиной часа...