Магия имени

Вы знаете, что существует магия имени? Не мне об этом писать, однако могу привести примеры. Я всегда дружила с Ирами и Ленами, Тани неоднократно меня подводили, Тамары отличались завистливостью и высокомерием, а Вали… Ах, эти Вали! Моя свекруха была Валя. Это не женщина, это асфальтовый каток. С самого нашего знакомства она хотела мне понравиться и пристроить своего ненаглядного сыночка в хорошие руки. Каким-то животным чутьём она ощущала, что я буду тянуть этот мешок с отрубями на себе до самого своего смертного часа.

Но тут она просчиталась. Факир был пьян, фокус не удался. То есть, детей-то я тянула, даже обихаживала всех, кто попал в мой ареал, но выводы делала постоянно и старалась остаться человеком несмотря на обстоятельства, не давая присесть себе на шею хотя бы в моральном плане.

Но я не об этом. Вали… Мистика определённо есть. Я неоднократно отмахивалась именно от них, неожиданно жалящих особей с умильными лицами, поставивших себя выше других. Откуда что берётся в этих Валях, в принципе, колхозных шаболдах, не имеющих понятия, что такое такт, и судящих обо всём на свете из глубины своего узкого пещерного мирка.

Нет, я допускаю, что существуют исключения, возможно, мне не повезло и есть совершенно чудесные женщины с таким именем, даже святые, просто мне они не попадались.

- Стою за прилавком, - вдохновенно рассказывает свекруха после стакана «протвешка» («хочешь? не хочешь? мне больше достанется!»), шевеля своими заскорузлыми клешнями, а эти интеллигенты в очочках подходят и с заискивающими улыбочками просят: «Будьте так любезны, дайте мне вон ту селёдочку потолще!» или «Найдите мне с икоркой, пожалуйста!» С икоркой им, сукам, изображает интеллигентов свекровь с героическим презрением. Взяла бы эту селёдку, да по мордам размазала…

Свекровь работала в «Океане» на Ленинградке, престижная работа, между прочим. Первое время она даже угощала меня корюшкой или чёрной икрой, приносила дефицитных креветок, когда сын затевался с «пулечкой» и тащил в нашу хрущобу своих сомнительных друзей, но вскоре вся эта роскошь закончилась, я впала в немилость, так как родила вторую дочку и погнала непрошенных гостей ссаными пелёнками.

Было время полного и абсолютного дефицита. Я могла достать чёрта лысого, были бы деньги, так как умела легко сходиться с людьми, а также, заработать шитьём и вязаньем. Куда девалась зарплата мужа, я даже не заморачивалась, а надо бы. Всё моё внимание поглощали дом и дети, ведь младший брат мужа тоже повис на мне.

Валентина Ивановна только покряхтывала от моих нововведений. Её страшно раздражала чистота, она даже обложила меня матом, когда я, ещё будучи беременна, влезла на двухконфорочную плиту пятиметровой кухни и отмыла от сталагмитов сажи половину потолка. Увидев с одной стороны сажу, а с другой свежую зелень, она выдохнула: «Ты, м****воха х**ва, зачем мой потолок испортила?» Так я сдуру ещё и радиоприёмник отчистила, был он такой ребристый, и пришлось потрудиться, выковыривая грязь между рёбрами.

А отмытый паркет? Когда Валентина подслушивала под нашей дверью, тень её отражалась в чистом паркете, вот ведь незадача. Я выходила и говорила: «А не испить ли Вам протвешка?» или «Наши все дома!», что повергало её в неописуемую досаду. Она меркла, её дырявые тапки шаркали к софе, где ждал её той-терьерчик Бимочка с такими же, как у неё, выпученными глазами.

Итак, родилась вторая дочурка, которая составила конкуренцию Бимочке по части жизненного пространства. Жила она в коляске, так как для второй кроватки место найти было невозможно. Вся двушка была заставлена шкафами и барами с хрусталём,- торгаши его весьма уважали и скупали у алкашей, тащивших из дома всё, что ни попадя. Это был первостатейный бартер советских времён.

Валентина чужими вазами и пепельницами не брезговала, она стряхивала в них пепел от беломора. Туда же угодил и мой каратник, который она показывала подружкам наряду с моими труселями, о чём поведал брат мужа, когда я спохватилась, что коробочка пуста. Он был чудаковатый, но беззлобный, и ненавидел только Бимочку, впрочем, как и я. Кобелёк вскакивал на грудь малышки и вытаскивал пустышку у неё изо рта. Свекровь довольно смеялась и роняла: «Куда ты их наплодила, как тараканов! Вот я накуплю пустышек и дам внучке пососать, чтобы Бимочка играл и радовался!»

