Лицо в темноте

ГЛАВА 41

Из окна гостиной Эмма видела, как на живой изгороди тает последний новогодний снег.

— Майкл хочет, чтобы я вышла за него замуж.

Кэтрин даже бровью не повела.

— А что ты сама чувствуешь?

Стандартный вопрос врача пациенту. Эмма чуть не засмеялась.

— Много чего. Но только не удивление. Я давно знала, что он только и ждет подходящего момента. Когда мы вместе, я начинаю верить, что все у нас может получиться. Дом, семья. То, что я всегда хотела.

— Ты любишь его?

— О да.

«Без колебания», — отметила Кэтрин.

— Но относительно замужества ты не уверена?

— У некоторых людей это получается. Чего не скажешь обо мне.

— Между Майклом и Дрю есть что-нибудь общее?

— В каком отношении? Оба мужчины. Привлекательные, решительные.

— Еще что-нибудь?

Эмма прошлась по комнате. В доме было тихо. Ежедневно в три часа ее оставляли дома одну для бесед с Кэтрин. Сегодня Эмма собиралась говорить не о Майкле, а о кошмарах, но думала в основном о нем.

— Даже узнав буйный и жестокий характер Дрю, я не смогла их сравнить. Они совершенно разные. Дрю никогда не заботился о людях, ни к кому не чувствовал истинной привязанности. Он мог быть очень умным и очень романтичным, но за все требовал оплаты.

— А Майкл?

— Он заботится. О людях, о своей работе, о семье. Верность для него… ну, как цвет глаз. Неотъемлемая принадлежность. Я даже не предполагала, что после Дрю снова захочу быть с мужчиной. Заниматься сексом. Когда мы с Майклом впервые занялись любовью, я почувствовала то, к чему всегда стремилась, но испытать так и не смогла.

— Отношения с Дрю ты назвала сексом. А с Майклом занималась любовью.

— Правда?

Эмма одарила Кэтрин одной из редких улыбок. Она вспомнила Джонно, который сидел однажды ночью в ее комнате на Мартинике. «Когда это происходит с кем-то, кого ты любишь, это становится почти святым».

— Вряд ли для решения подобной загадки нужен медицинский диплом.

— Да, — удовлетворенно сказала Кэтрин. — Тебе комфортно… в физическом смысле… вместе с Майклом?

— Нет. Но это очаровательное неудобство.

— Волнующее?

— Да. Но я никак не могу… проявить инициативу.

— А хочешь?

— Не знаю. Думаю, мне хотелось бы, но, видимо, я боюсь сделать что-то не так.

— В каком смысле?

— Точно не знаю, — смутилась Эмма. — Ну сделаю что-то такое, а он рассердится или… — Недовольная собой, она отвернулась к окну. — Не могу отделаться от Дрю, его замечаний о том, насколько я тупа и никчемна в постели.

Она ненавидела себя за то, что до сих пор позволяла Дрю вмешиваться в ее жизнь.

— А ты не задумывалась, что в этом мог быть виноват твой партнер или обстоятельства?

— Да. Тут, — показала Эмма на висок, — я знаю, что не холодная и не бесчувственная, что способна испытывать желание и страсть. Но боюсь сделать шаг навстречу Майклу, боюсь что-нибудь испортить. — Замолчав, она взяла хрустальную призму и стала глядеть на игру преломляющегося в ней света. — И еще кошмарные сны. Я боюсь Дрю почти так же сильно, как при его жизни. Мне почему-то кажется, что я смогу проявить инициативу в отношениях с Майклом, только если уберу из снов Дрю, сотру в подсознании его лицо и голос.

— Тебе это так необходимо?

— Разумеется. Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы меня продолжали наказывать?

— За что?

— За то, что я исполняла его желания недостаточно быстро или неправильно. Что я надела не то платье. Что люблю Майкла. — Она заметалась по комнате, ломая руки. — Когда Дрю увидел нас на выставке, он все понял. И избил меня. Он заставил меня дать обещание, что я больше никогда не увижусь с Майклом, но все равно продолжал бить. Он знал, что я не сдержу обещание.

— Обещание, данное под принуждением, не имеет силы.

— Нет, я пыталась сдержать его, но не сдержала. Не смогла. Поэтому он наказал меня. — Эмма упала в кресло. — Я солгала. И Дрю, и самой себе.

Кэтрин подалась вперед, однако ее голос оставался тихим и мягким:

— Как ты думаешь, почему он присутствует в твоих снах о той ночи, когда умер Даррен?

— Тогда я тоже солгала, — пробормотала Эмма. — Не сдержала обещания, не уберегла Даррена. Мы потеряли его. Папа и Бев потеряли друг друга. Я поклялась им всегда заботиться о нем. И нарушила свою клятву. Никто меня не наказывал. Никто не винил.

— Это делала ты сама. Разве ты не винила себя? Не карала?

— Если бы я не убежала… Даррен звал меня. Он был так напуган, но я не вернулась, хотя знала, что ему сделают больно. И он умер. Я должна была остаться. Я обязана была остаться.

— Смогла бы ты помочь ему?

— Я убежала потому, что испугалась за себя.

— Ты была маленьким ребенком, Эмма.

— Какая разница? Я дала обещание. Нельзя нарушать обещания, данные людям, которых любишь, независимо от того, насколько трудно их сдержать. Я дала обещание Дрю и оставалась с ним…

— Почему?

