Монета

(Пародия на сентиментальный роман)


I
Он шёл, голодный и продрогший.
Она садилась в экипаж.
Редела суета прохожих.
Кружился в вальсе бельэтаж.

Хлестнул коней угрюмый кучер,
Из-под копыт летела грязь.
Прелестной даме бал наскучил,
Как и наскучила ей страсть

Самодовольных ухажёров.
Гул споров, шуток и вранья;
И магнетизм томных взоров,
И дев красивых воркотня –

Всё надоело ей до чёрта!
И вот, сказавшись всем больной,
Покинув залы воздух спёртый,
Она спешит к себе домой.

И видит: словно в лихорадке,
Стоит он возле фонаря,
И слёзы падают украдкой
В сырой метели января.

На миг проснулась в даме жалость
С издёвкой нервной пополам.
(Так действует порой усталость
На милых и прелестных дам).

«Бедняга! Как его колотит…
Тьфу, гадость! Жалкий нищеброд!
Сколь омерзительны лохмотья!
Сбежал, наверно, от господ…», –

Так думала, смеясь, богачка.
Но добродетели зерно
В ней заглушило ругань прачки.
Услышал кучер глас шальной:

«Кузьма, останови карету!
Извольте, сударь, подойти.
Примите от меня монету.
Сумейте красоту блюсти!»

– Благодарю Вас!
  – Кучер, трогай!
В руке бедняги золотой.
И в сердце радостной тревогой
Сменился траурный покой.
. . . . . .

В трактире и ночлег, и ужин
Обрёл он через полчаса.
А за окном носилась стужа.
Слипались сонные глаза.

II
С той краткой встречи миновало
Семь или десять долгих лет.
Герой наш испытал немало,
Пройдя сквозь строй житейских бед.

Он выбирался шаг за шагом
Из беспощадной нищеты.
Себе во зло, другим во благо
Он за собою жёг мосты.

Он был в рядах торговцем мелким,
Был подмастерьем мясника.
Потом пошёл в контору клерком
Зажиточного скорняка.

Потом приятели позвали
Его в присутствие писцом.
Служил он там в полуподвале,
Но правил дело молодцом.

Начальству кланялся не низко
И соблазнений избегал.
Любовных не писал записок,
А если вдруг писал, всё рвал.

Людей о нём сложилось мненье,
Как о бездарном гордеце.
Негодовали поколенья,
Ухмылку видя на лице.

Ему на эти мненья было
Плевать. Он многих презирал.
Что было жарким в нём – остыло.
Поблек желаний карнавал.

Он вспоминал порой богачку,
Что жизнь ему, шутя, спасла.
Любовной мучился горячкой
Тайком, ночами без тепла.

А жизнь, шутя, бежала мимо,
Без приключений и без драм.
Лишь иногда встречался мнимый
Дешёвый блеск продажных дам.

Снимал он скромную квартиру
И на обед ходил в трактир.
Усвоив ложь людского мира,
Он ненавидел этот мир.
. . . . . .
Однажды, как всегда со службы
Придя домой часу в восьмом,
Он с удивленьем обнаружил
На письменном столе письмо.

Он вскрыл конверт, прочёл с волненьем
Нотариальный слог сухой.
В одной из северных губерний
Богач, по дальности родной

Герою нашему, скончался
Бездетным. И он завещал
Ему, тому, кто так нуждался,
Весьма немалый капитал.

Захолонуло сердце: «Что же?
Я на богатства нежный шёлк
Сменяю бедности рогожу?..»
И к горлу подступил комок.

Он вспомнил, что в далёком детстве
Он у покойного гостил.
Пора вступать в права наследства,
Пока другой кто не вступил!

Он отпуск взял, он занял денег
И в путь отправился неблизкий.
Мёл ветер снег с пути, как веник,
И горизонт маячил мглистый.

