Песнь четвертая

Иберский ветер закачал
Резную ставню, в дом вошел,
Овеял вазы и холсты
Прозрачно-розовым крылом,
Запахло лилией, ирис
Добавил терпкий аромат,
И он проснулся, встал рывком,
Художник смотрит из окна,
А там уж утро, сад блестит
Топазом с голубым огнем,
А где-то к морю – гром гремит,
И слабо тянет в дом дождем,
Художник ставню в сад толкнул,
Художник смотрит на часы,
А в них песок на дне лежит,
С отливом красной глубины,
Одев рубаху, вышел в сад,
Нырнул под куст лиловых роз,
Качнул рукою и стоял,
Подняв лицо под бисер грез,
“Сегодня будет у меня
Мой друг, ему я обещал
Портрет его, моей руки,
Рука! Ты будешь рисовать?!”
– Эй, подмастерье верный мой!
Готовь скорее лучший холст!
А ты, садовник, куст полей,
Проспал все утро за стеной!

Был кондотьер приземист, толст,
Подковы запросто ломал,
Сутулый, с мелким сизым лбом,
А челюстью – гиппопотам,
На шее цепь горит зарёй
По тускло-красному сукну,
На поясе – палаш висит,
Что запросто снимал башку.
Угрюмо смотрит он в глаза
Художника, что за холстом,
Но сквозь угрюмость чуть сквозит
То чувство, когда босиком
Они мальчишками бегом
По лужам прыгали в грозу,
А над Ливорно гром сиял
И пахло мальвами в пруду!
Художник что-то говорит,
Рассказывая о былом,
Как ездил в Рим, писал портрет
Двух кардиналов, а потом..
– Ну а потом так погулял,
Что чуть в тюрягу не попал!
   Смеется сухо кондотьер,
А близ художника стоит
Помощник, глядя на портрет,
Не в силах сдерживать слезу!
С холста глядит в глаза в упор
Тот, кто смеется с палашом.
Чуть смягчены черты лица,
А лапа – девичья рука,
В очах – угрюмость, затаясь,
В них сжалась горным львом гроза,
С узором мужества зрачок,
И нежный девичий белок.

– Попробуй рейнского, товарищ,
Соратник детских моих игр,
Смотри, в лучах косых играет
Вино как солнечный сапфир!
– Твое здоровье, друг мой старый!
Художник жизни и любви!
Сей образ, про вино, напомнил
Картинки первые твои!
Уже тогда было понятно,
Кем станешь ты, кем стану я,
Мои занятия с мечами,
Твои – с рисунками про льва!
– Но! Но! Я тоже ведь не промах!
Мечом как перышком веду,
И на коне лечу по горам,
Хоть и не так, как ты, мой друг!
– А помнишь первую дуэль?
Тот поединок за девчонку!
Когда ты прикрывал меня,
А я рубился с испаньонком!
Я изрубил его в куски!
Бежали мы с тобой сквозь терни!
Колючек насажали, и!
Едва в обрыв не полетели!
– Конечно, первая победа
Твоя, и с опытным врагом!
А я в тот месяц сумасшедший
Сбежал из нашей мастерской!
Так надоело рисовать мне
Под именем чужим святых!
Мне ангелочки вслед махали:
Беги! Беги! Беги! Беги!

Луна пробила тучи с моря,
Лучи пошли по мастерской,
Словно слепой водя руками
По граням статуй и углов,
Художник с другом захрапели
Средь винограда и вина,
А женщина в хитоне светлом
Подушки мягкие клала
Под головы друзей старинных,
Отважных лирников-гуляк,
Поднял бутылку подмастерье,
Зажег ночник от фонаря,
И подошел к картине яркой,
С изображением живым,
Стоит и смотрит, не мигая,
Палитру красок изучая,
И каждый красочный изгиб,
Губу до боли прикусив.
– Ты спать идешь? – спросила тихо
С порога женщина его. –
Меня ты слышишь? – Не дождашись
Ушла сквозь млечный звездный грот.
Он дышит, взгляд не отрывая
От грозно смотрящих бровей,
И быстро угольком штрихует
Кусок картона на руке.
“Здесь все до боли – совершенство, –
Он думает, читая холст, –
Хотя портрет и недоделан,
Но он уже совсем готов!”
Луна плывет над садом в звездах,
Лаская ирис и жасмин,
На мраморных холодных плитах
Рисуя лица и цветы.

