Песнь пятая

Искатель бранной славы юный,
Готовый в пыль стереть врага,
Бесстрашно лезть в отряде смерти
На валы крепостного рва!
Скажи мне, мастер лютой брани,
А что ты сделаешь, когда
Тебя попросит о пощаде
Сквозь пыль поднятая рука?
Ударишь ли копьем тяжелым,
Поднимешь на дыбы коня,
С ухмылкой страшной сквозь забрало
Поверженного в прах круша?
Или протянешь в ответ руку,
Подняв противника с земли,
Искусно рану перевяжешь,
Дашь отхлебнуть глоток воды?
Тебе завещано отцами
Служить без страха королю,
Не лгать, во всем быть благородным,
Любить свой край и старину!
Лети в сраженье! Воин юный!
Ты – паладин своей земли!
Твой герб: орёл на алом поле
Пусть знают все твои враги!
Тебе отмерено немало
Рукой Господней на часах,
Лети вперёд, искатель славы!
Под сень мечей на крепостях!

И вот сошлись, наставив копья,
Полки, послушные вождям,
Полки искателей свободы,
Военной славы, знатных дам!
Полки, чья сила удалая
Колеблет землю вдоль дубрав,
Срывая желуди и ветви,
Качая пруд в тени агав.
А кони рыцарей в попонах,
Тяжелых кольчатых бронях,
Ощерив зубы под уздою,
Несут хозяев к славе дня!
То слава, друже, не простая!
То слава, о которой мы
Поем в дворцах, и по деревням,
Та слава, что живей живых!
Раздался треск, заржали кони,
Сгустилась пыль, как темный гриб,
И, словно в кузнице, бьет молот –
То лязг отборнейшей брони!
Не видно, кто кого, лишь толпы
В железе всадников младых,
То там, то тут, в поту и крови
Конь белый вырвется один.
И, добежавши до дубравы,
Он упадет в траву, гоним
Сердечной дрожью, смертной думой:
“О, мой хозяин! Подожди!”

Вечерний лагерь. Роты кнехтов
Собрались в плотные ряды,
В лучах агатовых заката
Мерцая глыбами брони.
Полковник ходит перед фронтом
Умытых порохом бойцов
И говорит не очень громко
Про бой, прошедший у лесов.
Вдали раскатами орудья
Друг с другом хором говорят,
Сквозь гром дождём копыт играют
Отряды конные рейтар.
На многих кнехтах из-под касок,
Наплечников и на локтях
Чернеют грязной кровью тряпки –
Что между делом повязал
Иль сам боец, или товарищ,
Сощурившись за копий строй,
Когда плешивые медведи,
Ревя, неслись над головой.
“Ты, Герман, правильно все сделал,
Что взял команду на себя, –
Сказал полковник, обратившись
К солдату с челюстию льва, –
А ты, Ганс, премию получишь,
Имперский полный золотой,
За то, что подстрелил с мушкета
Нахала, что ругал наш строй”.

Расходятся повзводно кнехты,
Вдыхая каши райский дух,
Кладут доспехи на телеги,
Мушкеты рядышком встают,
Огни костров трещат душевно,
Играет лира у шатров,
Снял тетиву у арбалета
Искусный бременский стрелок.
И, окуная ложки в кашу,
Целуя взглядом котелки,
Бойцы проглатывают жадно
Овсянки грубые комки.
О, если б мог тебя, принцесса,
Я этой кашей угостить,
Простой, без мёда и корицы,
С куском лепешки из золы.
Когда могла бы ты откушать
Солдатской каши у костра,
То для тебя поблекли б яства
Из кухни царского дворца.
И я, счастливый и беспечный,
Своею пользуясь судьбой,
Сажусь меж ними с ложкой медной
И кашу лопаю с душой!
Поев, ребята замирают
В забытии, прикрыв глаза,
И только веки в саже с потом
Дрожат по-детски и слегка.