Пустышки были дорогие, мне привозили их из соцстран. Аптечные я не покупала, они были слишком позорные и грубые. Но, когда Бимочка добрался до импортных детских бутылочек, стоявших на столе, и сгрыз их, чаша моего терпения лопнула. Я предъявила ультиматум – или я, или он. Угадайте, в чью пользу последовал выбор. Конечно, Бимочка форева.

Но муж понимал, что мне хватит характера на отчаянный поступок, и отдал кому-то кобеля. Разразился скандал. Свекровь проклинала всех, включая детей и тараканов, супружник поспешно ретировался, а я закрылась в комнате и пыталась успокоить ревущих девчонок. Постепенно буря утихла, отношения были окончательно испорчены, но мне на это было наплевать с высокой колокольни.  Свекровь пила всё больше и постоянно находилась в прострации. Надо сказать, что при всей своей нечистоплотности она была чрезвычайно брезглива. Выпереть её в гости к родственникам было весьма проблематично, вся родня обычно пёрлась в нашу живопырку, а было её немало. Валентина хвасталась, что она не может пользоваться чужими столовыми приборами, ей кажется, что они «заразные». Вот такой пердюмонокль.

Но надеть на себя мои вещи она не стеснялась. Влезала в мои пальто и сапоги, и шла на работу, а потому после её смерти многие думали, что я донашиваю за ней, ведь деньги у неё водились и, говорят, немалые. Но хранила она их в сейфе магазина, а потому никто из сыновей их так и не увидел. Сотрудницы Валентины, явившись на поминки, судачили, что она меня золотом увешала, такие дела. Но я никому не стала говорить, что свекровь осталась мне должна, когда ещё до свадьбы заняла у меня чеки из Берёзки, чтобы купить сыну приличный костюм, а после сказала, что теперь прощает мне все свои долги.

Я сама занимала (сумма превышала мою зарплату в пять раз), а потому сильно расстроилась и попала на сохранение, где провела восемь месяцев своей нелепой жизни. Но об этом я расскажу как-нибудь потом. А пока вечер воспоминаний закончился, да и Валентина, которая навела меня на эти печальные мысли, совсем другая, хотя и очень похожая. Век бы их не знать.

После поминок рюмка с водкой и ломтиком чёрного хлеба осталась стоять на серванте у стены. Трёхлетняя старшая дочка подошла к шкафу и на моих глазах он начал на неё опрокидываться. Задержал его стул, придвинутый к столешнице. Рюмка очутилась на софе у противоположной стены, как будто её взяли и аккуратно переставили, не пролив ни капли и не потревожив хлеба. В карманах платьица дочки, не успевшей испугаться, лежали острые осколки хрусталя одной из разбившихся ваз.

Так что, даже став попадьёй, я не могу отрицать вещей мистических, которые невозможно объяснить. Кстати, последняя моя знакомая Валентина в силу своей повышенной озлобленности и внушительной массы могла бы опрокинуть на меня не один шкаф со своими скелетами… но. Бог не Микишка, помянешь в суе, Он и всуе. Так-то.

Красота её очи слепит,
Пусть стара, но ещё не погана.
Как одна из московских харит,
Соблазнит хоть какого болвана.

Животом раздвигая простор,
Ветру осени в мыслях подвластна,
Всю себя вознесла на костёр
Сплетен гнусных и этим прекрасна.

Уподобив язык бороне,
Что грызёт даже камни с устатку,
Любит баба порыться в говне,
Тренируя народную хватку.

Ейный дед всех врагов покрошил,
Но они повылазили, черти,
Из своих заповедных могил,
Кто не верит, идите, проверьте!

Вновь, до козней охочи, ведут
Свой подрыв под величие Музы.
Не до лирики с физикой тут,
Уцелели б на жопе рейтузы!

Что б над ними ещё учинить,
Кроме лжи и рифмовок-проклятий?
Остаётся с досады завыть:
Чем гневливее плоть, тем пузатей,

И протезы во рту от кислот
И от желчи совсем расшатались…
А Пегас, этот древний задрот,
Ржёт, как конь, мол, тебе – юбер алес!