Лицо в темноте

ГЛАВА 37, 38

Темнота и боль. Она разливается по телу, теплым красным океаном накрывает ее, давит, не пропуская воздух и свет. Эмма старалась подняться над ней или опуститься под нее. Однако не могла обмануть эту ноющую боль. Ее она способна вытерпеть. Но не темноту, не тишину.

Эмма попыталась шевельнуться, но, когда осознала, что не имеет понятия, стоит она, сидит или лежит, ее охватила паника. Она не чувствовала ни рук, ни ног, только выматывающую боль. Она пыталась заговорить, позвать кого-нибудь, все равно кого. Мысленно кричала, но никто ей не отвечал.

Эмма знала, что ее били, помнила, как на нее смотрел Дрю. Возможно, он еще здесь, следит за ней, ждет в темноте. На этот раз он… Возможно, она уже мертва.

Теперь она чувствовала не только боль. Она чувствовала гнев. Ей не хотелось умирать. Застонав от отчаяния, Эмма напрягла все силы и волю, чтобы открыть глаза. Наверное, веки просто зашили.

Чья-то рука коснулась ее волос. Эмма ощутила это слабое прикосновение, и к боли тут же примешался ужас.

— Спокойно, Эмма. Все хорошо. Успокойся.

Это не Дрю. Не его голос, не его прикосновение.

— Ты в безопасности. Обещаю.

Майкл. Ей захотелось произнести имя вслух, поблагодарить за то, что она в темноте не одна. Что жива. Но Эмму опять накрыла темно-красная волна.

Большую часть ночи она тонула и всплывала. Майклу сказали, что она будет крепко спать, однако ее страх боролся со снотворным. Майкл чувствовал, что этот страх выплескивается из нее каждый раз, когда Эмма всплывает на поверхность.

Он разговаривал с ней, час за часом повторяя одни и те же заверения. Его голос или слова, кажется, успокаивали Эмму, поэтому он сидел рядом, смотрел на нее, держал за руку.

Ему хотелось сделать что-то еще. Ни его подготовка, ни годы службы в полиции не научили его терпению. Беспомощно сидеть рядом, когда любимая женщина ведет молчаливую борьбу. Ее нежное лицо изуродовано, стройное тело покрыто ссадинами.

Врачи заверили, что она не умрет. О тяжести повреждений можно будет судить позднее. А сейчас он может только ждать. И сожалеть.Если бы он в нужный момент поднажал, то смог бы уговорить ее рассказать о том, насколько плохи дела. Ведь он же полицейский, черт возьми, и знает, как получить информацию.

Но он отступил, желая предоставить ей время и дать возможность успокоиться. Господи, он оставил ее, когда нужно было взять ее под охрану. Он далией время, когда нужно было немедленно запрашивать в Нью-Йорке ордер на арест.

И потому, что Майкл не выполнил свой долг, а позволил вмешаться чувствам, Эмма теперь лежит в больнице.

Он оставил ее только раз, когда из Нью-Йорка прилетели Марианна с Джонно.

— Майкл, что случилось?

Тот потер глаза руками. Свет в коридоре ослепил его.

— Латимер. Похоже, он проник в ее номер.

— О боже! — Марианна стиснула плюшевую собачку. — Насколько плохо обстоят дела?

— Очень плохо. Он сломал ей три ребра, вывихнул плечо. У нее травмированы внутренние органы, синяки и ссадины даже не берусь считать… Врачи говорят, что хирургического вмешательства не потребуется.

— Где этот ублюдок? — процедил Джонно, глядя на закрытую дверь.

— Мертв.

— Хорошо. Мы хотим взглянуть на нее.

Майкл уже и так надоел врачам, но, воспользовавшись своим значком, он все-таки уговорил их впустить Марианну и Джонно в палату.

— Идите к ней, а мы с сиделкой подождем в коридоре. — Он тоже посмотрел на закрытую дверь. — Эмме дали успокоительное.

Пока их не было, Майкл перебирал в памяти все дневные события, пытаясь определить, мог ли он что-нибудь изменить. Дело во времени. Если бы он взломал дверь на пять минут раньше, может, все было бы по-другому.

Увидев выходящих из палаты, Майкл встал и уступил Марианне свой стул. Глаза у нее покраснели, но он решил, что она справится.

— Я не должна была оставлять ее одну.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал Джонно.

— Не виновата. Но я не должна была оставлять ее одну.

Не обращая внимания на запрещающую надпись, Джонно зажег сигарету и передал Марианне.

— В самолете Марианна рассказала мне все. Полагаю, ты знаешь, что этот Латимер больше года издевался над Эммой.

Майкл раздавил пластиковую чашку.

— Подробности мне неизвестны. Как только Эмма сможет говорить, ей придется дать показания.

— Показания? — удивилась Марианна. — Разве она обязана давать показания?

— Так положено. — Майкл снова взглянул на дверь. — Простая формальность.

— Но этим займешься ты, — вставил Джонно. — Мне бы не хотелось, чтобы Эмме пришлось говорить с чужим человеком.

— Я возьму у нее показания.

Марианна изучала Майкла. Он сильно повзрослел по сравнению с тем парнем на фотографии десятилетней давности. А сейчас, с темными кругами под глазами и усталыми морщинами, он выглядел даже постаревшим. Но Марианна решила, что на этого человека можно положиться. Что бы там ни заявляла ее подруга, Майкл Кессельринг абсолютно соответствовал образу полицейского, который сложился у Марианны. — Это вы убили Дрю?

Больше всего на свете Майклу хотелось ответить «да».

— Нет, я опоздал.

— Кто это сделал?

— Эмма.

— О господи, — только и сказал Джонно.

— Слушайте, я не хочу оставлять ее одну, а вы поезжайте в гостиницу, отдохните.

— Мы останемся. — Марианна взяла Джонно за руку. — И будем сидеть с ней по очереди.

Кивнув, Майкл вернулся к Эмме.

Она вынырнула на поверхность, и даже неяркий свет принес ей облегчение. Всю ночь снились бесконечные сны, причем такие странные. Большинство уже исчезло, как полночные миражи в лучах солнца. Но скоро опять начнутся кошмары. Эмма слышала отголоски музыки и шелест теней.

