Клиент

Глава 18

Они уехали из больницы в “мазде” Реджи. Он впервые в жизни ехал в спортивной машине. Сиденья – кожаные, а пол грязный. Машина была не новой, но очень еще даже ничего себе, с ручным переключением передач, и она управлялась с ней, как опытный водитель. Сказала, что любит ездить быстро, что вполне устраивало Марка. Они проехали через центр и свернули на восток. Почти стемнело. Хоть радио и было включено, его едва было слышно. Какая-то станция, специализирующаяся на легкой музыке. Когда они уезжали, Рикки не спал. Он рассматривал картинки, но почти ничего не говорил. На столе печально стоял поднос с больничной едой, не тронутый ни Рикки, ни Дайанной. За последние два дня Марк практически не видел, чтобы мать ела. Ему было ее ужасно жаль. Сидит на кровати, смотрит на Рикки и сходит с ума от беспокойства. Когда Реджи рассказала ей, что работа остается за ней и она получит прибавку к жалованью, она улыбнулась. Потом заплакала.

Марка уже тошнило от плача, холодных бобов и темной тесной комнаты. Уходя, он чувствовал себя виноватым, но был рад оказаться в машине, направляющейся, как он надеялся, к тарелке горячей вкусной еды и теплому хлебу. Клинт упоминал о пирожках и макаронах со шпинатом, и почему-то именно эти жирные блюда запали ему в память. А может, там найдется торт и какие-нибудь булочки? Но, если мамаша Лав попытается накормить его желе, он может не выдержать и швырнуть им в нее.

Пока его мысли были заняты едой, Реджи старалась определить, нет ли за ними слежки. Она все время поглядывала в зеркало заднего обзора. Ехала слишком быстро, скользила между машинами, меняла ряды. Марк не обращал на ее манипуляции ни малейшего внимания.

– Вы думаете, мама и Рикки в безопасности? – спросил он, рассматривая встречные машины.

– Да. Не беспокойся о них. Больница обещала вое время держать у двери охранников.

Она разговаривала с Джорджем Ордом, ее новым другом-приятелем, и объяснила ему, что беспокоится по поводу безопасности семьи Свей. Ни о каких конкретных угрозах она не упоминала, хотя Орд и спрашивал. Семья привлекает к себе излишнее внимание, говорила она. Ходят всякие слухи и сплетни, в основном благодаря прессе, не понимающей, что происходит. Орд позвонил Мактьюну, затем перезвонил ей и сказал, что агенты ФБР будут находиться около палаты, но не на виду. Она поблагодарила его.

Орда и Мактьюна ее просьба позабавила. ФБР уже имело своих людей в больнице. Теперь их приглашали.

На перекрестке она неожиданно свернула направо, да так, что шины завизжали. Марк хмыкнул, она тоже рассмеялась, как будто все это было забавно, но на самом деле ей было не по себе. Теперь они ехали по узкой улице, вдоль которой стояли старые дома и росли высокие дубы.

– Это мой район, – сказала она. Здесь уж точно было куда лучше, чем там, где он жил. Они снова свернули, на этот раз на другую узкую улицу, где дома были хоть и меньше, но все равно двух – или трехэтажные, с большими лужайками и ухоженными газонами.

– Почему вы приглашаете своих клиентов домой? – спросил он.

– Не знаю, право. Большинство моих клиентов – дети из очень сложных семей. Наверное, мне их жаль. Я к ним успеваю привязаться.

– А меня вам жаль?

– Немного. Но тебе, Марк, повезло, очень повезло. У тебя хорошая мама, и она тебя очень любит.

– Да, наверное. Который час?

– Почти шесть. А что?

Марк немного подумал, считая в уме.

– Джером Клиффорд застрелился сорок девять часов назад. Жаль, что мы не убежали, увидев машину.

– А почему вы не убежали?

– Не знаю. Просто мне казалось, я должен что-то сделать, раз я понял, что происходит. Не мог я убежать.

