BIG Фрагмент 58, Фейслифтинг Лучей Рандеву, С. 56

A. A. A. "Цветущая Во Мгле" [Роман, Версия 16+]

["Face Lift For The Rendez-Vous Lights", Paris 1999, Ladderstep #56, Paul McCartney "Somedays", The Wings "Winter Rose", Queen "I'm Going Slightly Mad", Liam Gallagher "My Sister Lover", Genesis "Calling All Stations"]
Вразрез темноты декораций, сугробами прячущих вереск, от фар смерив узкие глены, за горной каймой перевала, наряженная Виви-Дафна, с графитной причёской твист-моды шиньонно-буфонных портьер, для поисков Курта оставит Ливарда одной из гостиниц, вверху придорожных оврагов замедлившая через фурку среди авансцены макетом горчичный блок Эйрфлоу 34-го, нарезанный вдоль поропласта, от съезда шоссе продвигаясь январской луной снегопада вразброс измельчённой бумаги, напротив гравийного съезда кривя земляными валами присыпанные капониры, морозностью девушка вспенит мех ворота чёрным жакетом о пуговицы серебра, клубя обшлагами фасона последний год шестидесятых, её облегавшие брюки игривостью полусапожек вильнут по бугорчатой тропке, вдали каледонской базальтовой крепости, среди дуктов хвойного леса заметив ничком труп об иней капроновой бежевой курки, с натянутым вверх капюшоном, ветвя между брюха ползучий кровавый схватившийся след, у вздёрнутой правой ладони, зажав горстью спазма рельефно отвинченный, дверной молоток потемнелой шершавостью морды сатира с чугунным кольцом возле пасти, она заберёт скос металлом, кладущая вглубь несессера, от ваксенных дамских перчаток ровняя тугое кашне, осматривая бастионы при рубчато-стылых куртинах, до сомкнутых ставен тушуя бойницы подряд зимней спячки, найдя парапеты донжона у выступов каменных башен, вразрез немоты затворённой печати дубовых ворот, игольчатой стёжкой минуя покатый седан, Виви-Дафна прощупает абрис калитки, вложив молоток через гвозди, на стук погрузится сквозь пение шёпота, мелькающей Синти-Медузы, ютясь галереей к потернам, о сводчатый пульс казематов, под колосники заменённой границей сюжетного фона, из отзвуков переносными каркасами роторных обогревателей, питаемых дизельной хмарью, рыхля поршневой генератор при гулких пустотах каминов, среди алюминия елей штативной тесьмой серебренья, актриса, поверх несессера доставшая фоторужьё, у раковины аммонита вперёд бутафории залов коснётся громадного устья, рифлёностью древней спины пахидискуса, об эхо ночных завываний, исторгнувшего вдоль настила утробную Синти-Медузу по кривозеркальной мгле Дафны, толкавшую протагонистку из хрипло-нестройного вальса, она бодро натараторит сестрице, зовущей Гамбита, что около створок моллюсков тактильной чертой вкус и запах одно полноценное чувство, и если винтами отрубит нервозные щупальца твари, они расползутся инстинктом, стараясь едой насыщаться, как будто малышка Ди, не понимавшая, бессмысленность рваных попыток, азартностью Синти-Медуза, утопленницей музыкальных извилистых фантасмагорий позируя на объективе, у камеры протагонистки, возьмёт карандашик для век, за странной тягучестью вспышки о диагонали софитов, гудронным крестом при овале раскрасив свой лоб меткой Спрута, она пронесётся сквозь ремтер массивов шотландского замка без экскурсионных табличек на съёмочный краткий период, ступающая Виви-Дафна, отвесно промнёт каракатиц в гарнире серебряным блюдом кофейной столешницы кедра, впервые среди ритурнелей встречавшая Алисаманту, запутанные семилетние девочки, о пряди чернильных волос, двоя земляничные платья сырым пикотажным узором, откликнутся перед актрисой внезапной синхронностью фразы по вольной трактовке Макбета, где сон будет смертью тревоги, купелью