Побег от режима Бродский

Думал, сбондить давно пора
Хоть какой-нибудь самолёт.
Комитет сбился с ног с утра,
Улетит этот идиот.

Может дуглас сам захватить,
В его брюхе светло, тепло.
Небеса очень низко-жить,
Да и с моргом не повезло.

Тунеядец, шаляй-валяй,
Просто трутень, а весь народ
Не какой-то там баттерфляй,
Рукавицы на зоне шьёт.

А в психушке опять аншлаг,
Там бездельников лечит врач.
В рубашонке смиренья-факт,
А потом был один антракт,
Сослан в ссылку, режим-палач.

А рука же сама к перу,
Разве дело, стихи писать.
Был он тут не ко двору,
Только мог бумагу марать.

Вот и Никсон уже спешит,
Гонит лошадь свою в Союз.
Запад всё это не простит,
С плеч долой сей опасный груз.

Поскорее, уж Вена ждёт,
Дуглас дальше от Питера ввысь.
Вдаль унёс его самолёт,
Тучи сзади, мечты сбылись.

А  потом  США, Венеция,
Вместо супа вода, хамон.
Под лучами мог отогреться,
Изобрёл только свой закон.

А на родине щи хлебали,
Вот и Нобеля ухватить.
Там повсюду ему медали,
Тут дурак, там хотелось жить.

Он всегда об этом мечтал,
Приезжал к нему и Высоцкий.
Ни страны, ни погоста-вокзал,
А родители, сердце бьётся.

До границы добрался он,
А они его ждали так!
Но приснился им страшный сон,
Не приедет сынок-чудак.

Не приехал, так и ушли,
Расставание навсегда.
Там остался, в чужой дали,
Вековая  судьбы беда.

Сделать тот единственный шаг
И обнять дорогих людей.
Но себя пересилить как.
Кто же он или рок злодей?

Не пустили родных к нему,
Жизнь-пролог, потом эпилог.
Убежал, мир узнал потому
И делил с ним  его восторг.

Мы в остроге остались тут,
И хлебаем баланду век.
У параши  мы все-гнетут,
Над столицей опять салют,
Монстр живёт, а не человек.



Бродскому дали Нобелевскую премию не столько за стихи, больше за гражданскую позицию. Как верно сказал Сванидзе, тот режим не для человека, для государства, в нём невозможно было жить, поэтому люди и боролись и я тоже в их числе.
   Впрочем, как и сейчас. Стихи иронические.