— Потому что заслуживала наказания. — Она закрыла глаза, объятая тупым, мучительным ужасом. — О господи, оставалась с ним в наказание за то, что потеряла Даррена?

Кэтрин позволила себе лишь кратчайший миг удовлетворения. Это было именно то, на что она надеялась.

— Я думаю, отчасти ты права. Ведь Дрю напоминал тебе отца. Ты винила себя в смерти Даррена, а по детской логике за виной следует наказание.

— Выходя замуж за Дрю, я не знача о его характере.

— Не знала. Тебя привлекало то, что ты увидела на поверхности. Красивый молодой мужчина с красивым голосом. Романтичный, очаровательный. Ты выбрала того, кого считала нежным и любящим.

— Я ошиблась.

— Да. Он обманул тебя и многих других. Но внешне он был таким привлекательным, таким любящим, поэтому ты убедила себя, что заслуживаешь подобного обращения. Дрю использовал твою уязвимость, эксплуатировал и углублял ее. Ты ведь не просила, чтобы тебя били. И ты не виновна в смерти брата. — Кэтрин взяла ее за руку. — Безоговорочно приняв это, ты все вспомнишь. А как только вспомнишь, кошмары прекратятся.

— Я вспомню, — пробормотала Эмма. — И на этот раз не убегу.

* * *
Квартира-студия почти не изменилась. Марианна лишь добавила несколько своеобразных штрихов. Фотография Годзиллы в натуральную величину, огромная пластмассовая пальма с рождественскими украшениями, хотя давно наступил январь, и чучело птицы на ветке перед окном. Стены увешаны преимущественно картинами Марианны, пейзажами, морскими видами, портретами и натюрмортами. В студии пахло красками, скипидаром и «Наваждением» Кельвина Кляйна.

Эмма сидела в полосе солнечного света. На ней был свитер, спускающийся с одного плеча, и сапфировые с бриллиантами сережки, рождественский подарок отца.

— Ты очень напряжена, — жаловалась Марианна, водя карандашом по листу ватмана.

— Ты всегда так говоришь, когда рисуешь меня.— Нет, ты действительно не расслабилась.

Марианна воткнула карандаш в волосы, которые теперь представляли собой беспорядочную массу завитушек, доходивших до плеч. Откинувшись назад, она изучала Эмму.

— Из-за того, что ты снова оказалась в Нью-Йорке?

— Не знаю. Возможно.

Но Эмма провела в напряжении и два последних дня в Лондоне, не в силах избавиться от ощущения, что за ней подглядывают, следят. Крадутся.

Глупо. Видимо, ее нервозность связана с тем, что она в конце концов признала свою вину и стыд. Но, сделав это, она испытала облегчение.

— Ты хочешь, чтобы мы закончили? — Задавая свой вопрос, Марианна уже взяла карандаш и снова начала рисовать. Ей всегда хотелось поймать это спокойное выражение в глазах у Эммы. — Можно сбегать в центр, сходить в «Блуми» или к «Элизабет Арден». Я уже давно не была в косметическом салоне.

— Да, ты такая уставшая, — улыбнулась Эмма, и в уголке рта появилась ямочка. — В чем дело? Витамины, микроэлементы, секс? Должна сказать, что, несмотря на явное переутомление, ты выглядишь отлично.

— Полагаю, это любовь.

— Дантист?

— Кто? Ах, тот. Наши взаимоотношения стали жертвой разговоров о каналах в корнях. Нет, не он. Его зовут Росс. Мы познакомились месяцев шесть назад.

— Шесть месяцев? — удивилась Эмма. — И ты молчала?

— Я думала, вдруг меня опять постигнет неудача… Так… повернись немного, склони голову. Ага.

— Я серьезно.

Эмма взглянула из окна, и у нее свело все внутри. Внизу спешили люди, подгоняемые ветром, который грозил принести с собой дождь или мокрый снег. В дверях магазина курил мужчина. Эмма готова была поклясться, что он смотрит прямо на нее.

— Что? — переспросила она, услышав голос Марианны.

— Я сказала, может быть. Загвоздка в том, что он сенатор.

— Настоящий американский сенатор?

— Из Виргинии. Можешь представить меня шикарной вашингтонской супругой?

— Могу, — улыбнулась Эмма.

— Чаепития, протокольные встречи, — сморщила нос Марианна. — Как я смогу высидеть целую речь, посвященную огромному бюджету? Куда ты уставилась?

— Да так, просто на улице стоит мужчина.

— Надо же! Мужчина в жилом квартале Нью-Йорка! Ты снова напряглась.

— Извини. — Сделав над собой усилие, Эмма отвернулась от окна и попробовала расслабиться. — Паранойя. Итак, предстоит ли мне встреча с политиком?

— Он в Вашингтоне. — Двумя штрихами Марианна наметила брови Эммы. — Если бы ты не торопилась в Лос-Анджелес, мы съездили бы туда в следующие выходные.

— Значит, это серьезно?

— Наполовину. Эмма, ты увидела нечто особенное?

— Да этот мужчина. Он смотрит прямо на меня.

— Похоже, это не паранойя, а тщеславие. — Марианна тоже подошла к окну. — Наверное, хочет сбыть наркотики, — решила она и вернулась на место. — А теперь поговорим серьезно. Ты собираешься осчастливить Майкла и его собаку?

— Мне нужно время.

— Его у тебя было предостаточно с тринадцати лет, — заметила Марианна. — И каково заставлять мужчину нести перед собой факел в течение десяти лет?

— Все не так.