III
Полгода прочь. В столице лето.
Развеял вечер жар дневной.
К театру подана карета.
Коней четвёркой вороной

Запряжена. Щеголевато
На козлах кучер королём.
Театр заревом заката
Сквозь колоннаду опалён.

В театре людно, пышно, шумно.
На сцене буйствует «Кармен».
Друг другу что-то шепчут умно
Все те, кому болтать не лень.

Здесь высший свет забил все ложи,
Кроме одной, где в мягкой тьме,
Один, на прочих не похожий
(Быть может, не в своём уме),

Сидит богач красивый, статный.
На сцену (не по сторонам)
Он смотрит. Ах, как неприятно
То обществу прелестных дам!

В партере вертят головами,
Стараясь взгляд его поймать.
Многозначительно кивками
Его оценивает знать.

Он собран, молчалив, спокоен.
Но скука в плен его взяла.
И вот, уже той скукой полон,
Он вспоминает про дела.

За три минуты до антракта
Уходит незаметно он,
Простился со знакомым кратко,
В фойе гулявшим у колонн.

Он вышел из дверей. Направо
К своей карете повернул.
За ним бежит льстецов орава
В надежде, чтоб хоть грош швырнул.

  – Сигару?
        – Спичку?
     – Рюмку водки?
Не откажите, светлый князь!
– А может в ласках той красотки
Хотите Вы на ночь пропасть?..

– Благодарю. Не стоит, право.
Здесь ничего я не хочу.
Приелась мне сия отрава.
Пошёл, Мартын!
– Уже лечу!

И звонкой россыпью монеты,
Блестя червонной наготой,
Швырнулись из окна кареты,
Подхваченные беднотой.

IV
Как нелегко в богатом князе
Нам клерка бедного узнать!
Везде он свой, везде есть связи,
Есть всё, что можно пожелать.

Имел он прииски с заводом.
Часть денег в акции вложил,
С которых скоро, мимоходом,
Доходов появился тыл.

Купил он дом, купил поместье
И титул князя приобрёл.
Задумывался о невесте,
Но, презирая женский пол,

Он покупал себе утехи.
И даже пара «светских львиц»,
Дабы закрыть долгов прорехи,
Пред ним свой шарм бросали ниц.

И видя, как на деньги падки
Те, кто с ним ложе разделял,
Высмеивал он их повадки,
Цинично брал и в стыд вгонял.

Таким бессовестным манером
Прожил он месяц или два.
В нём угасала в жизнь вера.
И шепотком пошла молва

«Об укрощении строптивых»,
«О чести осквернённых душ» …
Ему плевать, но всё ж противно,
Как от истерики кликуш.
. . . . . .
Теперь он бегал вожделений,
Всё время занят, нелюдим.
Устроил бедным богадельню,
Чтоб был хоть кем-то он любим.

И нынче, при таком раскладе
Душевных дел, он едет в ночь.
Лакеи спереди и сзади.
Прочь ото всех! Скорее прочь!

V
Ему в карете стало жарко.
Он высунулся из окна:
«Мартын, останови у парка!»
– Извольте, князь! Тпру, сатана!

Закат погас. Ночной прохладой
Роса обрызгала траву.
Вдыхал он свежесть ночи жадно,
Души внимая торжеству.

Мерцали по пустым аллеям
Холодным светом фонари.
Он шёл, от свежести хмелея.
Счастливый, что ни говори!

В его уме роились планы,
Мечты, решения задач...,
Как вдруг, нечаянно-нежданно,
Услышал он негромкий плач.

Он сквозь кусты путь срезал прямо
И через несколько шагов
Увидел на скамейке даму,
А рядом – пару узелков.

Одета бедно, но опрятно.
Чуть полновата, не юна,
Но привлекательна и статна
И горечью обид полна.

Он подошёл. Она вскочила.
«Простите! Я Вас напугал.
Мне сердце Ваша скорбь сдавила!
Прошу, не бойтесь!» – он сказал.

