Диктатура дураков русские писатели

ДИКТАТУРА ДУРАКОВ

Борис Ихлов

Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная…

Конечно, Ползунов, Кулибин, братья Черепановы, Лодыгин, Яблочков, В. В. Петров, Александр Попов, Ипполит Романов, Прокудин-Горский, Глеб Котельников, Лев Термен, Полумордвинов, Борис Розинг, О. Лосев, Порфирий Бахметьев, Зворыкин, Славянов, изобретатель первого в мире персонального компьютера (1968) Арсений Горохов, Леонид Куприянович, Ломоносов, Лобачевский, Чебышев, Менделеев, Жуковский, Умов, Ляпунов, Сеченов, Павлов, Блохинцев, Гамов, Курчатов, Королев, Семенов (цепные реакции), Опарин, Кардашёв, Марков, Петровский, Колмогоров, Тимофеев-Ресовский и т.д., и т.п., еще тысячи фамилий - это не норманны, не евреи и даже не украинцы, это русские люди, цвет мировых изобретательства и науки.
Это русская и советская литература, высочайшая литература в мире, это один из лучших в мире кинематографов, это Репин, Брюллов, Крамской, К. Васильев, Саврасов, Лентулов, Соломаткин, Филонов, Серов, Поленов, Шишкин, Суриков, Коровин, Перов, Серебрякова, Архипов, Малявин, Петров-Водкин, Кустодиев, Архип Куинджи, Пименов и т.д.
Это поэзия от Пушкина и Лермонтова до Блока, Маяковского, Цветаевой и Рубцова.
Это Мусоргский, Бородин, Кюи, Балакирев, Михаил Глинка, Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Прокофьев, Шостакович, Свиридов и др.
Но это узкий социальный слой.
На Всероссийской встрече католической молодёжи папа Римский Франциск обратился к собравшимся: «Вы наследники Великой матушки России - великой России святых и царей, огромной России Петра Первого и Екатерины Второй, той могучей просвещённой империи, империи большой человечности и культуры...»
С марксистско-ленинской точки зрения история человечества – это история не царей или генсеков, а история классовой борьбы. В сталинское время историки вернулись к буржуазной концепции истории, в которой история человечества – это история Ивана Грозного, Петра I и т.д., причем цари превратились из представителей враждебных классов в друзей народа.
С марксистко-ленинской точки зрения величие России не в царях, а в тех, кто против них восставал: Булавин, Степан Разин, Василий Ус. Болотников, Пугачев и т.д., всех участников тысяч и тысяч безымянных крестьянских восстаний, забастовок, стачек, создателей первых Советов.

В ходе Крымской войны Россия хотела установить контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, но потеряла протекторат над Молдавией и частью Бессарабии, получила Севастополь, Балаклаву и ряд других крымских городов, но отдала ряд крепостей. Финансовая система империи была расстроена, к 1958 году курс рубля упал вдвое.
4.4.1866 пуля Каракозова чуть не убила Александра II.
Во время войны 1877-1878 гг., после того, как армия Турции была разгромлена, и русские войска подошли к Константинополю, армия России по доброй воле отступила от достигнутых рубежей.  Берлинский Конгресс 1878 года свел выгоды России к нулю. В Киеве убит жандармский полковник Гейкин. В Москве – агент сыскной полиции Никонов. В Киеве Валериан Осинский стрелял в местного прокурора Котляревского..4.8.1878 Сергей Кравчински у Гостиного двора поразил кинжалом шефа жандармов, начальника III отделения генерал-адъютанта Мезенцева. Его товарищ стрелял в сопровождавшего полковника Макарова.
В 1878 г. Вера Засулич из револьвера системы «бульдог» в упор стреляла в Трепова.
Террористов вешали, расстрел в виде исключения стал применяться только к офицерам, напр., к Н. Е. Суханову.
В 1878 году – 1 смертная казнь, 1879-1880 – 4 попытки цареубийства. 21 казнь (Игорь Волгин, «  Последний год Достоевского»).
С. М. Кравчинский писал: «Террор – ужасная вещь, есть только одна вещь хуже террора – это безропотно сносить насилие».
Энгельс объяснял: «Способ борьбы русских революционеров продиктован им вынужденными обстоятельствами, действиями самих из противников».
Начальник Петербургского охранного отделения подполковника А. В. Герасимов книге «На лезвие с террористами» вспоминает: «… мне говорил прокурор, официально по своей должности присутствовавший на казнях террористов: «как эти люди умирали… Ни вздоха, ни сожаления, никаких признаков слабости… С улыбкой на устах они шли на казнь. Это были настоящие герои.» Они в этом отношении не были исключением: все террористы умирали с большим мужеством и достоинством. Особенно женщины. В моей памяти до сих пор отчетливо сохранился рассказ о том, как умерла Зинаида Коноплянникова, повешенная за убийство командира Семеновского полка генерала Мина, который в декабре 1905 г. подавил восстание в Москве. Она взошла на эшафот, декламируя строки Пушкина: «Товарищ, верь: взойдет она, / Звезда пленительного счастья, / Россия вспрянет ото сна, /И на обломках самовластья / Напишут наши имена!»

Современный террор не нацелен на уничтожение крупных чиновников или видных буржуа. В современном терроре нет морали.