Восходит солнце, как всегда
Малиновым горя вином
Над очертаньем спящих гор,
Раскрасив нити ста ручьев.
Садовник поливает куст,
Смотря задумчиво на лист,
А там весь мир собрался вдруг,
Сверкая бездной глубины
Из капли крупной, как слеза
Прекрасной девы, в тишине
Мечтающей о парусах,
Отважном сердце и венце!
По краю капли свет течет
Зеленым, в изумруд, огнем,
А в середине – многоцвет
Из золотого с бирюзой!..
– Эй! Что задумался, балбес!
Полей, скорее, мне нарцисс!
   Она прошла, его толкнув,
Садовник ударяет лист.
На мраморном полу – мольберт,
Открыты окна мастерской,
И, то и дело, ветер бьет
С размаху в кудри над холстом.
Пока художник пьет вино,
Надкусывает апельсин,
Парнишка вдумчиво глядит
На пятна краски перед ним.

Она сидит у окон в сад,
На третий час идет сеанс,
Парнишка, сгорбившись, стоит,
Чеканя кисточкою глаз.
Уж месяц пишет он портрет
Хозяйки, выбился из сил,
Но, наконец, нашел он тон
И завершать портрет готов,
Творенье сердца, и руки!
– Ну что ж, – художник смотрит холст, –
Ты начинаешь понимать
Пространство, хочется обнять
Бабенку эту у колонн.
– Эй! покажи, – она встает,
Зевая, тоже смотрит холст. –
Похожа, да, ты молодец!
Мне только нимб не достает!
– Иди, распорядись обед
Подать, и будет тебе нимб,
“Мадонна”, я тебя и так
В пяти церквах намалевал!
Тебе все мало! Кошка! брысь!
   Она ушла, пихнув его,
И потрепав парнишке чуб,
Художник смотрит на лицо
В лучах полуденных садов,
На ланитах играет кровь
Приятным розовым ручьем,
Коса, завернутая в круг,
Покрыта кружевным платом,
С оттенком мрамора чело,
В очах янтарных – высота
С закатом долгим, и грустит
Над морем чайка, без гнезда..
Очнулся он, и сделал вдох.
“Да, из тебя выходит толк.
Ты, видно, превзойдешь меня,
Ну, еще год, и будь здоров!”
– Неплохо поработал ты.
Попробую его продать.
Балбес, готовься, ждет Милан,
Пора монетку загребать!

Возок трясется на камнях,
Погонщик “но!!” ослам вопит,
Сию картину наблюдает
В ветвях купающийся чиж.
Художник скачет на коне,
Ладони приложил к устам,
Над пропастью что сил кричит:
Я счастлив!! Слава Небесам!!
Сидит помощник на скамье
Внутри гремучего возка,
То в бок лягнет его мольберт,
То ящик с краской – по ногам.
Он терпит, пот блестит ручьем,
Трясется тонкий потолок.
А за окном сквозит закат
В прохладной неге алых гор.
Лишь раз он вышел из возка,
Кудрявый, светлый паренек,
К ручью алмазному припал,
И снова скрючился в возок.
Художник с смехом постучал
По крыше плеткою тугой:
– Еще немного и, мой друг,
Мы пристань тихую найдем!
Ты порисуй пока, чего
Сидеть безделием страдать!
Ты посмотри – какой хрусталь
С вкрапленьем меди в облаках!

С краю дороги, между скал
Ютился древний монастырь,
Над бездной в море он вперял
Подслеповатые зрачки
Из келий братских корпусов;
Дома лепилися стеной
Вдоль пропасти, где меркнет дно
Темно-серебряной парчой.
Готовит краски ученик,
Сияет солнце во дворе,
Росою звездной сад горит
По волнам снежных хризантем.
В просторной келии с окном
На море в пурпурной дали
Идет работа, холст стоит,
Художник водит угольком.
Был настоятель – человек
С бесцветным, восковым лицом;
Уселся в кресло, за плечом –
Из книг красивый темный фон.
В глазах сухого старика
Застыла умная вода.
“Не разберешь поди его,
Да ладно, пусть расскажет нос!” –
Художник думает, дыша
Простором неба из окна.
Вдыхая ток густых садов.
И наслаждаясь тишиной.
“Какой чудесный, лисий нос!!”