— Именно так. Знаешь, я удивлена, что он не сбежал с Западного побережья, когда ты собралась погостить здесь пару дней.

— Он хочет жениться.

— Ой, ты просто сбила меня с ног. Ну кто бы мог подумать?

— Наверное, я не хотела размышлять о том, что может произойти дальше.

— Поскольку вычеркнула слово на букву «м». Так что ты собираешься с ним делать?

— С ним?

— Даже с ними. «Муж» и «Майкл».

— Не знаю. — Эмма снова выглянула из окна. Мужчина был на месте. — Дождусь следующей встречи. Может, теперь, когда все улеглось и наша жизнь возвращается в нормальное русло, чувства изменятся… Черт побери!

— В чем дело?

— Почему до меня раньше не дошло? Папа опять нанял телохранителя. Ты знала об этом?

— Нет. — Снова подойдя к окну, Марианна выглянула на улицу. — Брайан ничего мне не говорил. Слушай, тип просто стоит. Зачем сразу же делать вывод, что он тут ради тебя?

— Прожив с этим большую часть жизни, начинаешь чувствовать, когда за тобой следят. — Эмма выругалась и распахнула окно. — Эй! — Неожиданный окрик удивил ее не меньше, чем мужчину на улице. — Передай своему хозяину, что я сама позабочусь о себе. А если через пять минут ты еще будешь здесь, я вызову полицию.

— Лучше стало? — пробормотала Марианна.

— Намного.

— Вряд ли он услышал тебя.

— Услышал, — удовлетворенно кивнула Эмма. — Он уходит. А теперь нас ждет косметический салон.

* * *
Майкл глядел на распечатку. Он много дней сопоставлял списки и перекрестные ссылки, погрузившись в дело об убийстве Даррена Макавоя, как его отец двадцать лет назад. Майкл прочел все досье, изучил протоколы всех допросов. Вспомнил, как они с Эммой ездили в особняк, и добавил свои заметки.

На основе тщательного расследования, проведенного отцом, и воспоминаний Эммы он мысленно воссоздал ночь убийства Даррена.

Музыка. Он представил себе «Битлз», «Роллинг стоунз», Джоплин, «Дорз».

Наркотики. Там радушно делились всем — от травки до ЛСД.

Разговоры о покупках, попойках, сплетни. Смех, яростные политические споры. Вьетнам, Никсон, эмансипация. Люди приходили и уходили. Кого-то пригласили, кто-то забежал на огонек. Никто не задавал вопросов, увидев незнакомое лицо. Официальных приглашений не требовали. На повестке дня любовь, мир, всеобщее братство. Звучало привлекательно, но копа начала девяностых выводило из себя.

У Майкла был список гостей, составленный отцом, удручающе неполный, но от него можно отталкиваться. Следуя интуиции, Майкл несколько дней устанавливал, где находились в ночь смерти Джейн Палмер все указанные в списке лица. Выяснилось, что тогда в Лондоне было шестнадцать человек, включая группу «Опустошение», их менеджера и Бев Макавой. Он поборол желание вычеркнуть их из списка подозреваемых и несколько дней устанавливал алиби.

Теперь в распечатке осталось двенадцать фамилий. Майкл надеялся, что если между двумя убийствами, разделенными двадцатью годами, действительно существовала связь, то она кроется именно здесь.

— Это дает нам материал для работы. Я хочу копнуть поглубже и найти связь между оставшимися в списке и Джейн Палмер.

— У тебя в списке Макавой. Думаешь, они могли убить собственного сына? — поинтересовался Лу.

— Нет. Дело в связях.

Майкл открыл папку. Имена на листе, соединенные пунктирными линиями, образовали некое генеалогическое древо во главе с Бев, Брайаном и Джейн. Под ними стояли имена Эммы и Даррена.

— Я пытался связать их, используя протоколы допросов и информацию из досье. Возьмем Джонно. — Палец Майкла скользнул вниз. — Друг детства и соавтор всех песен Брайана. Они вместе основали группу. Джонно поддерживал связь с Бев во время ее долгого разрыва с мужем. Кроме того, он дольше всех был знаком с Джейн.
— Мотив?

— Только деньги и месть. И то и другое легко увязывается с Джейн Палмер, но для всех остальных из списка не подходит. Блэкпул. — Майкл опустил палец еще ниже. — Когда убили Даррена, он ничего особенного собой еще не представлял. Рывок произошел несколько месяцев спустя, когда он записал песню, сочиненную Брайаном и Джонно. И Пит Пейдж стал его менеджером.

Майкл провел пальцем по линиям, соединяющим Блэкпула с Брайаном, Джонно, Питом и Эммой.

— С Палмер никак не связан? — спросил Лу.

— Пока не знаю.

— В этом списке есть фамилии, известные даже мне.

— Столпы рок-н-ролла. — Усевшись на край письменного стола, Майкл закурил. — Конечно, если мотивом похищения считать корысть, то большинство имен следует вычеркнуть. Вот здесь и появляется Джейн. Если идея принадлежит ей, она могла воспользоваться шантажом, сексом, наркотиками или чем-то еще, чтобы заставить кого-то подцепить Брайана на крючок с помощью Даррена. Когда-то она попыталась сделать это с помощью Эммы, но смогла получить только деньги. Ей захотелось большего. А что сработает лучше, чем похищение сына Брайана? — Майкл стал расхаживать по кабинету, рассуждая вслух. — Если бы Джейн могла попасть в дом, она сделала бы все сама. Но об этом нечего было и мечтать. Поэтому Джейн нашла исполнителя.