– Двенадцать тысяч войск собралось,
С обозом – будет пятьдесят.
Мы между рек их ели втиснули,
Воды – по бочке на отряд!
Сейчас подходит банда Лори,
Мы задолжали плату им,
Как воздух нужно три телеги
Хотя бы! серебра для них!
– О серебре отряду Белых
Тебе сказать я не могу,
Ты сам сегодня слышал кнехтов,
Тех, что галдели поутру!
Мне главное ввести обозы
Отборных рыцарских полков
На эту сторону переправы,
Подальше от наемных ртов!
– Послушай, брат, ведь мы с тобою
Не первый год ведем полки!
Ты видишь сам, что край – убогий!
Мы где возьмем овса для них!
Запасов на день ели хватит!
На север – слишком берега
Крутые, тальником покрыты,
Ну не проедешь ты туда!
– Да вижу я, но вот – приказ!
От Короля привез гонец!
Нам завтра надо окружать
Их город с крепостью в горе!
– Я знаю, но давай пока
Попотчивай его гонца,
Мы роты три рейтар возьмем,
Да банду Белых, и начнем!

Гудел, объятый жаром, город,
Пылал и рушился собор,
Наемников метались своры,
Тащили утварь и вино,
У каменной ограды, вросшей
В сухую землю вдоль реки
Стенали раненые громко,
Монахи им носили пить.
Над павшим рыцарем склонился
Оруженосец молодой,
Стянул жгутом свою рубаху,
Как может сдерживает кровь.
Врач и помощник отнимают
Сеньору ноги до колен,
А тот рычит, вопит глазами,
Пронзая взглядом толщу стен.
Гром артиллерии растет,
В дыму и гари рыщут копья,
А в трех верстах обоз горит,
Там рвутся бомбы, кони в клочья,
И толпы бродят горожан,
И женщин с тусклыми глазами,
А многие лежат в крови,
Заполнив сточные канавы.
Отходят в вечность, юн, старик,
Или хоронит мать младенца,
Лишь тихо, в рукава всплакнут,
И покрестятся на восток,
Молитву выстрадают сердцем.

Прости, принцесса, я увлекся,
Рисуя войны и погром,
Война-войной, а раны сердца
Лечить пригоже соловьем,
Но думается, все же надо
Хоть с краю это показать,
Как умирали люди просто,
Не лая Небо, не ропща!
Своих любимых хоронили
На пепелищах городских,
Став нищими, без корки хлеба!
Больными, в струпьях, без жены!
В галерах под турекцкий кнут
Псалтирь твердили наизусть!
И 3, и 5, и десять лет,
Прикованый к скамье скелет!
Но крест с груди снять не давал!
И, помолившись, умирал.
А нынче, в сытое житье,
То тут то там, такое дело,
С работы если полетел,
Уже и Бог виновен в этом,
А если, Боже упаси!
Болезнь какая приключится,
Тут или сглаз, иль водолаз,
А крайняя выходит – Церковь.
И только я не виноват!
Как смеет меня жалить ад!
Не воровал! Не убивал!
И нищим денег воз раздал!

– Да замолчишь ты, наконец!
Всю плешь мне, гад, уже проел! –
Вскричал с носилок в темноту
Косматый раненый боец,
Ударив кулаком в кирпич,
Рыча, как пойманный в капкан
Матерый волк, почуя смерть,
Её дыханья страшный хлад!
– Стой, погоди, свети сюда, –
Сказал над воплями под свод
Сутулый близорукий врач,
Сощуря глаз тяжелый ток.
Услышав голоса над ним
И света горького пятно,
Косматый раненый привстал,
Вгляделся в бледное лицо.
– А, ты пришел за мной уже!
Я знаю, пробил мой черед!
Видать, готова мне в аду
Большая спальня за твой счет!!
– Держите крепче, жми сильней! –
Велел врач сухо, поглядев
На рану в клочьях и костях,
Вдыхая гнойный, жуткий смрад.
– Чего ты там бормочешь, смерть!
Я сам тебя сейчас! АА..
   Помощник отпустил дубинку,
Размяк израненный боец.
– Я вижу рай! Иду на небо!! –
Вопили рядом в темноте.