Он бы умер, я не мог об этом не думать. Что-то тянуло меня к его машине. Рикки плавал и просил меня не ходить, но я просто не мог. Я один во всем виноват.

– Возможно, но теперь уже ничего нельзя изменить, Марк. Что сделано, то сделано. – Она взглянула в зеркало заднего обзора, но ничего подозрительного не увидела.

– Как вы думаете, мы выкрутимся? Рикки, я и мама? Когда все это кончится, мы будем жить, как раньше?

Она снизила скорость и свернула на узенькую дорожку, вдоль которой росли неухоженные кусты.

– С Рикки все будет нормально. Понадобится время, но с ним все будет в порядке. Мальчишки, они живучие, Марк. Я не раз такое наблюдала.

– А я?

– Все обойдется, Марк. Верь мне. – “Мазда” остановилась у окруженного кустарником большого двухэтажного дома с террасой по фасаду. Клумбы были усажены яркими цветами. По одной стороне террасы вился плющ.

– Это ваш дом? – спросил он с благоговейным трепетом.

– Мои родители купили его пятьдесят три года назад, за год до моего рождения. Здесь я выросла. Отец умер, когда мне было пятнадцать лет, но мамаша Лав, слава Богу, до сих пор жива.– Вы зовете ее мамашей Лав?

– Ее все так зовут. Ей почти восемьдесят, но она в лучшей форме, чем я. – Реджи показала на гараж впереди, за домом. – Видишь там три окна над гаражом? Там я и живу.

Как и сам дом, гараж нуждался в покраске. И гараж, и дом были старыми и красивыми, но на клумбах росло много сорняков и через щели между камнями дорожки пробивалась трава.

Они вошли в боковую дверь, и Марк сразу же ощутил аромат, исходящий из кухни. Неожиданно он почувствовал, что дико голоден. Их встретила маленькая женщина с седыми волосами, туго затянутыми в пучок на затылке, и темными глазами. Они обнялись с Реджи.

– Мамаша Лав, познакомься с Марком Свеем, – представила гостя Реджи. Марк был абсолютно одного роста со старушкой. Она ласково обняла его и поцеловала в щеку. Он замер, не зная, как приветствовать эту странную восьмидесятилетнюю женщину.

– Приятно познакомиться, Марк, – сказала она. У нее был сильный голос, похожий на голос Реджи. Она взяла его за руку и подвела к кухонному столу. – Садись здесь, я принесу тебе что-нибудь попить.

Реджи улыбнулась ему, как бы советуя: “Делай, что она говорит, у тебя все равно нет выбора”. Она повесила зонтик на вешалку и поставила портфель на пол.

Кухня оказалась маленькой, заставленной с трех сторон шкафчиками и полками. Над газовой плитой поднимался пар. В центре прочно стоял деревянный стол и четыре стула, с перекладины свисали кастрюльки и сковородки. Здесь было тепло, отчего Марку еще больше захотелось есть.

Марк уселся на ближайший стул и принялся наблюдать за суетящейся мамашей Лав, которая сначала вынула стакан из шкафчика, потом открыла холодильник, бросила в стакан лед и налила чаю из кувшина.

Реджи сбросила туфли и принялась что-то мешать в кастрюльке на плите. Они с мамашей Лав непрерывно болтали про всякие обычные вещи: кто звонил, как прошел день и так далее. У стула Марка остановилась кошка и принялась его изучать.

– Это Эксл, – сказала мамаша Лав, подавая ему чай вместе с салфеткой. – Ей семнадцать лет, и она очень ласковая.

Марк взялся за чай, оставив кошку в покое. Он кошек недолюбливал.

– Как твой братишка? – спросила мамаша Лав.

– Ему намного лучше, – ответил он и подумал: интересно, а как много знает мамаша Лав? Потом он расслабился. Если Клинт знает немного, то она, наверное, и того меньше. Он еще отпил глоток. Она ждала более подробного ответа. – Он сегодня начал говорить.

– Превосходно! – просияла она и похлопала его по плечу.