Она, помедлив, снова села
И бросила: «О, как смешно!
Какое Вам до скорби дело?
И разве Вам не всё равно?»

– Сударыня, не справедливо
Мне равнодушие вменять!
Вы так горды, Вы столь красивы,
Что затрудняюсь я понять,

Как оказались здесь Вы, плача,
Одна, без слуг, в столь поздний час.
Признаться, Вы, красу не пряча,
Должны быть на балу сейчас.

– Коль Вам насмешки надо мною
Досуг чинить, ступайте прочь!
Одна слезами я омою
Мой крест. Мне некому помочь.

– Насмешкою, извольте видеть,
Невинность шутки Вы почли.
Простите, коль посмел обидеть
Я Вас! Но Вы бы не могли

Поведать мне, в чём Ваше горе?
По ком стенаете Вы здесь?
Быть может, плач Ваш по герою,
Забывшему, что значит честь?

Он сел на краешек скамейки.
– Ах, сударь милый, всё не то!
Пред Вами падшая злодейка.
Вы созерцаете ничто.

– Послушайте…
– Нет-нет, позвольте!
К себе я жалости не жду.
Мне крылья срезали в полёте.
Меня втоптали в грязь, в нужду.

Коль суждено так Волей Вышней,
Что нынче мне послала Вас,
Извольте мой рассказ услышать!
Я знаю, смерть мне в спину дышит.
Правдивой быть хочу хоть раз…

Стерев жемчужные слезинки
Ладонью с покрасневших щёк,
Заговорила. Голос льдинкой
Колол слух. Взгляд пожаром жёг.

VI
  – Хоть раньше было мне по рангу
С любой дворянкой вровень встать,
Происхожденьем я мещанка –
И мне не стыдно то признать.

Отец мой был простым торговцем,
Но образованность ценил.
И сыпал золото червонцев
Французу, что меня учил.

Месье преподавал науки
Две-три, французский и латынь.
И часто было мне со скуки
Горько ученье, как полынь.

Когда ж из девочки девицей
Я вышла, тот француз исчез.
За мною стали волочиться,
И дать с три короба чудес

Клялись юнцы и ухажёры.
Тверда была я, как скала.
С отцом работала в конторе,
Вела домашние дела.

В ту пору граф один солидный
К нам в лавку часто заходил.
Породистый мужчина видный,
Хоть пожилой, но полон сил.

Отец меня ему сосватал
За разворот своих торгов.
Я в слёзы, он чуть-чуть поплакал,
Но не был уступить готов.

Помолвка. Церковь. Свадьба. Ложе.
Свобода девичья – прощай!
Жалела ль я себя? – Быть может.
Была ль строптивой? – Невзначай.
. . . . . .

В столице я уже графиней
Блистала с графом на балах.
В интриг попала паутину.
Пропал провинциальный страх.

Шло быстро время. Я менялась.
Среди изысканных манер,
За шалостью спешила шалость.
То лёгкий флирт, то адюльтер.

(Да, признаю: я виновата,
Что не могла свой пыл унять.
За всё приходит к нам расплата
И не отступит ни на пядь.)

Граф всё прощал, со всем мирился
И до поры молчал, пока
У нас в гостях не появился
Корнет гвардейского полка.

Меня пленил он. Я влюбилась.
Бумагу переписка жгла.
С ним в танце страсти закружилась.
Застлала ум блаженства мгла….

Он каждый день в любви мне клялся
И ночью выкрасть обещал.
Но, видно, графа опасался,
А потому не рисковал.

Граф всё знал. Якобы случайно
Однажды нас врасплох застал.
Поморщился, вздохнул печально,
Но не устроил мне скандал.

Сказал он утром мне: «Не кайся.
Таких, как ты, трущоба ждёт.
Мне всё известно. Убирайся!
Оформлен наш с тобой развод.»

И я ушла с моим корнетом.
Он загородный дом мне снял.
В блаженстве пролетело лето,
И мой любовник заскучал.

