BIG Фрагмент 85, Индемнитет, Ступень 83

A. A. A. "Цветущая Во Мгле" [Роман, Версия 16+]

["Indemnity", Detroit 1999, Ladderstep #83, Rainbow "Maybe Next Time", Pink Floyd "High Hopes", Heath Hunter "Revolution In Paradise"]
Выжигая нарывы отходов, за трамбовщиками под сугробы, к технике полигона, рабочие пролезут о кабинный гомон думпера, бригадой ворошившие детройтскую помойку, зашлифованную снегом, у цехов для перекройки вторсырья из торцевого дребезжания наклонных транспортёров, ширя мимо бульдозера рокот, грунтовой колеёй при отвалах, дизельный LCF-2, разжёвывая сквозь четырёхроторные шредеры от люка сверху поданный массивом городской хлам, прошинкует вертикалью измельчителей ввезённый груз, когда над глубиной мусоровоза Kenworth с модульно-фронтальным опрокидывателем, бугристо занятого вкось пищеварения мятьём гидроцилиндров пресс-компактора о бункер, из горстей пурги частотно огранится двухмоторный вертолёт Bell Textron, мимо фюзеляжного обшарпанного имени Night Angel занижая ритмом турбовинтовую силовую установку T400-CP, шурша полозьями до наста, к пеленгации вскользь уловивший маркер пульсом ножного браслета, глухостью при отсеке, бесформенно окутанный гагатом драпировок от просторной альмавивы через колкий ветер, треплющий волнистый антрацит о полуярдовые космы вровень с гримом серокожей броской роли, у надетых механизмом крыльев, линзами шерфующий зеркальные глазницы, Арвадей Габор-Торнтон оставит бортовую обшивку металла, режа хруст сапогами, петляющий вкривь рухляди, пластмассовых канав и целлофана упаковки, верещанием сигнала обнаружит плотной дымчатостью шкуры остов мёртвого раздетого пророка, ниже глыб запорошённого вдоль месива комбастий у проранов, изъязвлённой тушей Пиковый Король, полуобглоданный бродячими собаками и крысами, не тронется от сажевой подошвы, за ударами по торсу выдирая через инистую корку трёхсотфунтовые голые останки Тилламука, с развороченной грудиной и проеденными внутренностями среди отхарканного льда свинцовых шариков, молчащий Ангел Ночи опрокинет анархистскую святыню кверху мордой, превратившейся в свежёванную ямину, прощупывая бережно отрубленную кисть, напротив сотни пулевых кофейных вдавлин о расплывшуюся вязь татуировок, перемаранным горящим колесом до извивавшихся хвостов, держа за щиколотку возле электронного браслета, Арвадей Габор-Торнтон протянет, щурясь бешенством ветра сквозь патлы, скорченный труп мессии, от зимней альмавивы накреняя механические угольные крылья, доплетаясь над позёмкой, изнутри военно-транспортного Bell 212 примостит фигуру зверя в грузовую часть, на допплеровский радиосигнал аппаратуры из тангажа, зыбью кобальтовых сумерек поверх детройтской свалки затираясь мимо вихря, унося с собой изделие Всевышнего туда, где время пеплом разровняет ураганы, забывающее всё, без искуплений и молитвы, кипарисами в тон дуновений линовавший пустые каланки, бронзово-сизый вечер, отразится фарной узостью решётки радиатора ветшавшего хребтом Peugeot 402, между самоценных разговоров над верньерами шофёра и доставщика провизии Ксавье Мистраля, с тентовой оправой через малогабаритный грузовик штрихом Лионского Залива покидающего средиземноморский город-порт, навстречу аккомпанементу спиц латаний при ажуре вееров метёлок рафиями, пряча мавританские навивы юга Франции, толчком о длинный шток растеребивший передачи, к неудобству помещённых снизу выемок приборов до торчащей рулевой колонки хрипом, у всхолмлённых границ побережья, за смоковницами тесной рощи, высмотрит южный портик, старинностью эклектики гостиницы поверх скалистой бухты Cote D'Azur, месье от сглаженной кабины любопытством сблизит эркеры щербинок неприметного фасада беж, с пологой черепичной крышей, мимо жалюзи оконных ставен при рельефной кладке бутового камня, до развилин шелестения оливковых деревьев, поприветствует Кевина Корда, заглушив агрегат I4, обувью морща гравий, усмешкой наблюдая, как барон Ловчонок станет у гибискусных ветвей над розмарином палисадника возиться с младшим Гарлендом и дочерью, напевно обнимавшей босерона, приглядев озорничающий снаружи контур Мэйджора, вплотную увлечённого спортивным гостевым хэтчбэком, перед левой дверцей Citroen BX уставившись на семь панельных датчиков обводами в раллийный стиль, когда за междурядьями стволов от флигелей под абрис твидовой каскетки буннет кряжистый садовник Магнус Иверсон кивнёт Мистралю около Peugeot, с