– Пилу давай, плесни воды, –
Бормочет врач, срезая ткань
Вокруг густой набухшей каши
Колена, кашляя в рукав.
Схватив покрепче полотно
Большой наточенной пилы,
Врач и помощник пилят кость,
Держась за выступы доски.
Косматый раненый зовет
Кого-то, губы облизав,
Скатилась на пол в лужу крови
Как солнце детская слеза.
Помощник зашвырнул в корзину
Большую голень без стопы,
Ногой стопу под стол задвинув,
Таращась в рыжие круги.
– Почтенный, вы мне нужен очень!
Я помешал вам, что ж, судьба.. –
Сказал негромко от прохода
Высокий смуглый капитан. –
Вот, подцепило, виснет тряпкой,
Я сам обрезал рукава..
Врач обернулся, воздух треснул
Коротким махом тесака.
– Прижмите, крепче! Принесите
Побольше чистого тряпья!
– Я сам, не надо, – развернулся
И молча начал выходить,
Прижав к обрубку кусок тряпки,
Высокий рыцарь без руки.

“Здесь резать я не буду, рана
И так большая, был излет
И пуля раздробила кости,
Застряла, сволочь.. в плечевой..”
Он изловчился, тянет клещи
Из мяса с костью, а боец
Сидит на нарах, глядя в угол,
Зажав в ладони тёплый крест.
– Ты молодец, хороший парень!
Сидишь так смирно, удалец! –
Врач отошел к столу с клещами
И поднял пулю в рыжий свет.
“Задета шея, выжить может,
А случай редкий, вытек глаз..”
 “Все, заработаю тыщенку
И ноги сделаю от вас!!”
Врач сел в углу, взяв молча кружку,
Слуга поднял кувшин с вином,
На стол кладут карабинера
С кипящим кровью животом.
– Ты приложи ему ком тряпки!
Прям в рану, старые сними! –
Велит помощнику, вставая,
Сутулый лекарь, пнув кувшин.
– Учитель, воин умирает, –
Взглянул помощник на врача. –
Я только приложил, уж взмокла..
– Заткнись, бездельник, держи скраю,
Тяни немного на себя!!
Да.. здесь кишечник пробуравлен,
Сквозь панцирь гранями копья..
Удар чудовищный, по правде..
С осколками брони внизу!
Зови священника, ты видишь,
Сознанье вновь пришло к нему!
– Воды! Воды!! Глоточек дайте!!
Я.. убивал.. теперь.. меня!..
Все, умираю.. дайте выпить!
Хотя глоточек.. для Христа!

Воды.. Я умираю.. Боже..
Спасите.. всюду темно..та..
Как здорово.. вы, братец, тоже..
Кто? Вы зачем.. пришли сюда..
Он видит свет сухой и чистый
И понимает, что лежит
На грубой толстой мешковине
Среди помощников своих.
Унялись голоса и звуки
В коробке черепной, глаза
Кричат от сухости, с лиловым
Огромным полем потолка.
Врач встал, рывком по стенке, прямо,
Шатаясь, подошел к столу,
Среди объедков, в крови тряпок,
Взял что-то скушать за щеку,
Потряс пустой кувшин с досадой,
Помощник тут же подскочил
И протянул ему кувшинчик
Для умывания воды.
Еще гремели где-то залпы,
Но вобщем всюду тишина,
Спят вечным сном вдоль стен солдаты,
Живые спят, храпя в провал.
А между ними как-бы стенка,
Изъеденная чернотой
На толстой рваной сухой тряпке,
Что закрывает, жмет лицо.
Врач отпустил обратно руки,
И тряпка медленно пошла
С ладонью вниз, скользя беззвучно
В потоках воздуха и фраз.

“Я так устал, Господь Спаситель!
Что, кажется, почти что труп,
И между мной и тем, кто умер,
Какой-то тонкий, хрупкий мост..”
“Еще поспать, хотя б пол дня!
Но нужно сделать мне обход,
Там трое раненых лежат,
Я им гнойник вчера не жег..”
Врач ходит как в тумане, видя
Страданья море, а он в нем
Как мерный, траурный корабль,
По капле вверх, берет на борт.
– Ну, наконец-то я Вас вижу!
Мой добрый Ангел! Я так рад!
Что можем мы теперь отведать
В таверне крепкого вина! –
Сказал, навстречу руки двинув,
Седой и бледный офицер
С большими чистыми усами
Над коркой уст в рябом песке.
– А я как рад, что Вы, дон, живы! –
Ему с поклоном молвит врач.
Военный не успел поклону
Ладонью черной помешать.
– Все, наш прекрасный, мудрый герцог
Сегодня утром с Королем
Мир заключил, на две недели!
Мой брат! Наш гарнизон спасен!
Я доложу его Отваге,
О Вашем праведном труде!
Ваш труд, мой друг! Он ждет награды!
И в вечности, и на земле!! –
Промолвил офицер, сжимая
Врачу неровные плеча.
Врач улыбнулся, и промямлил:
– Я рад, что живы Вы, комбат!