Она пыталась стряхнуть остатки сна, открыть глаза. Но открылся только один. Подняв руку, она нащупала повязку и сразу все вспомнила.

Страх, как дым, наполнил легкие, буквально задушив ее. Эмма повернула голову и увидела Майкла, который дремал на стуле у кровати, уронив голову на грудь и держа ее за руку. Она чуть пошевелила пальцами, и Майкл тотчас проснулся.

— Эй, — улыбнулся он, поднося ее руку к губам. — Доброе утро.

— Как… — Эмма закрыла глаза, негодуя на свой едва слышный шепот. — Как долго?

— Ты проспала целую ночь, только и всего. Больно? Очень. Но она отрицательно покачала головой. Это заставило ее поверить, что она жива.

— Это произошло на самом деле, правда?

— Все уже позади. — Желая успокоить ее не меньше, чем себя, он прижал руку Эммы к своей щеке. — Сейчас позову сиделку. Врачи просили сообщить, когда ты проснешься.

— Майкл… Я его убила?

Тот ответил не сразу. Лица Эммы он не видел, но рука у нее не дрогнула.

— Да. И я буду до конца жизни жалеть о том, что ты меня опередила.

Эмма не выпускала руки Майкла.

— Мне кажется, я ничего не чувствую. Ни горя, ни облегчения, ни сожаления. Только опустошенность.

Майкл знал, что такое держать оружие, целиться, стрелять в человеческое существо. Повинуясь долгу. Защищая себя. Но какой бы необходимой или жизненно важной ни была причина, этого уже не забыть никогда.

— Ты сделала единственно возможное. Помни только это. Об остальном сейчас не беспокойся.

— У него был такой прекрасный голос. Я влюбилась в него. Почему все так получилось?

Майкл не мог утешить ее, не мог ответить.

Оставив Эмму на попечение сиделки, он вышел в холл. Марианна дремала, положив голову на плечо Джонно. Комната была окрашена в мягкие пастельные тона. Видимо, они должны успокаивать и подбадривать близких, которым оставалось только сидеть и ждать. У стены — включенный телевизор, на столе — чайники, корзинки с пакетиками растворимого кофе и чая, в противоположных углах комнаты по телефону.

— Она проснулась, — сказал Майкл.

— Проснулась? — тотчас же встрепенулась Марианна. — Как она?

— С ней все в порядке. — Майкл налил себе кофе, машинально размешивая. — Она помнит случившееся и привыкает к этому. С ней сиделка, доктора уже вызвали. Скоро сможете с ней увидеться.

Все замолчали, когда на экране телевизора возникло лицо Эммы. Сообщение было кратким, показали фотографии Эммы и Дрю, затем последовали интервью с администратором гостиницы и двумя свидетелями, которые, услышав шум, вызвали полицию.

Говорил лысеющий мужчина средних лет, раскрасневшийся от возбуждения. Майкл вспомнил, что оттолкнул его, когда высаживал дверь.

— Я слышал ужасный грохот. И женщина кричала, умоляя мужчину остановиться. Мне показалось, дела плохи, и я начал стучать в дверь. У меня соседний номер. Затем появились копы. Один из них вышиб дверь. На секунду я увидел женщину, распростертую на полу, всю в крови. У нее был пистолет, она выстрелила, потом стреляла до тех пор, пока у нее не кончились патроны.Выругавшись, Майкл бросился к телефону. А на экране уже появился вход в больницу. Репортер с важным видом сообщил, что Эмма Макавой-Латимер находится под охраной.

— Слушай, — бросил Майкл в трубку, — мне на это наплевать. Задержи их на время. Я хочу, чтобы у двери ее палаты круглосуточно дежурил полицейский в форме и гнал журналистов, которые вздумают пробраться к ней. После обеда я сделаю заявление.

— Ты не сможешь помешать, — сказал Джонно, когда Майкл бросил трубку.

— Я смогу на время задержать их.

Джонно встал. Не было смысла говорить ему, что Эмма знает цену популярности. Она платит ее всю свою жизнь.

— Марианна, сходи к Эмме, а я угощу копа завтраком.

— Я не хочу…

— Нет, хочешь, — заявил Джонно. — Не каждый день тебе представляется возможность делить омлет с рок-легендой. Марианна, иди к Эмме. Я скоро зайду. — И когда та ушла, он сказал Майклу: — Впервые я увидел Эмму трехлетней крошкой. Она пряталась под кухонной мойкой в грязной квартире Джейн. Ее уже успели достаточно побить. Она справилась тогда. Справится и на этот раз.

— Я обязан был получить ордер на его арест, — сказал Майкл. — Должен был надавить на Эмму и добиться ордера.

— Ты давно любишь ее?

— Большую часть жизни, — вздохнул Майкл. Он распахнул окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, и, стиснув руками подоконник, свесился наружу. — Всего пять минут. Если бы ублюдок опоздал на пять минут или я пришел бы на пять минут раньше, я бы убил его. Я ворвался в номер с пистолетом в руке. Мне нужно было убить его… для нее.

— А, мужской эгоизм. — Джонно сохранял на лице саркастическую полуулыбку, когда Майкл резко обернулся к нему. — Представляю твои чувства, но не согласен с тобой. Я рад, что Эмма сама пришила этого подонка. Так справедливее. Жаль только, что она не сделала этого давно.

Майкл слишком устал, чтобы спорить. Они уже подошли к лифту, когда двери открылись и из кабины стремительно вышли Брайан и Бев.

— Где она? — спросил Брайан.

— Здесь. Не спеши, — взял его за руку Джонно. — С ней Марианна. А вам нужно сначала успокоиться. Эмме и так пришлось изрядно поволноваться.

— Джонно прав, Брай. Не нужно волновать ее. К тому же следует узнать, что… как это случилось. Вы можете рассказать, что произошло? — спросила Бев у Майкла. — После вашего звонка мы все время были в пути.

— Вчера Дрю Латимер нашел Эмму в гостинице.

— Нашел? — прервал Брайан. — Ты хочешь сказать, что они были не вместе?

— Она начала бракоразводный процесс и скрывалась от него.