Желая снова веселиться,
Он отпуск взял в своём полку,
И мы помчались заграницу,
Где пили нежность по глотку.

Столицы иноземных княжеств,
Берлин, Венеция, Париж.
План путешествия размашист.
Мечта – куда ни поглядишь.

Но счастье кончилось внезапно.
Стоял ноябрь, шли дожди.
Решили ехать мы обратно,
Чтоб не испытывать нужды.

Финансы были на исходе.
Корнет мой карточной игрой
Увлёкся. Я была на взводе,
Что часто в номере одной

Мне приходилось оставаться.
Он возвращался поздно. Врал,
Что лишь немножко постараться –
И он умножит капитал

Блестящим выигрышем. Слёзы
Мои не трогали его.
Нависшей надо мной угрозы
Я ощущала остриё.
. . . . . .
Однажды утром всё решилось.
Ко мне пришли хозяин, клерк,
И дама полная ввалилась.
Свет утра для меня померк.

За ними мой любовник следом
Вошёл с улыбкой шутовской.
Спросила: «Что всё значит это?!»
«А знаешь ты, кто я такой?»  –

Спросил меня он. Я молчала.
– Ты думала, что я корнет?
Мне эта роль по нраву стала.
Но не корнет я, к счастью, нет.

В реальности же я – от графа.
А ты сама за тем лишь здесь,
Чтоб заплатить сполна по штрафу
За попранную графа честь.

Заплатишь ты двумя годами
Плотских утех. И поделом!
Тебя я продал этой даме
В терпимости элитный дом.

Не убежать, не защититься!
Хлопочет дама надо мной,
Как над птенцом своим орлица.
Виски в тисках. В ушах – прибой.

– Идёмте, барышня! Не плачьте.
Что зря печалиться о том!
Служить Вам будут, как богачке.
Дам повара, модистку, прачку…
. . . . . .
И я пошла в публичный дом.

VII
В груди рыданья задушили
Повествование. Князь встал.
– Покончим с этим! Вы открыли
Мне больше, чем я ожидал.

Себя рассказом не невольте.
Я расположен к Вам без слов.
Она сквозь слёзы: «Нет! Позвольте
Мне сбросить тяжесть кандалов!

Быть может, я Вам надоела.
Прескверна подноготной муть!
Но я очиститься хотела
Рассказом этим хоть чуть-чуть.

Признаюсь, с Вами стало легче,
Хотя, кто Вы – всё не решу…
Сказал, укрыв ей фраком плечи:
«Я никуда не ухожу!»

VIII
Она продолжила: «В борделе
Пила ночами я позор.
Владели мной все, кто хотели:
Тот юн, тот стар, тот груб, тот скор.

Мужчин я видела изнанку
Во всей красе. То, что скрывать
Прилично в обществе и в браке –
Путаны познаёт кровать.

Желанье зверя и жестокость;
Расцвет похабств, фантазий жуть.
Один заказывает кротость.
С другим – сама жестокой будь.

Он ночью тешится бесстыже,
А днём о праведности врёт…
С тех пор мужчин я ненавижу
За всё, чем род мужской столь горд!
. . . . . . .
Я всё снесла, со всем смирилась.
Прошло два года, минул срок.
Хозяйка сделала мне милость
И отпустила под залог

Моих ничтожных сбережений.
Я на свободе и ни с чем.
Но лучше вытерпеть лишенья,
Чем вновь попасть в порочный плен.

Одна и без гроша в кармане
Я шла, куда глаза глядят.
Не замечая, что путаны
На мне манящий был наряд.

Вокруг Париж кружился пёстрый,
Насквозь промоченный дождём.
Вдруг, я увидела взгляд острый,
И голос мне сказал: «Идём!»

Сопротивляться я не стала.
Покорно села в экипаж.
Сказала: «Заплати сначала,
Потом показывай кураж.»

