Илзе Вебер. Переводы

Die Hungernden

Sie gehen ihres Wegs mit muedem Schritt,
der Hunger, der Hunger, der Hunger geht mit.
Er wuehlt im Leib und zehrt am Gebein
und graebt sich tief in das Antlitz hinein.

Und was den Menschen adelt und ehrt
der Hunger, der Hunger, der Hunger zerstoert.
Man bricht die Treu, verletzt das Gebot
und verkauft sein Gewissen fuer trockenes Brot.

Und was nicht Willkuer noch Macht vollbringt,
der Hunger, der Hunger, der Hunger erzwingt.
Unbeugsamer Stolz, hochfahrender Sinn,
sie schmelzen wie Schnee in der Sonne dahin.

Es wuchert die Missgunst, es waechst der Neid,
blind wird man und hart fuer des anderen Leid.
Was gilt es noch, was der Naechste fuehlt,
wenn der Hunger im eigenen Leibe wuehlt?

Schwer ist es, an ihnen vorueberzugehn,
wenn bettelnd sie am Wege stehn.
Doch Schmach ueber den, der die Aermsten verfemt
und sich der eigenen Sattheit nicht schaemt.

Голодные
Они идут вперёд усталым шагом,
И голод, голод, голод с ними рядом.
Он разъедает кости и мясцо.
И глубоко вгрызается в лицо

И благородство врёт и умолкает
Где голод, голод, голод подступает.
И человек и веру, и покой,
И совесть продаёт за хлеб сухой.

Где деспотизм и власть не достигают,
Там голод, голод, голод принуждает.
И гордое понятье человек ,
Растает, как на солнце тает снег.

Произрастает зависть как основа,
Один  жесток к страданиям другого.
И разница какая стар ты, молод?
Когда всю плоть твою терзает голод?

И мимо тех ты не пройдёшь в итоге,
Кто милостыню просят у дороги.
Позор тому, кто минув тех людей,
не постыдится сытости своей.

Die Kartoffelschaelerin

Ich schaele Kartoffeln den ganzen Tag
mit hundert anderen Frauen.
Ich sitze in dem dumpfen Verschlag
vom fruehen Morgengrauen.

Ich sitze da und hoere kein Wort
von dem, was die Frauen erzaehlen.
Meine Gedanken sind so weit fort,
wenn meine Haende schaelen.

Meine Gedanken sind voller Pein
bei der Tochter, verschollen in Polen.
Die anderen koennen noch froehlich sein
und scherzen und lachen verstohlen.

Die braunen Knollen rollen davon
und haeufen sich in den Koerben.
Nach Dachau brachte man meinen Sohn.
Warum liess Gott ihn sterben?

Und Stunde um Stunde langsam verrinnt,
wund sind und hart meine Haende.
Im Typhusspital starb mein Enkelkind.
Wann nimmt mein Leben ein Ende?

Kartoffeln, Kartoffeln, tagaus, tagein,
nur schaelen, immerzu schaelen.
Sie schleichen in meine Traeume sich ein,
um nachts mich noch zu quaelen.

Die Schalen beleben und ringeln sich
und werden zu zischenden Schlangen.
Sie verfolgen und umwinden mich,
bis gnadenlos sie mich gefangen.

Und wieder kommt ein neuer Tag
und ich sitze im Morgengrauen
kartoffelschaelend im dumpfen Verschlag
mit hundert anderen Frauen -

Чистильщица картофеля

Я целый день картошку чищу
С другими женщинами рядом.
Но будет день и будет пища,
Хоть мне и пища не отрада.

Сижу, не слушая ни слова,
Сижу не думая ни крошки.
И руки машинально снова
Всё чистят грязную картошку.

И мысль  устала повторяться
О дочери, что в Польше где-то.
Другим позволено смеяться-
Смеяться добрая примета.

Из клубней -чёрная картина,
Корзины в ветхом этом доме.
В Дахау умертвлённым сыном.
Я брежу, Господи, за что мне?

Часы плетутся в дни раздумий,
И руки красны и растёрты.
Мой внук в больнице нынче умер
Я и сама мертвее мёртвой.

Так день за днем одна картошка,
И кожура прочнее стали.
Да мне и хочется немножко
Чтоб в сны мои не залезали .

Чтоб кожура не оживала
Змеёй, и в это же мгновенье
Меня собой не обвивала
Ночами в сонном заточенье.

Я зажилась на этом свете.
Вот снова солнце сверлит взглядом,
Картошку чищу на рассвете
с другими женщинами рядом.