— Бракоразводный процесс? — От недосыпания и тревоги Брайан плохо соображал и сделал медленный вдох-выдох, пытаясь прочистить мозги. — Я разговаривав с Эммой пару недель назад, и она ничего не говорила о разводе.

— Она не могла сказать, — ответил Майкл. — Потому что боялась. Латимер плохо обращался с ней.

— Бред какой-то. Он ее боготворил.

— Да. — Ярость, так долго сдерживаемая Майклом, выплеснулась наружу. — Он был любящим мужем. Принцем, мать его. Поэтому Эмма все время жила в страхе. Поэтому она лежит сейчас здесь с изуродованным лицом и сломанными ребрами. Он, черт возьми, едва не залюбил ее до смерти.

Губы у Брайана задрожали, и он до боли сжал руку Бев.

— Он бил ее? Ты хочешь сказать, Эмма здесь из-за него?

— Вот именно.

— Где он? — Брайан в ярости схватил Майкла за ворот.

— Мертв.

— Спокойно, Брай, — потрепал его по плечу Джонно, раздумывая, не встать ли между двумя разъяренными мужчинами. — Эмме нисколько не поможет, если ты сорвешься.

— Я хочу ее видеть. Мы с Бев хотим видеть ее немедленно.

Он подошел к двери в тот момент, когда Марианна выходила из палаты, и некоторое время молча смотрел на неподвижно лежащую дочь.

— Детка. — Рука об руку с Бев он вошел в палату. Эмма взглянула на них и попыталась прикрыть распухшую щеку, не желая, чтобы отец видел ее в таком состоянии. Брайан нежно отвел ее руки. — Эмма. — Нагнувшись, он поцеловал дочь в лоб. — Прости. Прости.

Тут она дала волю слезам, заикаясь, выпаливая извинения и объяснения. Потом откинулась на подушку, не выпуская руку отца.

— Я даже не знаю, как все случилось. И почему. Я хотела, чтобы меня кто-то любил, меня саму. Хотела иметь семью и решила… что он похож на тебя. — Эмма вздохнула.

Брайану хотелось положить голову на грудь дочери и дать волю слезам, но он только поднес ее руку к губам.

— Не тревожься об этом. Даже перестань об этом думать. Никто больше не причинит тебе зла. Клянусь.

— Сейчас важно только то, что ты в безопасности. — Бев нежно убрала ее волосы с перебинтованного лба. — Остальное не имеет для всех нас значения.

— Я убила его, — пробормотала Эмма. — Вам уже сказали?

— Все… сейчас все позади. — Брайан потрясенно взглянул на Бев.

— Я не слушала тебя. Не хотела слушать. Мне было обидно, ведь ты говорил, что он хочет жениться на мне, чтобы стать ближе к тебе.

— Не надо.

— Ты был прав. — За этими словами последовал долгий усталый вздох. — Он никогда меня не любил. А когда понял, что обладания мной недостаточно, чтобы получить желаемое, он возненавидел меня.

— Не думай об этом, — настаивал Брайан. — Отдохни, сосредоточься на том, чтобы выздороветь.

«Он прав», — решила Эмма. Она слишком устала.

— Я рада, что ты здесь. Извини, папа, я все время избегала тебя. Не впускала в свою жизнь.

— Мы оба были не правы, — наконец улыбнулся Брайан. — Но впереди у нас целая жизнь.

— Когда ты поправишься, мы бы хотели, чтобы ты вернулась домой. — Бев прикоснулась к щеке Брайана. — К нам.

— К обоим?

— Да. Нам многое предстоит наверстать. Всем.

— Сегодня утром я даже не представляла, что когда-нибудь снова буду счастливой, — сказала Эмма. — Но я счастлива за вас. Мне нужно подумать обо всем остальном.

— Не спеши. — Наклонившись, Бев поцеловала ее в щеку. — А сейчас мы дадим тебе немного поспать.

* * *
— Кессельринг, ты переехал сюда? — осведомился Маккарти, увидев напарника в холле больницы.

— Кофе?

— Нет, если от него я стану выглядеть так же, как ты. — Он бросил Майклу сумку. — Чистое белье и туалетные принадлежности. Твою собаку я покормил.

— Спасибо.

Маккарти передумал и, налив кофе, заворчал по поводу сливок в пакетике. По большей части он получал удовольствие, огорчая своего коллегу. Однако сейчас решил, что у старины Майкла и без него огорчений по горло.

— Как она?

— Страдает от боли.

— Дьюэр требует взять показания, — с издевкой в голосе упомянул он о заместителе капитана.

— Я займусь этим.

— Ему известно, что ты… дружишь с жертвой. Он хочет, чтобы их взял я.— Как она?

— Страдает от боли.

— Дьюэр требует взять показания, — с издевкой в голосе упомянул он о заместителе капитана.

— Я займусь этим.

— Ему известно, что ты… дружишь с жертвой. Он хочет, чтобы их взял я.

— Я сам займусь этим, — повторил Майкл, накладывая в чашку сахар. Не для вкуса, а для поддержания сил. Ощущать вкус он уже давно перестал. — Ты привел стенографиста?

— Да. Он ждет.

— Я посмотрю, готова ли Эмма. — Проглотив кофе, словно лекарство, Майкл выбросил стаканчик. — Как пресса?

— Ждет какого-нибудь заявления к двум часам.

Взглянув на часы, Майкл ушел переодеваться и через пятнадцать минут заглянул в палату Эммы. У нее был Пи Эм. Как и все остальные, он выглядел измученным, потрясенным. Но заставил Эмму улыбнуться.

— Пи Эм готовится стать папой, — сказала она.

— Поздравляю.

— Спасибо.

Они летели из Лондона вместе со Стиви и в киоске аэропорта увидели газеты. Они не знали, что сказать друг другу, тем более что говорить Эмме.

— Ну я пойду. — Пи Эм поцеловал ее, затем, помедлив, добавил: — Мы зайдем вечером.

— Спасибо за фиалки. Они чудесные.

— Ну…

Постояв еще немного, Пи Эм ушел со щемящим сердцем.