Реджи налила себе чаю из другого кувшина и положила туда сахар и лимон. Она села напротив Марка за стол, и Эксл тут же вспрыгнула ей на колени. Реджи пила чай, гладила кошку и постепенно снимала с себя украшения. Она явно устала.

– Есть хочешь? – спросила мамаша Лав, неожиданно кинувшись к духовке. Она открыла дверцу, помешала в кастрюльке и снова закрыла духовку.

– Да, мэм.

– Удивительно приятно встретить вежливого молодого человека, – отметила та, задержавшись на секунду и с улыбкой глядя на Марка. – Большинство детей, которых приводит Реджи, плохо воспитаны. Я уже много лет не слышала, чтобы кто-нибудь в этом доме сказал: “Да, мэм”. – Она снова отошла, вытерла сковороду и положила ее в раковину.

Реджи подмигнула Марку.

– Мамаша Лав, Марк питается больничной пищей вот уже три дня, так что ему интересно, что это ты там стряпаешь.

– Сюрприз, – заявила старушка, открывая духовку. До них донесся божественный запах мяса, сыра и помидоров. – Но я полагаю, тебе понравится, Марк.

Он был уверен, что ему понравится. Реджи снова подмигнула ему, повернув голову, чтобы снять маленькие бриллиантовые сережки. Кучка украшений перед ней на столе состояла из полудюжины браслетов, двух колец, ожерелья, часов и сережек. Кошка тоже внимательно наблюдала за происходящим. Мамаша Лав внезапно громко застучала большим ножом по доске. Повернувшись, она поставила перед ним корзинку с горячим, намазанным маслом хлебом. – Я пеку хлеб каждую среду, – сообщила она, снова похлопав его по плечу, прежде чем вернуться к плите.

Марк схватил самый большой ломоть и надкусил. Он никогда не ел такого вкусного хлеба, мягкого и теплого. Масло и чеснок просто таяли на языке.

– Мамаша Лав настоящая итальянка, – пояснила Реджи, поглаживая кошку. – Ее родители родились в Италии и иммигрировали в эту страну в 1902 году. Так что я наполовину итальянка.

– А мистер Лав? – спросил Марк с полным ртом. И руки, и губы у него были в масле.

– Паренек из Мемфиса. Они поженились, когда ей было шестнадцать...

– Семнадцать, – поправила мамаша Лав, не оборачиваясь.

Теперь мамаша Лав ставила на стол тарелки и раскладывала приборы. Реджи встала, собрала украшения, одновременно столкнув кошку с колен, и спросила:

– Скоро будем ужинать?

– Через минуту.

– Побегу переоденусь.

Эксл села у ног Марка и потерлась о них головой.

– Мне очень жаль, что так получилось с твоим братишкой, – сказала мамаша Лав, посмотрев на дверь и убедившись, что Реджи в самом деле ушла.

Марк проглотил хлеб и вытер рот салфеткой.

– Он поправится. У нас хорошие врачи.

– И у тебя самый лучший адвокат в мире, – произнесла она строго в без улыбки, дожидаясь подтверждения.

– Совершенно верно, – согласился Марк.

Она одобрительно кивнула и направилась к раковине.

– Что же такого вы могли там видеть?

Марк пил чай и смотрел на седой пучок. Может статься, что ему долго и нудно придется отвечать на вопросы. Лучше сразу положить этому конец.

– Реджи не велела мне распространяться об этом. – Он принялся за второй кусок хлеба.

– О, Реджи всегда так говорит! Но мне ты можешь рассказать. Все ее ребятишки делятся со мной.

За последние сорок девять часов он здорово поднаторел в тактике допросов. Не отвечай сразу. Потом задай свой вопрос.

– А она часто привозит сюда детей?

Мамаша Лав сняла кастрюлю с плиты и немного подумала.