— Кажется, ты очень хорошо понимаешь ее. Майкл вспомнил короткую связь с Энджи Парке.

— Понимаю. Если принять на веру, что похищение задумала она, то мы обязательно найдем связь. Ей помогал кто-то из этого списка.

— В детской были двое.

— И один должен был хорошо знать дом, расположение комнат на личной половине Макавоев. Он должен был знать детей и их распорядок. Следовательно, нужно искать человека, связанного и с Джейн, и с Брайаном.

— Ты кое о чем забываешь, Майкл. Если бы ты внес в список свое имя, сколько бы еще линий ты прочертил? Ничто так не осложняет расследование, как личная заинтересованность.

— И ничто не продвигает его быстрее. Не знаю, стал бы я полицейским, если бы не Эмма. Она приходила к нам домой. Помнишь, перед Рождеством. Она пришла к тебе.

— Помню.

— Она искала помощи. И пришла к тебе. Может, главное не в том, чтобы заполнять бумаги и составлять отчеты, не в перестрелках и хватаниях за шиворот. Люди приходят к тебе с надеждой, поскольку ты знаешь, что делать. Мы поехали с Эммой в особняк в горах, и там я понял: должны быть люди, которые знают, что делать. Которым небезразличен маленький мальчик, и хотя они никогда его не видели, но не пожалеют ради него своих сил.

Тронутый словами сына, Лу взглянул на лежащие перед ним бумаги:

— Это продолжается уже двадцать лет, а я все еще не могу понять, что делать.

— Какого цвета были глаза у Даррена Макавоя?

— Зеленые, — ответил Лу. — Как у матери. Улыбнувшись, Майкл встал:

— Ты никогда не переставал думать о нем. Мне нужно встретить Эмму в аэропорту. Можно оставить бумаги у тебя? Я не хочу, чтобы она их видела.

— Хорошо. — Лу намеревался досконально изучить каждое слово в докладе сына. — Майкл, из тебя получился неплохой коп.

— Как и из тебя.

ГЛАВА 42

На протяжении всех трех тысяч миль полета до Калифорнии Эмма думала о Майкле. Она убеждала себя в необходимости сдерживаться. Ее отношения с Майклом развиваются слишком быстро, она должна мягко притормозить их. Скоро выйдет книга. Пора открывать студию, возможно, следует устроить еще одну выставку.

Как же ей при этом разобраться в своих чувствах? В ее жизни произошел настоящий переворот, и очень легко принять за любовь признательность и дружбу. А она признательна Майклу. Всегда будет признательна. Он ее друг, постоянный и верный, хотя большую часть жизни находился вдали от нее. Если она чуть притормозит, так будет лучше для них обоих.

Они увидели друг друга одновременно. Все здравые мысли, все сомнения, которые мучили Эмму на протяжении всего полета, улетучились в тот же миг, когда Майкл тут же сгреб ее в объятия. К радости остальных пассажиров, он молча целовал Эмму на глазах у всех.

— Привет, — сказала она, когда ей удалось перевести дух, и погладила Майкла по щеке.

— Привет. — Он снова поцеловал ее. — Рад видеть тебя.

— Надеюсь, ты ждал не долго.

— По-моему, больше одиннадцати лет. — И Майкл направился к выходу из аэровокзала.

— Ты не собираешься меня опустить?

— Нет. Как прошел полет?

Засмеявшись, Эмма чмокнула его в щеку:

— Не можешь же ты нести меня через весь зал.

— Законом это не запрещено. Я узнавал. Наверное, у тебя есть багаж?

— Есть.

— Хочешь забрать его сейчас?

— Не очень.

* * *
Два часа спустя они лежали в постели и ели из одной вазочки мороженое.

— До встречи с тобой у меня не было привычки есть в постели. — Зачерпнув полную ложку, Эмма протянула ее Майклу. — В пансионе мы с Марианной тайком приносили в комнату батончики «Херши» и, когда гасили свет, поедали их в постели, но это считалось совершенно недопустимым.

— А я считал, что, когда гасят свет, девчонки притаскивают к себе в комнату мальчишек.

— Нет. Только шоколад. О мальчишках приходилось лишь мечтать. Мы постоянно говорили о сексе и с завистью смотрели на девочек, которые хвастались своим опытом. — Эмма улыбнулась. — Это гораздо лучше, чем я себе представляла.

— Если ты позволишь мне переехать к тебе, мы сможем заниматься этим гораздо чаще.

Он выжидающе смотрел на нее. «Ему нужен ответ», — подумала Эмма.

— Я еще не решила, оставить этот дом или подыскать другой. — Она говорила правду, но оба поняли, что это скорее отговорка, чем ответ. — Мне нужны помещения для студии и фотолаборатории. Я хочу найти место, где все это будет.

— Здесь, в Лос-Анджелесе?

— Да. — Нью-Йорк больше никогда не станет ее домом. — Мне бы хотелось начать здесь.

— Хорошо.

Вряд ли Майкл понял, что она имела в виду под словом «начать».

— Я должна подготовиться к следующей выставке. У меня есть кое-какие связи, и если ее удастся приурочить к книге…

— Какой книге?

— Моей. Про «Опустошение». От первых фотографий, сделанных мной еще в детстве, до последнего турне, в которое я ездила с папой. Книга откладывалась из-за… из-за того, что произошло. Но должна выйти месяцев через шесть. — Эмма бросила взгляд за окно. Налетевший с моря ветер принес ливень. — У меня есть еще один замысел. Похоже, издатель заинтересовался.