— Он очень смущается. Они все смущаются, — пробормотала Эмма, теребя простыню, затем погладила Чарли. — Тяжело видеть их глаза, когда они приходят сюда первый раз. Наверное, я выгляжу ужасно.

— Впервые слышу, что ты ждешь комплиментов. — Майкл сел рядом. — Весь день у тебя народ, ты нисколько не отдыхаешь.

— Мне не хочется оставаться одной. Ты провел здесь всю ночь. Я слышала, как ты разговаривал со мной, и понимала, что еще жива. Спасибо.

— Я люблю тебя, Эмма. — Майкл уронил голову на их сплетенные руки. Эмма молчала. Вздохнув, он встал и начал расхаживать по палате. — Не то время, не то место. Наверное, тебе придется обдумать это, раз я признался. А теперь, если ты в состоянии, нам бы хотелось записать твои показания.

Эмма смотрела, как он беспокойно мечется, но сказать ничего не могла. Только не сейчас. Если бы все было по-другому… А сложилось бы по-другому, если бы она доверилась Майклу. Увы, теперь уже ничего вернуть нельзя.

— С кем я должна говорить?

— Можешь говорить со мной. — Когда Майкл повернулся, он уже держал себя в руках. — Или я приглашу женщину-следователя, если так будет лучше для тебя.

— Нет. — Ее пальцы беспокойно теребили фиалки. — Я буду говорить с тобой.

— Стенографист ждет.

— Хорошо. Займемся этим прямо сейчас. Я хочу поскорее со всем покончить.

Ей пришлось нелегко. Почему-то она думала, что, раз ее чувства умерли, говорить будет просто. Но она все еще продолжала испытывать стыд. Эмма не смотрела на Майкла, рассказывая о перенесенных унижениях и жизни в страхе. Она надеялась очиститься от всего этого. Но когда допрос закончился, Эмма почувствовала только усталость.

Майкл кивком отпустил стенографиста. Говорить он не смел.

— Это все, что вам требовалось? — спросила Эмма. Он снова кивнул.

— Когда отпечатают, ты сможешь прочесть и подписать. Я загляну попозже.

Выскочив из палаты, Майкл бросился к лифту, но его остановил Маккарти:

— Дьюэр ждет тебя в участке. У газетчиков уже пена лезет изо рта.

— А пошли они знаешь куда… Мне нужно пройтись.

* * *
Роберт Блэкпул прочел газетное сообщение, и вся эта чушь об убийствах в порыве страсти и крушениях мечты чертовски развеселила его. А две фотографии, правда, не очень резкие, вообще доставили ему огромнейшее удовольствие: Эмму везут на каталке в машину «Скорой помощи», ее лицо — сплошное кровавое месиво.

Он не забыл, как она с ним обошлась.

Жаль, что Латимер не забил ее до смерти. Хотя есть и другие способы расплатиться.

Подняв трубку, Блэкпул набрал номер лондонской «Тайме».

Пит побагровел от ярости, прочтя на следующий день заметку. Роберт Блэкпул выразил сожаление по поводу смерти талантливого музыканта, каким был Латимер, рассказал о своей ссоре с Эммой. По словам Блэкпула, она яростно ревновала его к подруге и после неудачной попытки соблазнения кинулась на него с ножницами.

И наглый заголовок:

«ЖАЖДА ЛЮБВИ ТОЛКАЕТ ЭММУ НА НАСИЛИЕ».

Читатели моментально проглотили эту заметку, но не могли прийти к единому мнению: действовала ли Эмма в целях самозащиты или застрелила мужа, ослепленная ревностью?

Пит схватился за телефон.

—Ты псих. Ненормальный!

— А, доброе утро. — Блэкпул ждал этого звонка.

— Чего ты, черт возьми, добиваешься, распространяя сплетни? Мне и так хватает грязи, которую нужно расчищать.

— Это не моя грязь, приятель. Если хочешь знать, Эмма получила по заслугам.

— Я не хочу ничего знать. И говорю тебе: уймись.

— С чего бы это? Реклама мне на руку. Ты сам утверждал, что пресса способствует продаже пластинок.

— Уймись.

— Или?

— Я не хочу угрожать, Роберт. Но поверь мне на слово: копание в грязном белье пользы не приносит никому.

После долгой паузы Блэкпул сказал:

— Я должен был ей отплатить.

— Возможно. Меня это не волнует. Последние два года твой рейтинг падает, Роберт. Фирмы грамзаписи поразительно не постоянны. Ты ведь не хочешь на данном этапе менять менеджера?

— Мы найдем общий язык. Вряд ли кто-либо из нас желает порвать старую дружбу.

— Помни об этом. Будешь мутить воду, и я выброшу тебя, как грязный носок.

— Я нужен тебе не меньше, чем ты мне.

— Сомневаюсь, — усмехнулся в трубку Пит. — Очень сомневаюсь в этом.

ГЛАВА 38

Майкл походил по коридору, загасил сигарету и принялся ходить снова.

— Мне это не нравится.

— Жаль, что ты так к этому относишься. — Эмма дышала очень осторожно. Даже спустя три недели при каждом неловком движении возникала боль в ребрах.

— Устраивать пресс-конференцию в день выписки из боль. шиш — это просто глупость. И упрямство.

— Мне проще сделать официальное заявление для прессы, чем ускользнуть от нее. — Эмма говорила веселым тоном, но руки у нее заледенели. — Поверь, я разбираюсь в этом лучше тебя.

— Если ты имеешь в виду эту чушь Блэкпула, он больше на вредил себе, чем тебе.

— Мне нет дела до Блэкпула, я забочусь о своей семье и хочу высказаться. — Эмма направилась к конференц-залу, потом обернулась: — Полицейское расследование установило: это самооборона. Три недели я убеждала в этом же себя. Я хочу, чтобы все было ясно, Майкл.

Майкл знал, что спорить бесполезно, но все же попробовал:

— Пресса на девяносто девять процентов за тебя.

— Но этот один процент остается мерзким пятном.

Майкл смягчился и даже провел большим пальцем по ее щеке:— Ты никогда не задумывалась, почему жизнь так сложна?

— Задумывалась, — улыбнулась Эмма. — И начала верить, что бог тоже человек. Ты идешь со мной?

