Бренность

­­­
      Майский солнечный день, небо высокое, чистое. Выношу на мусорник битый кирпич после ремонта своей квартиры. Высыпал из вёдер обломки и вижу — возле баков гора старых вещей и свалены в кучу рулоны отслужившего век линолеума. Думаю: надо б отрезать от рулона кусок для собачьей будки, — всё же будет укрытие от дождя. Подошёл поближе. Среди прочего хлама в капроновой советской авоське стопа виниловых грампластинок, а подле — старый, покрытый пылью и плесенью, фотоальбом. Приоткрыл я его — фотографии свалены кипой — пожелтевшие, любительские. На снимках молодой парень, одетый по моде 60-х, на вид двадцати годов; на обороте одной фотокарточки надпись дарственная. Здесь же снимки, когда он был ещё школьником, и с пяток армейских «дембельских фоток», а вот он совсем ещё маленький, и дата рождения на обороте чернильной ручкой проставлена — 1937 год. Ему было 4 годика, когда началась Вторая мировая война и за год до её окончания он пошёл в первый класс. В свои двадцать четыре — молодой, полный сил и мечтаний — ликовал он со всей страной, узнав о полёте первого человека в космос. Это значит, ему сейчас… восемьдесят четыре. Видно, очень давно купил человек этот альбом, чтобы вклеить в него эти карточки, но так и не вклеил.
     И тут стало понятно мне, откуда вся эта куча хлама: умер этот вот человек, а вещи его, что хранил он в течение жизни, и которые для него были дороги, потомки выбросили на свалку. Эти виниловые пластинки, покупал он когда-то и слушал — душа тянулась к прекрасному. И, быть может, в такие минуты будущее ему казалось светлым, а жизнь бесконечною. Но, вот промелькнула она, как миг: ещё вчера был ребёнком, а сегодня… пожитки его на свалке.

     Невдалеке, возле частного дома, у синих старых ворот, стоят две легковых машины; подле них суетятся дородные, прилично одетые дяди. Это, догадался я, дети того, кто взирает теперь на меня со старых снимков на этой свалке. Они от ненужного хлама освободили дом и теперь, если не выставят его на продажу, то наполнят своими, дорогими для них вещами. Пройдут десять-пятнадцать лет, и уже их взрослые дети вновь понесут на свалку хлам.

     Отрезал я канцелярским ножом кусок линолеума и пошёл домой мастерить будку собаке.

     2021 г.