— Почему ты мне не сказала? — Прежде чем Эмма успела оправдаться, Майкл крепко поцеловал ее. — У нас только бутылка минеральной, чтобы отметить это. О-о!

— В чем дело? — снова напряглась она.

— Мать убьет меня, если не получит от тебя автограф на презентации.— Почему ты мне не сказала? — Прежде чем Эмма успела оправдаться, Майкл крепко поцеловал ее. — У нас только бутылка минеральной, чтобы отметить это. О-о!

— В чем дело? — снова напряглась она.

— Мать убьет меня, если не получит от тебя автограф на презентации.

И все? Ни претензий, ни вопросов, ни критики?

— Я… издатель желает, чтобы я отправилась в поездку. Это означает, что несколько недель я буду в разъездах.

— Я тебя увижу у Донахью?

— Не знаю. Идут переговоры. Я сказала, что в первый месяц после выхода книги я готова сделать все, чего от меня потребуют.

Ее тон заставил Майкла удивленно поднять бровь.

— Это тест, да? Ты ждешь, не вырастут ли у меня клыки приупоминании о том, что у тебя есть собственная жизнь?

— Возможно.

— Извини, что разочаровал тебя.

Он хотел встать, но Эмма удержала его:

— Не надо. Если я несправедлива, извини. Не всегда легко быть справедливой. — Она провела рукой по волосам. — Я, конечно, не должна сравнивать, но не могу удержаться.

— Старайся, — глухо предложил Майкл и потянулся за сигаретами.

— Черт возьми, Майкл, я могу сравнивать только с ним. Я никогда не жила с другими мужчинами, никогда не спала с другими мужчинами. Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто этого периода моей жизни не было? Что я никогда не позволяла использовать себя, делать себе больно? Я должна все забыть и жить так, чтобы ты мог заботиться обо мне? Каждый мужчина, игравший важную роль в моей жизни, хотел забрать все в свои руки, утверждая, что я слабая, глупая, беззащитная женщина и не могу принимать решения.

— Успокойся.

Но Эмма уже соскочила с кровати:

— Всю жизнь меня запихивали в угол ради моего блага. Отец хотел, чтобы я забыла о Даррене, не переживала о нем, не думала о нем. Я не должна была волноваться и по поводу того, что он делал со своей жизнью. Потом Дрю вообще избавил меня от забот. Я слишком доверчива, чтобы заниматься своими финансами, друзьями, работой. И я, черт побери, привыкнув, что мне указывают направление, просто шла куда говорят. А теперь, выходит, я должна забыть все это, позволить тебе занять освободившееся место и снова попасть под чью-то опеку?

— Ты считаешь, что я здесь ради этого?

— А разве не так?

— Отчасти. — Выпустив дым, Майкл нарочито медленно смял окурок. — Трудно любить кого-то и не стараться оберегать. Ты не должна забывать о том, что произошло у вас с Латимером. Но я хочу, чтобы ты могла с этим жить.

— Я не забуду.

— И я тоже. Я буду помнить все, что он с тобой сделал, и временами я буду жалеть, что он не остался в живых и я не могу убить его сам. Но ты вырвалась. Ты выжила. Этого я тоже не забуду. Слабая? — Майкл провел по еле заметному шраму у нее на подбородке. — Я видел, что он сделал с тобой в тот день. И всегда буду помнить. Ты не позволила ему перепахать себя, Эмма.

— Да, и больше никому не позволю контролировать свою жизнь.

— Я не твой отец. И не Латимер. Я не собираюсь контролировать твою жизнь. Я просто хочу стать ее частью.

— А я не знаю, чего хочу. Постоянно возвращаюсь к тебе, и это пугает. Я не хочу так нуждаться в тебе.

— Черт побери, Эмма…

Когда зазвонил телефон, Майкл снова выругался.

— Это тебя, — сказала Эмма, передавая ему трубку.

— Слушаю. — Он потянулся за сигаретой, но застыл. — Где? Через двадцать минут. Я должен идти, — сказал он, уже натягивая джинсы.

Кого-то убили. Эмма поняла это по его лицу. Он надел кобуру.

— Мы еще не закончили. Я вернусь как только смогу.

— Майкл…

Она не знала, что хотела сказать. И вместо слов обняла его. После ухода Майкла она не могла найти себе места. Дождь теперь лил стеной, которая заслонила океан, но шум прибоя успокаивал Эмму. Было довольно холодно, и она затопила камин. Когда огонь разгорелся, она позвонила в аэропорт и распорядилась привезти ее багаж.

Заварив чай, Эмма стала бродить с чашкой по дому, где впервые осталась совершенно одна. Если она все же купит его, нужна будет перепланировка. Комнату рядом с кухней можно расширить, превратив в студию. Там хорошее освещение. Наверху три огромные спальни. Может, так нерационально использовать полезную площадь и недопустимо, но Эмме нравилось. Возможно, она сделает этот дом своим. Взглянув на часы, Эмма решила позвонить агенту по недвижимости. Однако ее остановил звонок.

— Эмма?

— Папа! — обрадовалась она.

— Я только хотел узнать, как ты долетела.

— Прекрасно. А ты как?

— Сейчас у нас маленькое безумие. Мы записываемся. Но скоро прилетим на Западное побережье.

— Папа, у меня все прекрасно. Тебе незачем ехать так далеко.

— Во-первых, я хочу посмотреть на тебя. Во-вторых, нас выставили на «Грэмми» в трех номинациях.