трудов и пригодным бальзамом душе от страданий, у жизни всегда на пиру сытнейшим её угощеньем, сближавшаяся Виви-Дафна, рассмотрит, что платьице левой малышки измято и тёмно, вкривь личика донной Алисы бесформенностью обнаружив потёки гагатовой туши ветвлёных полипусов ямин, до лизергамидных видений Саманты, плутающей рядом, таская в узлах при затылке близняшку на сгустках иллюзий, внутри наркотической зыби, рассказывавшей о неровно буксующем кинопроцессе, в котором её подготовят к резервному дублю гримёры, пока силуэт чёрной маски бродящего единорога не станет замахом кувалды вокруг расшибать черепа, когда Виви-Дафна отловит, пропажу ключей для седана врозь юрканья Алисаманты, на мягкости песен друг с другом танцующей по коридорам, грунтуясь под фоторужьё, малышки рефреном опишут Чистилище Лун как беспамятство, жалуясь, что Мёрдерленд им не достроен, и сажевый конь с длинным рогом продолжит метаться за каждой среди казематов донжона, к пещерной резьбе сталактонов, о бланки ролей сценариста, которого стон персонажей начнёт умолять отвести им хотя бы коморку при строчке, лазейку, дающую повод укрыться от молотобойца, из маранных аплодисментов теней-пожирателей в креслах с билетами зрительской скуки, возящихся обувью ниже по линии клейкого мрака, чесаньем боков и подбрюшья, у вялости тесных ножонок, за щель портмоне об автограф, комком собирая трофейные карточки, протиснутыми до забытых исчирканных реплик фигур, где кожей размеры моллюска обманчивы перед ладонью, он сможет примяться в шкатулке, но так же раскинуться после огромным ковром из чернил, к неспешности Алисаманта нырнёт отдалением вальса за наледью бутовой кладки, до цоканья полусапожек метнувшейся дрожью актрисы, найдя заводного кальмара, утюжащего гарнитур по колёсикам, она перещёлкнет задержку и сфотографирует компас настенным орнаментом квадров, под север мастей гложа пики, юг трефами, бубны с востока и запад червонной мишенью, до ставен, пробитых кувалдой, внутри территории замка двором отличит вездеходный заржавленный снегоуборщик от шин вуди-универсала Паккард Кэнтрелл снежной накидкой в тележном сарае за ветхий прогнивший у кровли сенник, на выстуженных переходах среди театрального спора витийствами Синти-Медуза, под шум каледонской базальтовой крепости, начнёт рассуждать о бездонном Чистилище Лун, за которым низринутые расслоятся глухой многократностью лезвий для переосмысленной роли, фрагментами прожитой ломаной паники, давя искупление в муках, раскаяниях и молитве, среди католической мессы безверием или купелью с тентакулями ловчих крючьев на всякой петле булавы, когда Виви-Дафна, неслышно вгибая кашне, запахнётся, о ворот жакетки вглубь меха, исследуя холл манекенов, одетых в жемчужные платья и широкополые шляпы, сквозь чувство цепной заморозки под знаками главной дороги напротив кушеток винила, поймавшая Алисаманту, волной земляничных подолов держа семилетних малышек, она, стиснув илистый ситец, потребует ключ у растрёпы, от Эйрфлоу за бастионом, напутанные волосами, близняшки враз примутся общей распевкой штрихов тараторить, что их затяжной поиск ножниц вкривь Мёрдерленда должен будет плыть омутом грёз утаённых, отравленных Спрутом детей, где их познакомит сюжетное клацанье, со вредным раздуто-пузатым задирой Де Воем в штанишках на лямочках тёмной шотландки, и прочей оравой затёртых, удавленно-распотрошённых, сквозных голосов ребятни, мечтающие отцепиться клубами узлов друг от друга, близняшки затеять должны бы у ножничных скул потасовку, вдоль ран перемешивая кровь над сепией, пока за отточкой Саманта не выстрижет щупальца