И какого же удивленье
Мне было в том месье узнать
Учителя, чьему ученью
Пыталась в детстве я внимать!

Меня узнал он, обнял нежно.
Сказал, что знает, что со мной
Здесь приключилось. И с надеждой
Стать попросил его женой

Или хотя бы компаньонкой,
Чтоб с ним отправиться в турне.
Я согласилась. (Как ребёнок
Я ликовала в глубине.)

Месье был коммивояжёром,
Которым стал, когда бежать
Ему пришлось от нас с позором
За то, что с плотью совладать

Не смог он в обществе девицы,
Которой он латынь читал.
Хоть той девице было тридцать,
Но связь переросла в скандал.
. . . . . .
Итак, по городам и весям,
С месье мы ездили вдвоём.
И в радости, и в горе вместе,
На собственный копили дом.

Но в этой жизни всё так шатко,
И вечных не найти опор.
Месье скончался от инфаркта. –
Он был уже прилично хвор.

Так начались мои скитанья:
То спуск во тьму, то в свет подъём;
Обманы, совести терзанья;
То с богачом, то с мужичьём…

Там гувернантка, там лоретка,
Там содержанка, там швея…
Бежала я из чести клетки,
И гасла в беге жизнь моя.

Быть вечно перелётной птицей
Устала я, и потому
Решила нынче возвратиться
К отцу и к дому своему.

Но здесь меня застигла новость:
Отец мой умер, дома нет;
Граф старый, обойдя законность,
Забрал себе отцов бюджет.

Я нищая. Куда податься
Теперь ума не приложу.
Судьба мне, видно, продаваться
И вновь ходить мне по ножу…

IX
Он слушал, воли не давая
Желанью здесь же взять её.
Пороков выла волчья стая.
Кололо страсти остриё.

– А знаете, – она сказала –
Мне так и надо. Поделом!
Со злом по жизни я шагала,
Стараясь пренебречь добром.

Я помню лишь один поступок,
Которому заслуга – блажь.
Тому назад лет десять будто
Меня вёз с бала экипаж.

В ночи кружились снега блёстки.
Был вроде января конец.
У фонаря на перекрёстке
Стоял оборванный юнец.

Мне сердце жалостью кольнуло,
Когда увидела его.
Монету я ему швырнула.
Подачка, только и всего.

Ах! Если жив тогда остался,
Господь, пошли ему всех благ!
А коль ушёл, со смертью в вальсе, –
Господь, рассей могилы мрак!

X
Князь встал, не в силах молвить слова.
Плач задушил – хоть уходи.
И сердце выпрыгнуть готово
От счастья было из груди.

Он совладал с собою.
         – Знайте,
Сударыня, тот нищий жив.
Забудьте всё и не стенайте!
Явился он на Ваш призыв.

Искал он долго эту даму.
Он здесь. Он возвращает долг.
И в руки дамы лёг упрямо
Набитый туго кошелёк.
. . . . .
Туман предутренний растёкся
По спящему ковру травы.
И криком поцелуй пресёкся:
«Так это, сударь, были Вы!!!»


         Эпилог

Вёрст за пятьсот от той столицы
Лежит деревня у реки.
Там ветер в тополях резвится,
Там в поле скачут рысаки.

В тени приветливого парка
Господский двухэтажный дом.
Фасад топазом блещет ярко.
Играет пёс цепной с котом.

За домом сад манит плодами,
И с рыбой пруда полукруг.
В том доме скромными трудами
Живут супруга и супруг.

Любовь их нежная не гаснет
В годах спешащих. Им всё впрок.
А искра страсти так же дразнит
Священный чувственный порок.

Они частенько ездят в город
К обедне или по делам.
Она в цвету, он статен, молод,
На зависть дамам-господам.

И каждый раз из их кареты,
У церкви или у моста,
Летят червонные монеты
К подножью нищеты креста.



13 марта 2020 – 3 августа 2022