Я считал лица, прохожих, даты

Я считал лица, прохожих, даты.
Вырванные страницы из календарей.
Яркий белый окрас жухлых птиц в голубятне.
Свой размеренный стон,
И чужие грехи.

Я считал подаяньем своё униженье.
Выбирал только то, что способно добить.
Я прошёл сотни вёрст, для себя в наказанье.
Но так и не встретил,
Таких же глазниц.

И в счёте проклятом, в безмерье окутанном —
Жаждал хоть раз бы суметь не упасть.
Ниц лишь, к подолу расшитому правдою.
Так, чтобы после подняться мне вспять.

Но нет никого здесь.
Один в междомирие.
Один, да и только, всё жду я письма.
Когда ж наконец принесёт птица вольную,
Та, что гниёт в голубятня отца.

Когда ж, наконец, обрету осознание,
Что были не зря все пути пройдены.
Когда ж — я увижу, своё воздаяние,
И больше не выброшу скомканный лист.

Но дни, и недели, и годы уж стелются —
А я здесь всё также молю небеса.
Молю их о чуде ни раз мне дарованном,
Пусть всякий раз я его упускал.

Молю, хоть и знаю — те просьбы не искренне.
Они лишь слой пыли на камне души.
Но только в мольбе ещё вижу я истину.
Только лишь в ней,
Да и в календаре.

В затёртом листе, что зияет прохладою.
В тёмном подвале моих же надежд.
В странной и чуждой мне вере в раскаянье.
В глупый и редкий счастливый конец.

Верю я так, как не учат здесь верить.
Верю, ведь если бы мне перестать —
Мигом закроются в прошлое двери,
И мне придётся по новой ступать.

В сотни дверей заколоченных биться.
Тысячу раз получать от ворот.
И как обычно — пытаться не спиться,
День изо дня проклиная восход.

Верю я так — что выходит забыться.
В этой лишь вере в чудную блажь.
И может быть я проснусь на рассвете —
Взглядом касаясь улыбчивых глаз…

И может быть — всё закончится сказкой.
Лёгкой и доброй, как в книжках детей.
Может быть я — стану вольной той пташкой,
И наконец начну новый свой день.

И наконец — получу телеграмму.
С кратким ответом в одно только «да».
Может быть завтра — нагрянет отрада.
Может быть завтра — спасу я себя…