— Конечно.

Репортеры ждали. С фотоаппаратами, лампами, микрофонами наготове. Как только Эмма ступила на подиум, засверкали вспышки. Она была очень бледна, синяки выделялись на коже, а левый глаз окружали разноцветные разводы.

Когда Эмма начала говорить, воцарилась тишина. Она изложила только факты, стараясь сохранять хладнокровие. Этому она успела научиться. Заявление было всего на восемь минут. Читая, Эмма чувствовала признательность Питу, который помог ей отточить фразы. Она не обращала внимания ни на камеры, ни на лица и, закончив чтение, отошла от микрофона. Заранее было обговорено, что Эмма не станет отвечать на вопросы. Они тем не менее посыпались, но лишь один проник ей в душу:

— Раз он издевался над вами столько месяцев, почему вы не ушли от него?

Эмма не собиралась отвечать и все же обернулась.

— Почему не ушла? — повторила она.

В зале снова наступила тишина. Читать заявление было просто. Это лишь слова, отпечатанные на листе бумаги, которые не затрагивали ее, но нехитрый вопрос пронзил ей сердце.

— Почему не ушла? — опять спросила Эмма. — Не знаю. — Почему-то ей казалось жизненно необходимым ответить. — Не знаю. Если бы два года назад мне сказали, что я позволю жестоко обращаться с собой, я бы пришла в ярость. Не хочу верить, что стала жертвой сознательно. — Она бросила на Майкла отчаянный взгляд. — Он бил и унижал меня, а я оставалась с ним. Иногда я представляла себе, как сажусь в лифт, выхожу на Улицу, иду прочь, но не делала этого. Я оставалась из-за страха и ушла по той же причине. Так что во всем этом нет смысла.

Совсем нет смысла, — повторила Эмма и отвернулась, игнорируя дальнейшие вопросы.

— У тебя получилось замечательно, — сказал Майкл. — Мы выведем тебя через боковую дверь. Маккарти ждет в машине.

Они поехали в Малибу, где отец снял для Эммы особняк. Всю дорогу она молчала. В голове отдавался эхом один и тот же вопрос:

— Почему вы не ушли?

* * *
Ей нравилось сидеть по утрам на веранде из красного дерева, глядеть на воду, слушать крики чаек. Если она уставала сидеть, то гуляла вдоль берега. Следы побоев исчезали, только на подбородке остался небольшой шрам да изредка беспокоили ребра. От пластической операции Эмма отказалась. Шрам был едва заметен и к тому же служил напоминанием о происшедшем.

Другим напоминанием стали ночные кошмары. Они посещали Эмму с ужасающей регулярностью и представляли собой какой-то причудливый монтаж из старых и новых кадров. Иногда она шла по темному коридору, ощущая себя ребенком, в других случаях — женщиной. Музыка присутствовала всегда, но звучала приглушенно, словно из-под воды. Порой Эмма отчетливо слышала голос Даррена, затем на него накладывался голос Дрю. И ребенок, и женщина в ужасе застывали перед дверью.

Но когда все же поворачивали ручку и толкали дверь, Эмма просыпалась мокрая от пота.

Дни проходили спокойно. С океана дул ветерок, принося запах цветов, которые Бев посадила под окнами. И музыку.

Эмма видела, как отец и Бев начинают совместную жизнь, и это послужило ей лучшим лекарством. Постоянно звучал смех. Бев экспериментировала на кухне, Брачан в тени играл на гитаре. По ночам Эмма думала, как им, должно быть, просто, сделав первый шаг, перекинуть мост над пропастью в двадцать лет. Казалось, они никогда не разлучались.

А ей уже больше не стать ребенком и не исправить совершенные ошибки.

Бев с отцом жили здесь уже шесть месяцев, хотя Эмма знала, что им обоим не терпится вернуться в Лондон. Там их дом. Свой Эмме еще предстоит найти.

Она не скучала по Нью-Йорку, хотя ей не хватало Марианны. Теперь этот город будет всегда напоминать ей о Дрю. Она, конечно, приедет туда, но жить в Нью-Йорке больше не станет.

Там она была одна, а здесь это случалось редко.

Дважды приезжал Джонно и оба раза гостил по две недели. На день рождения он подарил Эмме брошь: золотой Феникс, восстающий из рубинового огня. Желая обрести мужество и снова расправить крылья, она часто надевала ее.

Пи Эм женился на леди Аннабель и по пути в Мексику, где они собирались провести медовый месяц, заехал в Лос-Анджелес. Новая миссис Фергюсон обожала своего супруга. Полненькая беременная Аннабель надела на свадьбу мини-юбку. Несомненно, Пи Эм был от жены в восторге. Это почти возродило в Эмме веру в брак.

Сейчас она тоже принимала гостей. Накануне вечером прилетел Стиви с Кэтрин Хейнс. Ночью, лежа в постели, Эмма слышала, что отец и Стиви вместе играют. «Как в доброе старое время», — думала она, с грустью вспоминая детство. Тогда в ее дом, словно принц к Золушке, пришел Брайан и увел ее на нескончаемый бал.

— Доброе утро. — К ней с двумя чашками подошла Кэтрин.

— Здравствуйте.

— Я увидела вас и решила предложить кофе.

— Спасибо. Утро такое чудесное.

— Мне не удалось заснуть. — Кэтрин села рядом. — Кроме нас, все спят?

— Да, — сказала Эмма, беря чашку.

— От переездов меня одолевает бессонница. Наверное, здесь много сюжетов для фотографирования.

Эмма больше года не прикасалась к камере и была уверена, что Кэтрин Хейнс знает об этом.

— Место великолепное, — пробормотала она.

— В отличие от Нью-Йорка?

— Да.

— Мне уйти?

— Нет. Извините, я не хотела быть невежливой.

— Но вы чувствуете себя неуютно.

— Это замечание профессионала.

Вытянув ноги, Кэтрин водрузила их на нижнюю перекладину перил.

— Я здесь как друг, а не как врач. — Кэтрин взглянула на чайку, спикировавшую к воде, и добавила: — Но я была бы плохим другом и плохим врачом, если бы не попыталась помочь.

— У меня все хорошо.