– Может, пару раз в месяц. Ей хочется их как следует накормить, вот она и привозит их. Иногда они остаются ночевать. Одна маленькая девочка целый месяц жила. Такая жалкая. Ее Андреа звали. Суд отнял ее у родителей, потому что они поклонялись Сатане, приносили в жертву животных и все такое. Она была такой печальной. Жила наверху, в бывшей спальне Реджи, и очень плакала, когда пришла пора уезжать. Просто сердце мне надорвала. Я сказала Реджи: “Больше никаких детей”, но Реджи делает то, что хочет. А знаешь, ты ей действительно нравишься.– Что же случилось с Андреа потом?

– Вернули родителям. Я каждый день за нее молюсь. Ты в церковь ходишь?

– Иногда.

– Ты хороший католик?

– Нет. Это такая маленькая, ну, я не знаю какая, церковь. Но не католическая. Наверное, баптистская. Мы не часто ходим.

Мамаша Лав озабоченно слушала. Она была глубоко поражена, что он не знает, в какую именно церковь ходит.

– Может, я возьму тебя с собой в свою церковь? Святого Луки. Очень красивая. Католики знают, как строить красивые церкви.

Он кивнул, но не нашелся, что сказать. В мгновение ока она забыла о церквах и вернулась к духовке, открыв дверцу и изучая содержимое с сосредоточенностью доктора Гринуэя. Затем что-то пробормотала про себя, из чего можно было заключить, что она довольна.

– Иди и вымой руки, Марк, там, в конце холла. Теперь дети редко моют руки. Иди-иди. – Марк запихнул остаток хлеба в рот и пошел следом за Эксл в ванную комнату.

Когда он вернулся, Реджи уже сидела за столом и просматривала почту. Мамаша Лав открыла духовку и достала оттуда посудину, покрытую фольгой.

– Запеканка, – сообщила ему Реджи с явным предвкушением удовольствия.

Мамаша Лав пустилась в описание краткой истории блюда, одновременно нарезая запеканку огромными кусками и большой ложкой раскладывая ее по тарелкам. От сковородки шел пар.

– В моей семье этот рецепт передавался из поколения в поколение, – говорила она, глядя на Марка, как будто того безумно интересовало происхождение запеканки. Ему бы поскорее получить ее на тарелке. – Мы привезли его с собой. Я умела ее печь в десять лет и часто это делала. Отец очень любил. – Реджи подняла глаза к потолку и подмигнула Марку. – В ней четыре слоя, и в каждом разный сорт сыра. – Она выложила идеальные квадраты запеканки на каждую тарелку. Четыре сорта сыра перемешались и вытекали из макарон.

Зазвонил телефон, и Реджи сняла трубку.

– Давай, Марк, ешь, – сказала мамаша Лав и торжественно поставила перед ним тарелку. Потом кивнула в сторону спины Реджи. – Она может проговорить сутки. – Реджи то слушала, то что-то тихо бросала в трубку. Яснее ясного, для их ушей это не предназначалось.

Марк отделил вилкой большой кусок, подул, чтобы немного остыло, и осторожно отправил в рот. Он жевал медленно, наслаждаясь вкусом мясного соуса, сыра и неизвестно еще чего. Даже шпинат казался божественным.

Мамаша Лав смотрела на него и ждала. Она налила себе вторую рюмку вина и застыла, не донеся ее до рта, в ожидании приговора рецепту ее прапрабабушки.

– Замечательно, – оценил он, потянувшись за вторым куском. – Просто замечательно. – Он ел запеканку один раз в жизни, когда мать вынула пластмассовый контейнер из микроволновой печи и подала ее на ужин. Замороженная “запеканка Свенсона”, или что-то в этом роде. Он запомнил резиновый вкус. Ничего общего с тем, что он ел сейчас.

– Значит, тебе нравится, – с удовольствием произнесла мамаша Лав, отпивая глоток вина.

Он кивнул с полным ртом к ее удовольствию. Она сама начала есть.

Реджи повесила трубку и повернулась к столу.

– Надо съездить в город. Полицейские только что забрали Росса Скотта за кражу из магазина. Он в тюрьме, плачет и зовет мать, но они не могут ее разыскать.

– Вы надолго уходите? – Марк на мгновение прекратил работать вилкой.