– Так почему же ты, зараза!
Здесь сделал жирно-золотой!
Когда показывал тебе я,
Как охрой делать тонкий слой! –
Затрещину от всего сердца
Влепил художник пареньку.
Тот подался вперед, алея,
Как девица на берегу.
– Пошел отсюда! Теперь снова
Прописывать мне корешки!
Да прикажи вина, покрепче!
А если на день опоздаем,
Хоть на пол дня мы не успеем!!
Ну.. обормот, тогда смотри!!!
– Да, я сейчас, – рыдает тот,
Без слез, скривив свои уста. –
Прости, учитель, виноват!
Сейчас я принесу вина!!
– Он – виноват! – рычит маэстро,
Склонившись метко над холстом.
Прописывая полки с книгой
За хрупким набожным лицом. –
Меня б за это, в нашей школе..
Да ладно, может я горяч.
Вот, дуралей! А так расстроил!
Хотя.. вообще-то я неправ!..
   Из кельи светлой подмастерье
Сошел в тенистый тесный сад.
Кричал обиженный затылок.
Катилась кубарем слеза!

За полыханием сирени
Услышал он протяжный стон.
“Быть может, плохо там кому-то”, –
Рассеяно подумал он.
Спешат ступни в ботинках крепких
Фонтан лиловый обойти,
А за сиренью пред распятьем
Стоит, колена преклонив,
Монах с курчавой бородою,
Простерши руки в небеса,
И пальцами, как мел холодный,
Скребет распятие до крови
В когтистых сумрачных ногтях.
– Я вновь увидел в сновиденье!
Что ты зовешь меня к себе!
Под сени райских наслаждений!
Я избранный, я – твой удел!
Они – не слышат вдохновений!!
И песен сердца моего!!
О да! Неведомую сладость
Ты дал мне в сердце! И огонь!! –
Шипел монах, глодая древо,
И в исступлении смотря
На раны в стопах и колени,
Слюной на лилии брызжа.
   Парнишка вздрогнул, и, неслышно,
Обратно в кельи поспешил,
А за спиною стон гноился
Слепой, раздавленной души.

Но вот остался назади
В объятье скал тот монастырь.
С цветными стеклами собор:
Ввысь уплывает света грань,
Подобно синему ручью,
Остекленевшему в веках,
С волной зеленых берегов.
Вкрапленьем красного вина.
И бриллиант – прохладный сад –
Монахов многих добрый плод.
Вновь скачет на камнях возок,
Погонщик “Но!” кричит ослам,
Художник едет по пятам.
Глядит на гор цветистый ход,
Как будто скинули с небес
Рукой счастливой полотно!
Дорога с гор мотает нить
В долину хлеба и вина,
И подмастерье вдаль глядит
Из недра скучного возка.
Он видит цепи лоз густых,
Колышется воздушный жар,
В волокнах золота плывет
Плечами город на холмах.
Сверкают церкви серебром!
Блестит орудий чаща-медь.
Художник подскакал к возку
И стукнул фляжкою о дверь.

– Почти приехали, балда!
Здесь проторчим немного мы!
Ты помнишь, говорил тебе,
Что взял у герцога заказ!
Он хочет битву на стене,
Там, конница, клубы дымов,
Уж стену известью покрыл,
Ждет изволенья от меня!
– Мы будем битву рисовать?
Солдат железных тесный строй?
– Молчи! Дурак! Я никогда
Не воевал, не видел битв!
Ну а мазню мы не творим!
Стена должна дышать войной!
Поэтому пока рисуй
Все, что увидишь на листки.
Мне интересен сей вираж,
Изобразить огонь страстей!
Тех идиотов, что идут
Кромсать таких же медведей.
Конечно, риск велик, предстать
Посмешищем в людских очах,
Но если ты не ищешь средств,
Не тренируешь меткость глаз,
Довольный кистию своей,
То грош тогда тебе цена,
Таких мазил хоть пруд пруди!
Поэтому – известен я!
А их – забудут, не узнав!
Бездарность – хуже, чем война!!

– Я понял Вас, мой господин.
Да, Ваше имя на устах!
Какое счастье, что могу
Учиться, глупый, я у Вас!

– Не глупый ты, мой ученик.
Настанет время – и поймешь,
Сейчас же просто зазубри:
Пространство – светотени – тон!