— Мои поздравления.

— Мы решили показать все, на что способны. Ты приедешь?

— С удовольствием.

— Может, пригласишь Майкла? Пит достанет билеты.

— Приглашу. — Эмма вспомнила, как выглядело лицо любимого, когда тот надевал кобуру. — Возможно, он будет занят.

— Пусть освободится. В конце этой недели мы прилетаем на репетицию. Пит сделал заявку, чтобы нас представляла ты. Он просил передать это.

— Ой, не знаю.

— Для меня очень важно, Эмма, если именно ты объявишь, что мы с Джонно написали песню года.

— А если победителями станете не вы, — улыбнулась Эмма, — я все равно смогу прочесть ваши имена.

— В том-то и дело. Береги себя, хорошо?

— Да, кстати, папа. Мне не нужен телохранитель, я сама по забочусь о себе.

— Какой телохранитель?

— Которого ты нанял перед моим отлетом из Лондона.

— Эмма, я никого не нанимал.

— Слушай, я… — Эмма осеклась. Отец часто что-то скрывал от нее, но никогда не лгал ей. — Ты не посылал никого следить за мной?

— Нет. Мне и в голову не пришло, что ты нуждаешься в этом. Кто-то беспокоит тебя? Я смогу вырваться раньше и прилететь…

— Нет. Меня никто не беспокоит. Марианна права, это паранойя. Наверное, я еще не привыкла вести себя так, как хочу, но привыкну. — Ив доказательство быстро приняла решение: — Скажи Питу, что я с радостью буду ведущей на «Грэмми». Более того, я завтра же начну искать платье.

— С тобой свяжутся по поводу репетиции. Не занимай один вечер. Мы с Бев хотели пригласить вас с Майклом на ужин.

— Я передам ему. Он… Папа, почему тебе нравится Майкл?

— Он твердый как скала. И любит мою дочь так же сильно, как и я. Он сделает тебя счастливой. А это все, чего я хочу.

— Знаю. Я люблю тебя. До встречи.

Может, действительно все так просто? У нее есть мужчина, который любит ее и сделает счастливой. Она никогда не сомневалась в чувствах Майкла. Но сможет ли она дать ему что-либо взамен?Накинув плащ, Эмма выбежала под дождь. Самое меньшее, чем она сможет порадовать Майкла, когда тот вернется, будет горячий обед.

Эмма с удовольствием ходила между прилавками супермаркета и к машине бежала с тремя полными сумками. Была только середина дня, но Эмме пришлось включить фары, чтобы рассеять сырую мглу. Давала о себе знать разница во времени. Однако приятная усталость соответствовала погоде.

Автомобилей на дороге почти не было. Люди или сделали покупки заранее, или пережидали дождь. Возможно, поэтому она довольно скоро заметила машину, неотступно следовавшую за ней. Включив радио, Эмма решила не обращать на это внимания.

«Мания преследования», — успокоила она себя.

Но ее глаза постоянно возвращались к зеркалу заднего вида. Она увеличила скорость, пренебрегая опасностью быстрой езды по скользкой дороге. Фары не отставали. Она сбавила газ, и неизвестная машина тоже замедлила ход. Закусив губу, Эмма резко повернула влево, автомобиль занесло, он пошел юзом. Преследователь метнулся в сторону и встал поперек трассы.

Вцепившись в руль, Эмма надавила на газ, выровняла машину, быстро набрала скорость и помчалась к дому, молясь о том, чтобы ей хватило нескольких мгновений форы.

Еще не нажав на тормоз, Эмма уже схватилась за дверную ручку. Может, это и впрямь игра воображения, но ей не хотелось, чтобы ее внезапно захватили врасплох посреди улицы. Забыв про сумки, Эмма побежала к дому и испуганно вскрикнула, когда чья-то рука ухватила ее за запястье.

— Леди! — Молодой парень отскочил назад и едва не свалился в лужу, пытаясь сохранить равновесие.

— Что вам нужно?

— Это ваш дом?

Эмма сжала в кулаке ключи. Интересно, сможет ли она воспользоваться ими как оружием?

— А что?

— У меня три места багажа, «Америкэн», рейс номер 457 из Нью-Йорка, для Эммы Макавой.

Ее багаж. Она чуть не расхохоталась.

— Извините. Вы ехали за мной от самого маркета, и я, кажется, перетрусила.

— Я жду здесь больше десяти минут, — возразил парень, протягивая ей квитанцию. — Распишитесь, пожалуйста.

— Но…

В этот момент Эмма увидела, как к дому медленно подъезжает тот самый автомобиль, но лицо водителя ей рассмотреть не удалось.

— Извините, — повторила она. — Не могли бы вы подождать, пока я отнесу в дом сумки?

— Леди, меня ждут по другим адресам.

— Пожалуйста. — Эмма достала из бумажника двадцатку и, не дожидаясь согласия парня, вернулась к своей машине.

Дома она проверила все запоры. Горящий камин, тепло и включенный повсюду свет вернули ей ощущение безопасности. Тем более что в следующие двадцать минут автомобиль больше не появился.

Готовя ужин, Эмма окончательно успокоилась. День клонился к вечеру, и серые краски дня все больше темнели. Никаких сумерек, только непрерывный дождь.

Прошелестевшая по лужам машина заставила ее вздрогнуть, и, застыв у лестницы, Эмма уставилась на широкое темное окно. Скрипнули тормоза, хлопнула дверца.