– На пару часов. Ты кончай ужин и погости у мамаши Лав. Потом отвезу тебя в больницу. – Она похлопала его по плечу и быстро вышла.

Мамаша Лав молчала, пока не услышала, как завелся мотор машины. Потом спросила:

– Что же вы все-таки там видели?

Марк положил в рот еще кусок, пожевал, запил чаем. Она ждала.

– Ничего. Как вы это делаете? Просто замечательно.

– Ну, это старый рецепт.

Она пила вино и минут десять рассказывала ему, как делается соус, потом перешла к сырам. Марк не слышал ни слова.


* * *


Он покончил с персиковым компотом и мороженым, пока она убирала со стола и загружала посудомоечную машину. Он еще раз сказал “спасибо”, в десятый раз повторил, что было очень вкусно, и встал. Даже живот заболел. Он сидел более часа. В трейлере они обычно управлялись с ужином за десять минут. Обычно они ели что-нибудь, разогретое в микроволновой печи, с подносов, сидя перед телевизором. Дайанна слишком уставала, чтобы готовить.

Мамаша Лав с удовлетворением посмотрела на его пустую тарелку и отправила его в гостиную: пусть посмотрит телевизор, пока она убирает со стола. Телевизор был цветной, но без дистанционного управления. Никакого кабельного телевидения. Над диваном висела большая семейная фотография в толстой деревянной рамке. Мистер и миссис Лав сидели на маленьком диванчике, в какой-то фотостудии, а около них стояли два мальчика в тугих воротничках. У миссис Лав были темные волосы и чудесная улыбка. Мистер Лав был на добрый фут выше, сидел он прямо, не улыбался. Мальчики стояли напряженно, явно чувствуя себя неуютно в накрахмаленных рубашках и галстуках. Реджи сидела в самом центре, между родителями, радостно улыбаясь. Она явно пользовалась всеобщим вниманием и получала от этого удовольствие. Ей было лет десять-одиннадцать, столько же, сколько и Марку, и она была такой хорошенькой, что у Марка перехватило дыхание. Он не мог отвести глаз от ее лица, а она, казалось, смеялась над ним. Маленькая озорница.

– Прелестные дети, да? – Мамаша Лав встала рядом с ним и тоже с удовольствием разглядывала свою семью.

– А когда снимались? – спросил Марк, все еще не отводя взгляда от фотографии.

– Сорок лет назад, – ответила она медленно и печально. – Мы тогда были такие молодые и счастливые.

– А где мальчики?

– Джой, он старший, был летчиком-испытателем, погиб в 1964 году в авиакатастрофе. Он – герой.

– Мне очень жаль, – прошептал Марк.

– Бенин, который слева, на год моложе. Он морской биолог, работает в Ванкувере. Очень редко приезжает навестить мать. Последний раз был здесь на Рождество два года назад. Он так и не женился. Соответственно, никаких внуков. Дети только у Реджи. – Она взяла в руки небольшую рамку с двумя фотографиями, стоящую на углу стола, и протянула ее Марку. Выпускные снимки, синие шапочки и мантии. Девушка хорошенькая. У парня – спутанные волосы, куцая бороденка подростка, а в глазах – лютая ненависть.

– Дети Реджи, – пояснила мамаша Лав, и в голосе ее не слышалось ни любви, ни гордости. – Парень сидел в тюрьме, когда мы в последний раз о нем слышали. За торговлю наркотиками. Он был славным мальчуганом в детстве, но, когда он остался у отца, тот испортил его. После развода. Девочка сейчас в Калифорнии, пытается стать актрисой или певицей, что-то в этом духе. Но у нее тоже проблемы с наркотиками, и она редко нам пишет. А ребенком тоже была очень милой. Я ее почти десять лет не видела. Невозможно поверить, верно? Моя единственная внучка. Все это так грустно.Мамаша Лав пила уже третий бокал вина, и язык у нее развязался. Если она достаточно долго поговорит о своей семье, то потом, возможно, примется и за его родных. А уж за этим обсудит, что же они все-таки заметили в лесу.