— Вы и выглядите хорошо. Только есть и невидимые раны, не так ли?

Эмма спокойно посмотрела на нее:

— Возможно, но, говорят, время лечит.

— Если бы это всегда соответствовало действительности, я бы осталась без работы. Ваши родители очень беспокоятся, Эмма.

— И зря.

— Они вас любят.

— Дрю мертв и уже не причинит мне боли.

— Он не сможет избить вас, — согласилась Кэтрин. — Но он по-прежнему способен причинять вам боль. Вы слишком вежливы, чтобы послать меня ко всем чертям.

— Я как раз думаю над этим.

Кэтрин засмеялась.

— Как-нибудь я расскажу вам о грубостях и мерзостях, которые бросал мне в лицо Стиви. Вряд ли вам удастся сравниться с ним.

— Вы любите его?

— Да.

— И собираетесь выйти за него замуж?

— Спросите еще раз через месяц. Бев сказала, что вы встречаетесь с неким Майклом?
— Спросите еще раз через месяц. Бев сказала, что вы встречаетесь с неким Майклом?

— Это друг.

Я люблю тебя, Эмма.

—Друг, — повторила она, ставя чашку.

— Полицейский, не так ли? Сын человека, который расследовал убийство вашего брата. — Сочтя молчание Эммы ответом, Кэтрин продолжала: — Странно, жизнь почему-то развивается кругами. Это заставляет чувствовать себя щенком, пытающимся ухватить себя за хвост. Пройдя через унизительный развод, я познакомилась со Стиви. Мое «я» было втоптано в грязь, а отношение к мужчинам… Скажем так: некоторые виды слизняков я находила более привлекательными. К Стиви же я прониклась отвращением с первого взгляда. Но это личные чувства. Как профессионал я должна была помочь ему. И вот что мы имеем.

— Вы считаете, что потерпели неудачу?

— С замужеством? — непринужденно уточнила Кэтрин. Она гадала, задаст ли Эмма этот вопрос. — Да. Но ведь люди постоянно терпят неудачи. Самое трудное не в том, чтобы признаться в них себе, а принять случившееся как факт.

— Я потерпела неудачу с Дрю и принимаю случившееся как факт. Вы это хотели от меня услышать?

— Нет. Я ничего не хочу слышать, если вам это не нужно.

— Я потерпела неудачу с собой. — Эмма вскочила, стукнув чашкой по столику красного дерева. — Все эти месяцы я терпела неудачу с собой. Такой ответ вас устраивает?

— А вас?

Тихо выругавшись, Эмма отвернулась к перилам.

— Если бы мне нужен был психиатр, я бы уже имела их целый десяток.

— Знаете, вы произвели на меня большое впечатление, когда вправили Стиви мозги. О такой взбучке для него я лишь мечтала. Он тоже отказывался от помощи.

— Я не Стиви.

— Да, вы не Стиви.

Кэтрин встала. Она была ниже ростом, но ее резкий, уверенный голос подействовал на Эмму.

— Хотите знать, сколько женщин сегодня подвергается насилию? Это происходит каждые восемнадцать секунд. Удивлены? Вы считали себя членом элитного клуба? А сколько из них остается со своими мучителями? И дело не в том, что у них нет друзей и родственников, которые помогли бы им. Не в том, что они бедны и не имеют образования. Они боятся, их лишили самоуважения. Им стыдно. На каждую женщину, нашедшую помощь, приходится десять не нашедших. Вы остались в живых, но еще не выжили. Пока.

—Да, не выжила, — обернулась к ней Эмма. В глазах сверкали слезы ярости. — Мне приходится бороться с этим каждый день. Вы полагаете, будет легче, если я стану говорить об этом, искать оправдания, находить причины? Какая разница, почему это случилось?! Я иду гулять.

Сбежав по ступеням, Эмма направилась к берегу.

Кэтрин была терпеливой женщиной. Два дня она молчала, не напоминая об их разговоре.

Поскольку она впервые приехала в Штаты, Стиви хотел показать ей все. Днем они осматривали достопримечательности, по вечерам ходили в клубы. Иногда вдвоем, иногда вместе с остальными. Но больше всего Кэтрин нравились вечера, проведенные дома, когда Стиви часами занимался любовью со своей гитарой.

Она постоянно думала об Эмме и решила воспользоваться случаем, когда та однажды до рассвета спустилась вниз. Последовав за ней, Кэтрин увидела, что все лампочки зажжены, а Эмма сидит на кухне, глядя на темное окно.

— Мне захотелось чаю. Я тоже люблю рано вставать, — небрежно сказала Кэтрин, словно не замечая ее слез. — Восхищаюсь вашей матерью, несколькими штрихами она делает кухню самым уютным местом в доме. На своей кухне я чувствую себя как в чужом чулане. — Она насыпала заварку в чайник-корову. — Вчера Стиви водил меня на студию «Юниверсал». Посмотрев вблизи на «Челюсти», я была в недоумении, почему фильм наводил на меня такой ужас. Это лишь иллюзии, эффекты. — Кэтрин залила чайник кипятком. — И трамвайчик, который въехал в дом Нормана Бейтса — помните, из «Психа»? — выглядит абсолютно таким же, но лишенным ужаса. Видимо, если что-то жуткое выдергивается из окружения, оно теряет свою силу. Остается только забавный домик или механическая рыбина.

— Жизнь — не кино.

— Да, но я всегда считала, что есть любопытные параллели. Не хотите сливок?

— Нет, благодарю.

Эмма молчала, пока Кэтрин разливала чай, а потом слова вдруг хлынули из нее, и она не смогла остановить их поток.

— Иногда время, прожитое с Дрю, кажется мне фильмом, и я смотрю его как посторонний зритель. А иногда я как будто просыпаюсь в своей нью-йоркской квартире, Дрю спит рядом. Я буквально слышу в темноте его дыхание. Тогда фильмом становится все остальное. Наверное, я сумасшедшая?

— Нет, вы женщина, прошедшая через жуткое испытание.

— Но ведь Дрю умер, я знаю это. Почему я должна бояться?

— А вы боитесь?

Руки Эммы все время двигались, переставляли с места на место не убранный с вечера стакан, вазу с фруктами, сахарницу.