тени, швыряя Алису кальмару из глубоководья, который её разорвёт между криков, глотая под рвотой чернил, а девочка, крепче затиснув проколы струёй подреберья, шатаясь о мрак, доплетётся к тяжёлому дереву ядов, где молча заснёт через выдох, таким бы положено сделать их путь в сардоническом танце, но храп трепача-сценариста, пустого строчилы безделье новеллу вперёд не окончит, поэтому Алисаманта запутанной станет носиться внутри коридоров и дальше от Чёрного Единорога, покражей стремящегося возвратить ремень, с квадратной бликующей пряжкой, и обе должны, как моллюски при вырезанных статоцистах, лицом вниз уродливо плавать, безмозглой юлой завертевшись, не знающие, исцелять чем недужных сознаний печали, и чем стерни памяти намертво выполоть, задумчивостью Виви-Дафна оступится возле гостиной, спихнув грузовую тележку, на роликах ящичным весом дощато тесня амбалаж холодильника, она растворит скрежет борта, увидевшая ассистента от съёмочной кинобригады, примотанного изолентой, когда по штанкетам опустят за тросы вдоль инея башен туристский зуд спальных мешков из качания, напротив актриса узнает спурт Чёрного Единорога, в графитной футболке и джинсах, под маской коня вровень гривы папье-маше, сжав десятифунтовый молот, строительным билом кувалды затеявший головоломку на ёрзанье протагонистки у мебельной гнили расщепов, она шваркнет рамкой затвора, слепящая взмах культуриста нацеленным фоторужьём, среди винтовой тьмы ступеней Чистилища Лун в каледонском донжоне гряды Виви-Дафна за пышной укладкой шиньонов начнёт ворошить о эмблемы полипусов ниши узором, сквозь три пузырька заменяя цвета синей жижей под фон каракатицы, взбив справа гагатовой смесью, при ёмкости бурых чернил, актриса проследует спешно в январскую крепость за ярус дном верхней границы спирали, где, вылезшая бегунками, тряхнув чемодан-гардероб, кокетливо Синти-Медуза от слизи на тумбах запустит густое вращение ленты катушечных магнитофонов, к помехам шуршания радиостанции, из реплик про гектокотили со сперматофорами брюха и статью червей-паразитов для жаберной пары сердец, вширь атомных войн у подполья, до глотки пещер в сталактонах, за студнем которых упрятан её же чернильный двойник, на действии лизергамида расслышав тон Алисаманты, о тех, кто настолько увязнет, в кровавой смерзавшейся тине, что легче вперёд будет прыгнуть, чем заново взрезать трясину, шагами, несущими вспять, и мир пусть разрушится следом, за тем, кто уйдёт без оглядки, от проволочного каркаса для юбок среди манекенов, растерянностью Виви-Дафна, пытавшаяся натянуть с дрожью платьице, игрой земляничного ситца резервов потерн грим-уборной вверху дегтевого жакета, в истерике станет метаться, слезами под гомон вибраций орущая, зачем она, сквозь негативы плакатов от бутовой кладки, Алисой из дерева ядов, над копотью зимней шотландской гостиницы, дверной молоток у ладони, она рвано бросится щёлкать от фоторужья астмой вспышки, усиленной через прожектор, вглубь света надеясь запомнить, облив по сверканию абрис для мглы впереди авансцены, швыряя о потную стрижку неряшливый ретро-парик, ловящая взглядом с планшета горячие нервные капли, из трепета скользких оваций, на зрительском эхе тушуя софиты в парижском театре, месье Уорделл-Элверсон руководителем, Фелициа возле Тацита, Клотильда и Эл Боу при Джинджер, Шерхебель за Блэксайдом после Маркизы Сердец, над хлопками втроём Шэрин, Мэйджор и Гарленд, по саже очков Легиона, советник до телемагната, продюсер вблизи консультантши, майор, атташе, патронесса, к мельканию аплодисментов её стройным полусапожкам, отвесностью вдоль каблучков.