– А почему вы ее десять лет не видели? – спросил Марк. Надо же было что-то сказать. Вопрос был глупым, так как он понимал, что на ответ могут понадобиться часы. Он переел, у него болел живот, ему хотелось просто лечь и чтобы его никто не трогал.

– У Регины, в смысле у Реджи, ее отняли, когда ей было тринадцать лет. Весь этот кошмар с разводом. Он бегал за женщинами, ни одной юбки в городе не пропускал, его даже застали с молоденькой медсестрой в больнице, и все равно развод был сущим кошмаром, и Реджи не могла со всем справиться. Джо, ее бывший муж, был вполне симпатичным, когда они поженились, но потом он получил диплом, заработал кучу денег, зазнался и стал совсем другим. Деньги ударили ему в голову. – Она помолчала и отпила еще вина. – Ужасно, просто ужасно. И я по ним скучаю, они мои единственные внучата.

Внучатами они не выглядели, особенно парень. Обыкновенный панк.

– Что с ним случилось? – спросил Марк после недолгого молчания.

– Что ж, – вздохнула она, как будто ей неприятно было говорить, но что же делать, раз приходится. – Когда он попал к отцу, ему было шестнадцать лет. Он уже тогда отбился от рук. Я хочу сказать, его отец много работал, не уделял ему времени, а мальчику нужен отец, верно ведь? И с Джеффом, так его зовут, уже невозможно было справиться. Потом его отец, у которого были все деньги, и он мог нанять каких хочешь адвокатов, упрятал Реджи в больницу и забрал детей, и с той поры Джефф в основном был предоставлен сам себе. Ну и деньги ему отец давал, разумеется. Он окончил школу чуть не под дулом пистолета, а через полгода его схватили с наркотиками. – Мамаша Лав внезапно замолчала, и Марк решил, что она сейчас заплачет. Она отпила глоток. – Последний раз я его видела, когда он окончил школу, потом наткнулась на его фотографию в газете, когда его арестовали. С тех пор прошло десять лет, Марк. Я знаю, я умру, так их и не повидав. – Она быстро вытерла глаза, а Марку захотелось куда-нибудь спрятаться.

– Пойдем, посидим на террасе. – Она взяла его за руку.

Они прошли через узкий холл и большую гостиную и уселись на качели на террасе дома. Было уже темно и прохладно. Они молча покачивались, а мамаша Лав время от времени прикладывалась к бокалу.

Потом она решила продолжить повествование.

– Понимаешь, Марк, как только Джо получил детей, он начал их портить. Давал им кучу денег. Водил в дом всяких грязных подружек. Дети все это видели. Купил им машины. Аманда забеременела, когда еще в школе училась, и он устроил ей аборт.

– Почему Реджи изменила имя? – спросил он вежливо. Может быть, этот вопрос заставит ее окончить печальный рассказ.

– Она несколько лет провела в психиатрических лечебницах. Случилось это сразу после развода, и, Господи Боже мой, в каком же она была плохом состоянии. Я все глаза из-за нее выплакала. Когда она не лежала в больнице, то в основном жила у меня. Потребовались годы, но она в конце концов выкарабкалась. Разное лечение. Куча денег. И однажды она решила, что кошмар кончился, что она соберет все кусочки в единое целое и изменит свою жизнь. Потому она и решила сменить имя. Она обратилась в суд и оформила это официально. Потом устроила себе квартиру над гаражом. Она отдала мне все эти фотографии, ей не хотелось на них смотреть. Потом поступила в юридический колледж. Она стала другим человеком, новой личностью с новым именем.

– Она грустит?

– Старается побороть грусть. Она потеряла детей, а разве может мать когда-нибудь от такого полностью оправиться? Но она старается о них не думать. Им отец так мозги запудрил, что они и знать ее не хотят. Разумеется, она его ненавидит, и я считаю, что это вполне естественно.