— После того как я рассказала ему о Даррене, обо всем, что помню и чувствую, он стал издеваться надо мной. Когда я засыпала, он вставал с кровати, включал песню, которая звучала в ночь убийства, потом шептал мое имя, пока я не просыпалась среди темноты при звуках этой песни. Я всегда пыталась зажечь свет, но он выдергивал вилку из розетки, и я просто сидела на кровати, молясь, чтобы все прекратилось. Как только я начинала кричать, Дрю возвращался, говорил мне, что это был сон. Теперь, когда мне снятся кошмары, я с ужасом жду: вот снова откроется дверь и он скажет, что это сон.

— Сегодня вам снился кошмар?

— Да.

— Можете его пересказать?

— В общем, сюжет один и тот же. Ночь, когда убили Даррена. Я просыпаюсь, в коридоре темно, звучит музыка, мне страшно. Я слышу плач Даррена. Иногда подхожу к двери, а за ней стоит Дрю. Иногда кто-то другой, но кто, я не знаю.

— Вы хотите узнать?

— Сейчас да. Я уже проснулась и чувствую себя в безопасности. Но во сне не хочу. Мне кажется, я умру, если узнаю, если он дотронется до меня.

— Вы чувствуете исходящую от этого человека угрозу?

— Да.

— Откуда вам известно, что это мужчина?

— Я…

Эмма запнулась. Темнота за окном посерела, с берега доносились крики первых чаек, похожие на детский плач.

— Не знаю, но я уверена в этом.

— Эмма, после пережитого вы не боитесь мужчин?

— Я не боюсь папу и Стиви. Никогда не боялась Джонно или Пи Эм. Это просто невозможно.

— А Майкл?

Эмма взяла свою чашку и выпила уже остывший чай.

— Я знаю, он не причинит мне боли.

— Но все-таки боитесь?

— Того, что я не смогу… — Она покачала головой. — Это не имеет отношения к Майклу. Дело во мне.

— Беспокойство по поводу физической близости вполне естественно, тем более если предыдущий опыт принес только унижение и боль. Умом вы понимаете, что цели и результаты интимной близости совсем иные, но рассудок и чувства идут разными путями.Эмма почти улыбнулась:

— То есть кошмары являются следствием подавленной сексуальности?

— Уверена, Фрейд сказал бы именно так, — мягко заметила Кэтрин. — Впрочем, по-моему, он был сумасшедшим. Я просто рассматриваю разные варианты.

— Полагаю, Майкла следует исключить. Он никогда не предлагал мне заняться сексом.

«Не любовью, — отметила Кэтрин, — а сексом».

— А вы этого хотите?

Рассвело, и вместе с утром пришло ощущение безопасности. Эмма наконец улыбнулась:

— Я часто задумываюсь, может, психиатры — это просто сплетники?

— Ладно, оставим это. Хотите совет? Возьмите камеру, прогуляйтесь по окрестностям, поснимайте. Дрю многое отнял у вас. Почему бы не доказать себе, что ему не удалось отобрать все?

* * *
Эмма не знала, почему воспользовалась советом Кэтрин. Ее излюбленными объектами всегда были люди, но долгое время она избегала их. И все же Эмма испытывала приятное ощущение, держа камеру в руке, устанавливая объектив, выбирая план для снимка.

Целое утро она фотографировала пальмы и здания. Она понимала, что эти работы не завоюют наград, однако сам процесс действовал на нее успокаивающе. К полудню Эмма отсняла две пленки и удивилась, почему ждала так долго, чтобы насладиться любимым делом.

Удивилась она и тому, что вдруг поехала к дому Майкла. Был чудесный воскресный день, слишком прекрасный, чтобы проводить его в одиночестве. К тому же у нее есть весьма интересный объект для съемки.

Ухватившись за столь удобные оправдания, Эмма подъехала к дому.

Хотя автомобиль был на месте, на ее стук долго никто не отвечал, поэтому она решила, что Майкла нет дома. Только пес сначала залаял, а теперь скулил и царапался в дверь. Наконец она услышала ругань Майкла и улыбнулась.

Когда он распахнул дверь, Эмма сразу поняла, что разбудила его: припухшие, ничего не видящие глаза, натянутые второпях и не до конца застегнутые джинсы. Майкл провел рукой по лицу и волосам.

— Эмма?

— Извини, мне следовало бы позвонить.

— Что-нибудь случилось? — заморгал он.

— Нет, я просто ехала мимо.

— Заходи. — Он взял ее за руку и оглянулся. — А, черт!

— Майкл, правда, я не вовремя… — бормотала Эмма, входя в полутемную комнату. — О боже!

Гостиная выглядела так, словно в ней побесчинствовала ватага на редкость злобных эльфов.

— Тебя ограбили?

— Нет.

Майкл еще не настолько проснулся, чтобы беспокоиться о приличиях. Взяв Эмму за руку, он потащил ее на кухню. Пес лаял и носился вокруг.

— Наверное, у тебя были гости, — решила Эмма, слегка задетая, что ее не пригласили в комнату.

— Нет. Господи, умоляю, сделай так, чтобы здесь нашелся кофе, — бормотал Майкл, открывая ящики буфета.

— Вот. — Она вытащила из раковины банку «Максвелл-Хауз» и пакетик чипсов. — Хочешь, я…

— Нет. Черт возьми, кофе я могу приготовить сам. Конрой, если ты не заткнешься, я завяжу твой язык узлом на шее. — Майкл поставил под нос псу пакетик чипсов, — Который теперь час?

— Около половины первого.

Майкл хмуро уставился на кофейник, который держал в руках, видимо, соображая, для чего он ему, а когда начал сыпать кофе, Эмма щелкнула затвором.

— Извини, — сказала она, увидев его сердитый взгляд. — Привычка.

Майкл отвернулся к буфету. Во рту такой привкус, словно он наелся мела, в голове еще гремит джаз, под глазами, конечно, мешки размером с бильярдные шары, и пшеничные хлопья закончились.

— Майкл… — осторожно начала Эмма. Не из робости, а от душившего ее смеха. — Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?

— Я ничего не могу найти.