шуруповёртом и коробкой саморезов, до набора алюминиевых штанг при вестибюльном треске лестницы, поднявший изнутри автофургона вдоль багажника рулонную ковровую дорожку, от Маркизы Сердец принимая добавление перечнем кухни, служащей для милорда, не слишком проявляя домовитость или рвение в аспектах обустройства визитёрских номеров, тридцатилетняя эффектная мадам уступит место эконому до сгустившихся оттенков шума волн, где, зазывая наравне террасы маленькую Шэрин, долговязый пожилой цыган Шерхебель обстоятельно начнёт вводить реестровые правки, мимо тентовых опор грузовика пересчитав у батарейной вставки миникалькулятора трёхфранковый багет, мясную вырезку дороже девяноста к фунту, вес бутылей масла полусотней за галлон и стопки блочных сигарет в три франка пачкой, рядом встретив их милость плечистой тренированной статью атлета, Кевин Корд, жмущий руку, пропустит баритон Ксавье Мистраля вдоль обеденного зала, между бронзовым литьём ориентальных львов каминной полки, двигавшийся в планочные отзвуки дубового паркета, многостворчатыми окнами расцвеченных предметов, закреплённый баллон акваланга, у настенного гидрокостюма, около пары ластов, за устья полудюжины игольчато-спиральных донных раковин, приезжему накроет стол экранно-ювелирная супруга-баронесса, откровенно тяготившаяся ролью натирательницы газовых конфорок под волной чернильной роскоши извилистых кудрей, ютя эмалью позолоченных цветов сервиз лиможского фарфора Bernardaud, взяв электрический, тушуемый сквозь шлейфовую линию, кофейник Moulinex, о провансальские традиции сплетений натюрморта выставляющая мидии, разваренные в луковом бульоне между пряностей, наветт печеньем-лодочками, возле профитролей и бисквитных гребешков мадлен за кексами ребристых канеле под глянцевитой карамелью, Штефан Олдер вернётся к беседке, протянувший очки без оправы, Кевину, выше ямы, когда милорд окончит церемонию прощания над Геспером, от Магнуса забравший филигрань узоров пиковой шкатулки, у ладоней мертвеца кладущий глиняную маску, заржавелую лопату и кольчужную перчатку, давший знак сощёлкнуть напрочно кленовый створ, под шорох дометаемой земли среди оливковых деревьев, над могилой без плиты, речей, молебнов, эпитафий, благонравностью изгладивший деяния усердные рассыпанных кострами поколений, отвлечённо выпрямлявшийся, милорд окинет взглядом двухэтажную французскую гостиницу, на зыби ветра ждущий под смоковницами, возле гидропульта и ручной тележки, близостью поливочного шланга мимо кадок разраставшихся платанов, добродетельно возделывая сад, вдали кумирен, сквозь черты Средиземного Моря, что пребудут лесными холмами, с памятью без названий, салютами искрящийся до мангровой чащобы побережья у карминных вспышек звёзд, ночной залив Гуанабара опояшет многослойностью бутонного взмывания из шквала трубок праздновавший южный мегаполис, вкривь ступенчатой гилеи освещая пляжи Рио-Де-Жанейро за пологостью грунтуемых вершин, люминесценцией вычерчивая Sirex LMX авантюристок-иностранок, Синти Бёрн растворит между кейса портативную клавиатуру, выстучав шрифт пароля, докуривая Slims у края дверцы стеклопластика мареновой спортивной элегантности авто напротив зала интернет-кафе, до базовой проверки сообщений уговариваясь около сестры для манас гринго перещупать вечеринками за тропики аллей в декабрьский летний фейерверк двух высоченных рапатитос, цепью флирта закоулками, где их не потревожат расшипованно-карданные уродцы тринитариев, гуляющая Вивиан, лаская о лилово-белый топик эмбрион поверх округло-загорелого животика, надбавит ритмы аудиоплеера, танцующая с афро-бразильянками до никарагуанок мимо граней перекрёстка, наравне субпрефектуры Ботафогу, под мерцание кофеен и торговых центров, сочностью рекламы этажей высотных зданий, Honda ACE Shadow байкера-самбо пригласит её девушкой на ночь, с книксеном рассмеявшись, она нырнёт вдоль скутеров по мареву толпы, из бранка, парду, амарела, унисонно для сквозной видеосъёмки на лучах одетой в белые парео-юбки, слаксы, блузки, шорты и саронги, встречей россыпи багрово-золотых огней Миллениума, сетью электронного звучания диджейских пультов между площадей, от ворошения тел смуглых кариокас, приближающаяся вглубь аргентинцев, Синти Бёрн сжимая узостью знакомые браслетки, перетянет кисти радостной беременной двойняшки, заоравшая ей вытаращенно про фразу Кевина ответом, что курс Башни Анархии сверху окончательно расформирован, с