Под вечер вышел врач на воздух,
Он видит камни на плацу,
Руины черные собора,
И груды ядер, там и тут.
Средь них мальчонка в мешковине
Ведет за руку босиком
Сестренку младшую к руине,
И смотрит с болью на собор.
– Ты кто, откуда ты, мальчонка?
Куда идешь с ней, говори, –
Спросил врач, сделав шаг навстречу,
Всмотревшись в черные вихры.
– У нас убили папу с мамой, –
Негромко мальчик говорит, –
А тетю мы найти не можем,
И я не знаю, как нам быть.
   Врач поднял руку с нетерпеньем,
К себе ладонью помахал,
Помощник тут же вырос сбоку,
И поклонился, врач сказал:
– Веди детей на кухню нашу,
И накорми, одень, обуй!
Да последи, чтоб больше в кашу
Им положили что-нибудь!
   Помощник деток в дом уводит,
Врач смотрит на остовы стен,
И медленно крестится, молча,
Прикрыв зрачки остовом век.

Перо в чернильницу ныряет,
В тетради пишет острием
Ряд цифр, на латыни бегло
Микстур названья, порошков.
“Я сделал двести операций,
В живых остались сорок три.
Неплохо! Посреди помоев,
С нехваткой света и воды!!”
“Одно мне ясно, Бог свидетель!
Пишу как есть, и не совру!
Я счастлив, что могу средь смерти
Служить орудием к добру!!”
“Мне сорок два, я болен желчью,
С печенкой плохо, может быть
Еще пять лет мне Бог отмерит,
Все ж, не совсем еще старик!”

…………………………………..

Звенящей, солнечной весною,
Когда дрозды поют в ночи,
На старой площади у рынка
Сбирались толпы, кирпичи
И камни складывались в груды,
Ведь прошлой осенью собор
Разобран был, а частью – рухнул,
Пред тем изъязвленный огнем.
И вот приехал зодчий славный
Из древней, сказочной страны,
Где в кольцах яблонь и акаций
Синеют мрамором дворцы.
А море плещется, бросая
Горсть изумрудов на песок,
Там жили Плиний и Гораций,
И, озарившись христианством,
Земля дала обильный всход.
Весна окуталась цветами,
Сменилась летом, город жил,
Смотря, как площадь городская
Кипит работой, мастерами,
Фундамент к осени стоит,
А зодчий ходит, вымеряет,
О чем-то спорит, и, срывая
Свой голос, жестами вопит.
Пошли дожди, увяли рощи,
Потом на город и поля
Легла с заботой материнской
Простая белая фата.
Весна окуталась лиловым,
И золотым огнем, растут
Стропила, балки, обнимая
Фундамент серый, там и тут,
И славный зодчий, шею шарфом
Укутав, смотрит на чертеж,
Потом главу свою вздымает,
И снова, ужин забывая,
С всех сил на плотников орет.
Дожди пришли опять толпою,
Потом капризною зимою
Укутал улицы туман,
Грязь затопила, зодчий – пьян,
Угрюмо ходит вдоль камней,
Вокруг – ни солнца, ни людей.
Но вот весна опять обулась
В сапожки с алым хрусталем,
Вновь площадь закипела разом,
Из балок, груд камней, встают
Неспешно стены, колоннады,
А мастер мерит там и тут,
Торопит собирать леса,
И лезет сам под небеса.
Летят как птицы годы, дети,
Что бегали глазеть сей труд,
Уже, став юношами, ходят
Степенно с девицами вкруг
Одетого в гранит собора,
Дивясь на мраморы, резьбу,
И переливы барельефа,
Что обнажили поутру.
Однажды, солнечной весною,
Под звон златых колоколов
Открыл собор свои просторы
Навстречу людям, внутрь идут,
И видят дивную картину:
Сквозь алый с голубым витраж
Свет многоцветный, лебединый
Играет на златых крестах..
В углу плита, под ней лежит
Тот зодчий, кто собор воздвиг.