— Сядь. — Она увлекла Майкла к креслу. — Начнем с кофе. Где чашки?

— В буфете.

— Хорошо.

После непродолжительных поисков Эмма обнаружила упаковку пластиковых стаканов. Кофе оказался густым, словно грязь, и выглядел столь же аппетитным, но Майкл жадно проглотил его,. Немного придя в себя, он разглядел Эмму, инспектирующую холодильник.

Она выглядела потрясающе в короткой блузе и светло-голубых летних брюках. Волосы распущены. Такими они нравились Майклу больше всего: он мог представить, как проводит по ним рукой. Но почему ее голова в холодильнике?

— Что ты делаешь?

— Ищу, чем тебя накормить. Есть одно яйцо. Как его приготовить?

— Поджарить. — Майкл потащился за новой порцией кофе.

— Колбаса позеленела, в ней завелась какая-то живность. — Эмма достала яйцо, большой кусок сыра и горбушку хлеба. — Сковородка есть?

— Кажется, да. А что?

— Не беспокойся.

Эмма нашла сковородку и, проявив некоторую смекалку, приготовила сандвич с сыром и яичницей-глазуньей. Себе она взяла имбирное пиво и села напротив Майкла.

— Не хочу, конечно, вмешиваться в твои дела, но давно ты живешь так?

— Я купил этот дом четыре года назад.

— И до сих пор жив? Ты сильный человек, Майкл.

— Я как раз собирался здесь прибрать.

— Тебе понадобится бульдозер.

— Меня трудно обидеть, когда я завтракаю. — Он увидел, что Эмма сфотографировала пса, который заснул, обхватив лапами пакетик с чипсами. — Конрой никогда не согласится на публичный показ.

— Чувствуешь себя лучше? — улыбнулась Эмма.

— Почти человеком.

— Я каталась… решила снова взяться за работу. Я подумала, ты будешь не прочь посниматься несколько часов.

Внезапно Эмма оробела. Теперь, когда Майкл окончательно проснулся и глядел на нее, доедая приготовленный ею завтрак, все изменилось.

— Мне известно, что последние недели ты был занят.

— В одиночку расправлялся с преступностью. Конрой, ленивая дворняга, ступай принеси. — Тот, приоткрыв один глаз, заворчал. — Ступай.

Издав нечто похожее на человеческий вздох, Конрой нехотя побрел из кухни.

— Ты избегала меня.

— Извини. Ты вел себя как настоящий друг, а я…

— Если ты снова начнешь разговор про дружбу и признательность, то уволь.

Майкл взял пачку сигарет, которую пес бросил ему на колени, и встал, чтобы выпустить Конроя на улицу. Шесть месяцев он ждал и надеялся, что она придет и постучит в его дверь. Наконец она здесь, а он не может перебороть гнев.

— Зачем ты пришла сюда?

— Я уже сказала.

— Тебе захотелось общества во время съемки и ты подумала о старине Майкле?

Отставив бутылку пива, Эмма резко поднялась:

— Очевидно, мне следовало позвонить. Извини за беспокойство.

— Пришла и ушла, — задумчиво пробормотал Майкл. — Это уже стало у тебя дурной привычкой, Эмма.

— Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться с тобой.

— Мы давно упустили подходящее время.

Майкл шагнул к ней, и Эмма отступила, что окончательно взбесило его.

— Я не Латимер, черт возьми! Мне тошно, что ты думаешь о нем каждый раз, едва я приближаюсь к тебе. Если нам предстоит борьба, то ее участниками будем только мы с тобой. И никто другой.— Я не хочу драться.

Даже не осознав своих действий, Эмма запустила в него бутылкой. Стекло и имбирное пиво взорвались в раковине, и она, застыв на месте, слушала, как затихает шипение.

— Дать еще одну?

— Я должна идти.

Эмма потянулась к камере, но Майкл накрыл ее рукой.

— Только не в этот раз. Ты не уйдешь от меня так просто, Эмма. По крайней мере, до тех пор, пока я не скажу все, что должен сказать.

— Майкл…

— Заткнись. Сколько себя помню, я всегда хотел тебя. В тот день на пляже я просто втюрился в тебя и ничего больше не видел. Мне тогда исполнилось семнадцать, но много недель после этого я думал лишь о тебе. Я как проклятый слонялся по пляжу в надежде увидеть тебя снова.

— Я не могла. — Эмма отвернулась, но не сделала попытки уйти.

— Я справился с этим. — Вытряхнув из пачки сигарету, Майкл набросился на ящики буфета в поисках спичек. — Думал, что справился. Но ты вернулась. Я стриг газон, и вдруг передо мной появилась ты. У меня просто дух захватило. Черт возьми, это было не просто мальчишеское увлечение.

Эмма снова испугалась, но теперь по другой причине:

— Ты почти не знал меня. Майкл посмотрел ей в глаза:

— Тебе известно, что это не так, Эмма. Вспомни, как мы сидели на берегу, как я впервые поцеловал тебя. Единственный раз, который я не забыл. Не смог забыть. А потом ты ушла.

— Мне пришлось.

— Возможно. — Швырнув сигарету за дверь, Майкл с грохотом закрыл ее. — Неподходящий момент, говорил я себе. Господи, я говорил это много лет. — Он взял ее руки, почувствовал ее дрожь, но не отпустил. Только не в этот раз. — Когда настанет подходящий момент, Эмма?

— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Вздор. Ты знаешь, чего именно я жду.

— Я не могу.

— Не хочешь, — поправил Майкл. — Из-за него. Черт возьми, ты разбила мне сердце, выйдя за него замуж, и я вынужден был с этим жить. Кажется, я полжизни старался забыть тебя. Возможно, это бы мне и удалось, но ты вернулась.

— Я… — Эмма облизала пересохшие губы. — Я тоже ничего не могла поделать.

— Я решил, что на этот раз все будет по-другому. Но потом… когда узнал, что он с тобой сделал, я чуть не сошел с ума. Все эти месяцы я боялся прикоснуться к тебе. «Дай ей время», — твердил я себе. Дай ей время преодолеть это. К черту!..

Он привлек Эмму к себе и закрыл ей рот поцелуем.


Нора Робертс