перечнем всех решений, и травлю станет некому спонсировать за считанные дни, киногримёрша об искомкавшийся выдох поцелует отражение, навстречу прижимаясь издевательски звериной, нескрываемой у спазма, дрожью плечиков, разломанно, как будто не готовая поверить между ёрзающих волн спинного мозга и рецепторов, четвёркой тормозя эндуро-туринг BMW, до Buell M2 Cyclone, около спортбайка RGV Suzuki вровень NS One, вихрастый Маркем заревёт к восторгу, тычущий беспалую перчатку мимо летнего кафе среди подручных, обнаруживая у разметки HCS Coupe 2300, признаком двух беглянок, толкаясь наравне туристских профилей, блужданием вплотную с эквадорской, перуанской, уругвайской и бразильской темнокожестью, расписанной сквозь уличный неон под засверкавшие диодной зыбью медиафасады небоскрёбов, Идол, дёргано пропихивая Тэйзера стероидно-рельефным здоровилой, вкось мулатов доберётся к Металбисту, огибая торс бугорчатости Клэша неохватным костоломом в шилд-очках, спонтанно высмотревший Синтию, Уэб Маркем зазовёт мотоотряд, кривя бамбуково-решётчатые столики до взрыва кошенилью пиротехники над пальмовой границей крон, пока длинноволосая молека фьюриосо, в тесной мини-футболочке бара и дениме расклёшенных джинсов, лямками на виниле, ровняющая палевую сумку Adidas, окатит Идола размеренной презрительностью, крепко озадачивая трэнтонскую рожу мимо пирсинга, свыкавшуюся внутренне с цепной метаболической обязанностью вектора погони за близняшками, стараясь объяснить из грохотаний фериаду, что Cord Industries узлом директората пригласит её дуэтно с ирма гравида чикагскими наследницами Бёрна, для пустующего места Королев, от строя биотуалетов различая Виви, хлопаньем ладоней через гул переманившую сестрицу в кузов Hino Day Cab Ranger, наверху платформы контурно ютящего случайных кариокас, разграфляя маршрут иностранок, до узорности линий проспекта, байкерской мотостаей, подручные за угольно-всклокоченным ловцом перемусолят агрегаты между тактов BMW, Suzuki, Honda, Buell, возле рукоятей газа, следом не терявшие девиц, когда Уэб Маркем нервно примет суетой звонок Ровены, к треску сотового Motorola MR201 по антенне, жестом вздев остановку, наблюдая справа, как малотоннажный бескапотный грузовик наружу выпустит близняшек перед гвалтом развлекающихся в техно-пульсе риодежанейрцев, сухощавый командир, напротив клацнувший зубами, ошарашенно протрёт мобильный чёрный телефон, у антрацитной безрукавки вжав свои татуировки плеч, расскажет персональному отряду, что вся паства и религия мессии прекратит существование, не смогший на запинках оправдаться, для чего нужны теперь киногримёрши, Тэйзер, Клэш и Металбист, растормошив его вихры, благопристойно обстучат за немотой тугие скулы при лабретках, добавляя, что бесплатно он займётся браконьерством только сам, не рассчитав у мотовзвода сверхурочные, из носа вырывающие потное кольцо на память, байкеры среди электростартеров запустят ритмы двигателей, мглисто покидая отзвук Идола, штрихом кровотечения сдавившего лицо, остолбенело разбирая двух парсейрас, обнимаясь, Драконово Семя бойко выставит средние пальцы, трэнтонцу вдоль скоплений, просунувшие тонкие ладошки между задними карманами у джинсов клёш друг друга, исчезая сквозь раскаты фейерверка стеблевым ализарином, наравне курчавых прета до ламбады граней улиц под ночные орифламмы, за портальные колонки, отражающие празднично-тропический диджейский темп, грунтуя мотороллеры у перистой листвы над галерейными лесами побережья, из торговли ..окаином от фавел, каймой уступов разноцветья возвышавшихся к заразности трущоб, вдоль темноты Пан-Ди-Асукар за фигурой Искупителя-Христа, дробя искристые ракеты впереди тысячелетия над пляжем Ботафогу, о шезлонги золотистого песка Гуанабара, привлекавшие блики удачей, по загаданной глади желаний, древностью из обрядов, языческой традицией бразильцы в песнопеньях благодарностью отпустят самодельные кораблики с нарезанными горстками папайя, авокадо и гуавой при зажжённых восковых свечах, кидающие белые цветы для океана, принося дарами жемчуг альстромерий, орхидей, бутоны лилий каса бланка и наплывы лепестками вифлеемских звёзд, купающие тени под салютом, где игравшиеся в кремовых бикини, лунноглазые двойняшки-иностранки вспенят брызги атлантических валов, латунью, охрой и кармином перламутрово искрящиеся между пиротехникой, где жаждущие притчами вернутся, забирая эту воду жизни даром.