– Она – очень хороший адвокат, – произнес мальчик с таким видом, как будто сам лично нанимал и увольнял десятки.

Мамаша Лав подвинулась поближе. С точки зрения Марка, слишком близко. Она похлопала его по колену, что совершенно вывело его из себя, но она была милой старушкой и ничего плохого не имела в виду. Она похоронила сына и потеряла единственного внука, так что он решил на нее не сердиться. Ночь была безлунной. Легкий ветерок тихо шуршал листвой огромных дубов, отделяющих дом от улицы. Ему вовсе не хотелось назад в больницу, потому он решил, что и здесь вовсе не плохо. Он улыбнулся мамаше Лав, но она уставилась в темноту, думая о чем-то своем.

Он понимал, что рано или поздно она вернется к самоубийству Клиффорда, а ему этого хотелось избежать.

– Почему у Реджи среди клиентов так много детей?

Она продолжала похлопывать его по колену.

– Потому что некоторым детям нужны адвокаты, хотя многие из них об этом не подозревают. А большинство юристов слишком заняты зарабатыванием денег, им не до детей. Вот ей и хочется им помочь. Она считает, что виновата, потеряв своих детей, поэтому защищает чужих.

– Я ей очень немного заплатил.

– Не волнуйся, Марк. Каждый месяц Реджи ведет по меньшей мере два дела бесплатно. Они это называют pro bono. Это означает, что адвокат работает без гонорара. Если бы она не хотела, она бы твое дело не взяла.

Он знал о pro bono. В телесериалах половина адвокатов работали бесплатно. Другая половина – те спали с красивыми женщинами и ели в роскошных ресторанах.

– У Реджи есть душа, Марк, и совесть, – продолжила она. Бокал был пуст, но говорила она четко и соображала прекрасно. – Она работает без гонорара, если верит в клиента. Когда я смотрю на некоторых из ее бедных клиентов, у меня, Марк, просто сердце разрывается. Я постоянно плачу из-за этих несчастных ребятишек.

– Вы ею гордитесь, правда?

– Правда. Реджи чуть не умерла, Марк, несколько лет назад, во время развода. Я едва ее не потеряла. Потом я почти разорилась, пытаясь поставить ее на ноги. И посмотри на нее сегодня!

– Она снова выйдет замуж?

– Возможно. Она встречалась с парой мужчин, но так, ничего серьезного. Любовь у нее не на первом месте. Сначала работа. Вот как сегодня. Уже почти восемь часов, а она в городской тюрьме беседует с маленьким магазинным воришкой. Интересно, что завтра будет в газетах?

Спорт, некрологи, все, как обычно. Марк неловко пошевелился. Ясно было, что она еще не закончила.

– Кто знает.

– А как это – увидеть свою фотографию на первой полосе газеты?

– Мне не понравилось.

– А где они достали карточки?

– Это школьные.

Они помолчали. Цепи над ними поскрипывали, качели медленно двигались взад-вперед.

– Что ты почувствовал, когда наткнулся на человека, который только что застрелился?– Очень испугался. Но мой врач запретил мне об этом говорить из-за излишнего стресса. Вы же знаете про моего младшего брата. Так что я лучше ничего не буду рассказывать.

– Конечно, конечно.

Марк оттолкнулся пальцами ноги, и они закачались сильнее. Он был сыт, и неожиданно ему захотелось спать. Мамаша Лав что-то мурлыкала себе под нос. Ветер усилился, и его пробрала дрожь.


* * *


Реджи нашла их на темной террасе на качелях, слегка раскачивающихся взад-вперед. Мамаша Лав пила черный кофе и гладила Марка по плечу. Мальчик свернулся в клубочек около нее и положил голову ей на колени. Ноги его были укрыты пледом.

– Он давно спит? – прошептала Реджи.

– С час. Он замерз, потом уснул. Милый мальчик.

– Очень. Я позвоню его маме в больницу и спрошу, нельзя ли ему остаться здесь ночевать.

– Он наелся до отвала. Я его хорошенько покормлю утром.

Джон Гришэм