Она уже бежала к телефону, когда услышала у входной двери шаги. Не колеблясь, Эмма бросилась к камину и схватила бронзовую кочергу.

Тот человек знает, что она в доме одна, ведь у нее, тупицы, не хватило ума опустить шторы. Дюйм за дюймом Эмма пятилась к телефону. Она позовет на помощь, а если подмога вовремя не подоспеет, будет защищаться сама.

— Эмма! Я сейчас утону здесь!

— Майкл?

Телефонный аппарат выпал у нее из рук. Уронив и кочергу, она бросилась к двери, но замок не подчинялся ее дрожащим пальцам. Когда дверь наконец распахнулась и Эмма обняла ругающегося Майкла, она уже смеялась.

— Извини, я не понял шутки.

— Нет, это ты извини. Просто я… — Она заметила в его глазах нечто такое, чего не видела прежде. Отчаяние.

— Дай, я помогу тебе. Ты насквозь промок. — Эмма стянула с него куртку. — У меня есть чай. Жаль, я не подумала о коньяке, но, возможно, осталась бутылка виски.

Подтолкнув Майкла к огню, она пошла на кухню и вернулась с чашкой. Майкл стоял на том же самом месте, глядя в огонь.

— Это замечательный индийский чай с большой долей ирландского.

— Спасибо. — Майкл пригубил, сморщился и выпил до дна.

— Тебе нужно снять мокрую одежду.

— Сейчас.

Эмма хотела еще что-то сказать, но передумала и тихо ушла наверх. Вернувшись, она взяла Майкла за руку:

— Идем. Я приготовила тебе ванну.

— С пеной?

— Все, что пожелаешь. Иди, — махнула она на дверь. — Успокойся, а я приготовлю тебе еще чаю.

— На этот раз сделай его чисто ирландским. На два пальца и без льда, — сказал Майкл, бросая на пол мокрую рубашку.

Эмма смущенно ждала, когда он снимет джинсы. Пора ей отказаться от страха по поводу каждой бутылки. Не все, кто хочет выпить, желают напиться.

Когда Эмма вернулась со стаканом, шум воды в ванной прекратился. Она остановилась у двери, чувствуя себя идиоткой, затем поставила стакан на столик у кровати. Несмотря на интимную близость с Майклом, она не могла представить, как войдет в ванную, когда он моется. Сев на подоконник, она ждала и глядела на дождь.

Майкл вышел, обернув бедра полотенцем. Он был таким же напряженным и с тем же отчаянием на лице.

— Я приготовила ужин, — быстро сказала Эмма. Он кивнул, но взял только стакан. — Почему ты не ешь?

— Я могу подождать.

Ей хотелось подойти к нему, взять за руку, разгладить моршины на лбу. Но Майкл хмуро уставился в стакан, как будто ее вообще не существовало. Тогда она пошла в ванную, чтобы развесить мокрую одежду и полотенца.

— Ты не обязана убирать за мной. — В его голосе слышалась ярость. — Мне не требуется нянька.

— Я только…

— Это Латимер хотел, чтобы ему прислуживали. Я другой человек.

— Отлично. — Эмма гневно бросила рубашку Майкла на пол. — Тогда сам убери ее, не всем нравится жить в хлеву.

Майкл швырнул рубашку в таз и резко повернулся к Эмме, злясь на нее, на себя, на все вокруг.

— Не смотри на меня так! — крикнул он. — Никогда не смотри на меня так. Я могу перешибить тебя одним пальцем.

Эмма попыталась сдержать злобу, обжигающую ей язык, но слова хлынули потоком:

— Я не боюсь. Никто больше не ударит меня безнаказанно. Я по горло сыта ролью жертвы. Если ты хочешь злиться на меня, валяй. Желаешь драться, ради бога, только мне хотелось бы знать, из-за чего. Если потому, что я не делаю того, что ты хочешь, не являюсь тем, кем ты хочешь меня видеть, не говорю того, что ты хочешь услышать, тогда я буду молчать. Но криком ты меня не изменишь.

Майкл поднял руку. Не пытаясь ударить или схватить Эмму, а прося успокоиться. Этой почти неуловимой разницы хватило, чтобы Эмма сдержала новую вспышку гнева.

— Ты здесь ни при чем, — тихо сказал он. — Извини. Мне не следовало приходить сюда. — Он взглянул на свою мокрую одежду. — Можно засунуть это в сушилку или еще куда-нибудь. Я оденусь и уйду отсюда ко всем чертям.— Ты здесь ни при чем, — тихо сказал он. — Извини. Мне не следовало приходить сюда. — Он взглянул на свою мокрую одежду. — Можно засунуть это в сушилку или еще куда-нибудь. Я оденусь и уйду отсюда ко всем чертям.

«Опять, — подумала Эмма. — Не просто злость, а глубокое темное отчаяние».

— В чем дело, Майкл?

— Я же сказал, ты здесь ни при чем.

— Давай сядем.

— Не надо, Эмма.

Майкл вернулся в спальню. Нет, виски ему не поможет.

— О, понимаю. Ты хочешь стать частью моей жизни, но я не должна становиться частью твоей.

— Только не частью этой жизни.

— Ты не можешь расчленить ее на части и сложить из них разные кучки. — Эмма прикоснулась к его руке. До этого момента она даже не представляла себе, насколько сильно любит его. — Расскажи мне все, Майкл. Пожалуйста.

— Дети, — пробормотал он. — Господи, совсем малыши. Он просто зашел на игровую площадку во время перемены и дал себе волю.

Добравшись до кровати, Майкл сел и закрыл ладонями глаза. Он видел это словно наяву, ужасался мысли, что так будет всегда.

Пораженная, Эмма села рядом с ним, поглаживая его по плечу, чтобы снять напряжение натянутых мышц.

— Не понимаю.

— И я тоже. Мы узнали, кто он. Псих. Всю жизнь лечился. Даже ходил в эту же школу, в первый и второй класс, пока его не забрали в психушку. Выяснили мы и все остальное, только какой от этого прок?

— Кто? О ком ты говоришь?

— Просто неудачник. Больной жалкий неудачник, раздобывший автоматический пистолет сорок пятого калибра.

— О господи! — поняла Эмма.

— Он подъехал к школе. Зашел на площадку. Дети играли в мяч, прыгали со скакалкой. Дождя еще не было. Он начал стрелять. Шесть малышей убиты. Двадцать в больнице, не все выпишутся оттуда.

— О, Майкл! — Она прижалась щекой к его щеке.

— А потом спокойно ушел. Когда приехала полиция, его там уже не было. Мы с Маккарти…

Но он не мог описать это, только не Эмме. Он не мог описать это даже себе.

— Мы нашли его машину в двух кварталах от школы. Он был рядом, завтракал в парке. Просто сидел на скамейке в чертовом парке и ел под дождем бутерброд. Даже не потрудился убежать, когда мы подъехали. Взял пистолет и сунул дуло в рот. Так что мы никогда не узнаем почему.

— Как печально. — Эмма не нашла других слов.

— От нас должно что-то зависеть. Шесть малышей убиты, а мы ничего не смогли сделать, ничего не сможем исправить. Остается только убедить себя, что невозможно было ничего сделать.

— Но ты ведь не ушел, — прошептала Эмма. — Поэтому от тебя что-то зависит, Майкл. Не стану говорить, как бы ты переживал из-за того, что предотвратить было в твоих силах, потому что это делает тебя таким, какой ты есть.

— К этому нельзя привыкнуть. — Майкл уронил голову ей на плечо. — Раньше я удивлялся, почему отец иногда приходил домой и запирался у себя. А когда я ложился спать, они с матерью разговаривали часами.

— Ты можешь поговорить со мной. Майкл привлек ее к себе:

— Я не хотел приходить с этим сюда. Но ты нужна мне, Эмма.

Она подставила ему губы. Если Майклу необходимо сжечь отчаяние в пламени страсти, она предоставит ему такую возможность.

Эмма взяла инициативу на себя. Он всегда любил ее нежно, терпеливо. Но если сейчас его жажда столь же неистова, как и ее, она утолит эту жажду.

На этот раз она постарается прогнать его демонов. Сев на Майкла верхом, Эмма чувствовала особое удовольствие, возбуждая его, ощущая, как под ее руками дрожит горячее напряженное тело. Ни колебаний, ни сомнений. Наслаждаясь в той же степени, в какой дарила наслаждение, она медленно выводила кончиками пальцев круги, возбуждающие линии на горячей коже.

У Эммы возникло желание попробовать на вкус блестевшее в свете лампы тело языком, впитать его губами. Хотя руки Майкла тоже не бездействовали, Эмма ускользнула, словно давая понять: не торопись, позволь мне вести тебя, любить тебя. Она скользила губами по телу, посылая обжигающие стрелы в его плоть.

Майкл слышал стук дождя, ощущал спиной тепло простыни, видел длинные волосы Эммы, струящиеся по плечам. Ее потемневшие бездонные глаза. Желая видеть ее всю, чувствовать ее, он разорвал на ней блузку, и зубы Эммы впились ему в плечо. Она понимала это желание и наслаждалась им. Первобытная дикость, но без жестокости. Возбуждение Майкла бурей откликалось в ней. Они достигли одинакового накала, и Эмма обнаружила, как восхитительно слияние любви и страсти.

Когда Майкл сорвал с нее одежду, ее тихий стон не был знаком поражения. Всю жизнь она ждала, чтобы ее хотели так сильно. Отчаянно, безрассудно, только ее. Но не знала этого. Как не знала и того, что ждала от себя такой же дикой необузданности.

Майкл уже не сдерживался, и Эмма купалась в его неистовстве. Толкала его еще дальше. Когда сильные пальцы впились ей в бедро, Эмма поняла, что он уже не считает ее хрупкой и нежной, требующей защиты. Майкл выдохнул ее имя, в нем слышалось желание обладать, обладать только ею. И принадлежать ей.

Эмма упала на него, торжествующе изогнувшись, высвобождая страсть, принимая его в себя. Первая волна экстаза прокатилась по ее телу, не уменьшив желания, и она сама задала ритм, быстрый, неистовый.

Даже когда Майкл взорвался у нее внутри, она не успокоилась, требуя еще. Она впилась в него губами, потом ее язык скользнул по шее Майкла, нащупал пульсирующую жилку. Тот пробормотал нечто бессвязное и, почти обезумев, стиснул ее, захватил губами ее рот. В следующее мгновение Эмма оказалась под ним, прижатая словно раскаленным горном к кровати.

Она обвила Майкла руками и ногами, открытые глаза не отрывались от его лица. Он увидел, как они вдруг застыли, ощутил, как судорожно вздрогнуло ее тело. Потом губы Эммы изогнулись. Медленно, торжествующе.

Это было последнее, что он увидел перед тем, как его затопила страсть.


Нора Робертс