И народовольцы, и террористы из эсеров идеализировали низы. Они совершенно верно представляли низы источником той нравственности, которая является антагонистом буржуазно-феодальной нравственности. Однако все они и даже большевики не понимали их единство, глубокую связь между нравственностью верхов и нравственностью низов. Салтыков-Щедрин, сочиняя «Историю одного города», не ведал, что точно таких же «градоначальников» можно увидеть среди рядовых граждан России. И даже хуже! Не власть убивает восставшего, убивает сосед, рядовой гражданин России.
 
Русская литература до революции

Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы не обманывать.
Чаадаев

Знаете, как в народе называют тех, кто обличает человеческие пороки? Умалишенными. Именно так называется рассказ Н. И. Наумова: «Умалишенный».
У крестьянина Осипа Дехтярева – дар убеждения, его отправляют на освидетельствование, но он не только убеждает комиссию во главе с губернатором в своей нормальности, но еще и в том, что волостной голова – преступник. Голова обирает селян, пугая их судами, использует «самодельные деньги» и т.д. Население стонет от головы. «Мосейка-то загубил Митьку, бил его, топтал ногами, полумертвого стегал кнутьями; вся волость знает, што он от эфтого в землю ушел, а вы молчите... никто ни слова не пикнет об этом душегубстве... потому што Мосейко бо-га-а-ат..» - рассказывал Осип. Но сами крестьяне не пожелали избавиться от гнета головы, они выступили против Осипа! И рыдающего Осипа вывезли из деревни под надзор…
Население – не на стороне справедливости, оно на стороне силы, в лагере правящего класса (А. Ф, Писемский, «Богатые лгуны и бедный»).

В рассказе Чехова «Злоумышленник» крестьянин Григорьев, как и все деревенские, занят тем, что для рыбной ловли, откручивает гайки в железнодорожных рельс, гайки служат грузилом для лески. Вследствие этого откручивания резко возрастает вероятность катастроф, в которых гибнут сотни людей. Следователь пытается объяснить Григорьеву, что этого делать нельзя, но Григорьев упорно не понимает, в чем его преступление, ведь он одну-две гайки отвернул, это же немного.
Чехов смеется – Григорьев явно не умышлял зла, он убийца по своей пещерной тупости.
Поэтому, когда Блок писал пронзительное: «Россия, нищая Россия, / Мне избы серые твои, / Твои мне песни ветровые – / Как слезы первые любви» – он уж слишком льстил народным низам.

Но разве только общественные низы таковы? В очерке «Дом с мезонином» Чехов рассказывает о благородной даме, Лидии Волчаниновой, которая занята благотворительностью. Между ней и неким пейзажистом, который от своего лица ведет повествование, происходит следующий диалог:
- По моему мнению, медицинский пункт в Малозёмове вовсе не нужен. Мое раздражение передалось и ей; она посмотрела на меня, прищурив глаза, и спросила: «Что же нужно? Пейзажи? - И пейзажи не нужны. Ничего там не нужно».
Она кончила снимать перчатки и развернула газету, которую только что привезли с почты; через минуту она сказала тихо, очевидно, сдерживая себя: «На прошлой неделе умерла от родов Анна, а если бы поблизости был медицинский пункт, то она осталась бы жива. И господа пейзажисты… должны бы иметь какие-нибудь убеждения на этот счет. - Я имею на этот счет очень определенное убеждение… - ответил я, а она закрылась от меня газетой, как бы не желая слушать. - … медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья… Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх. Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить. Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а, напротив, еще больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число их потребностей, не говоря уже о том, что за мушки и за книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину.
- Я спорить с вами не стану, — сказала Лида… - Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы — правы. Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним, и мы пытаемся служить, как умеем. Вам не нравится, но ведь на всех не угодишь.

Очевидно, что сам Чехов, врач, прекрасно понимал необходимость лечения крестьян. Но его герой указывает на тот факт, что болезни крестьян в массе - есть следствие их непосильного труда. Ликвидировать следствие при сохранении причины – глупо, все равно, что перекатывать полено из угла в угол. Более того: никто не сомневается в том, что профсоюзы являются школой классовой борьбы. Но есть и другая сторона медали: победы профсоюзов лишь укрепляют систему капитализма.
Лида Волчанинова в принципе не понимает, что ей объясняет пейзажист, она ведет себя как аутист, глухонемая. Точно так же ведут себя современные российские трезвенники: они никак не желают понимать, что алкоголизм есть лишь следствие капиталистических отношений, бороться со следствием при сохранении причины – всё равно. Что перекатывать полено из угла в угол. Но все они, как и Лида Волчанинова, всерьез полагают, что заняты полезным делом!
Пейзажист разжевывает Лидии положения марксизма: «Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада… Вы… своим вмешательством в жизнь этих людей создаете лишь новые потребности, новый повод к труду».
Но Лидия снова ничегошеньки не понимает.
— Ах, боже мой, но ведь нужно же делать что-нибудь! — сказала Лида с досадой, и по ее тону было заметно, что мои рассуждения она считает ничтожными и презирает их.
Пейзажист еще объясняет: «Нужно освободить людей от тяжкого физического труда, — сказал я. — Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели бы также время подумать о душе, о боге, могли бы пошире проявить свои духовные способности. Призвание всякого человека в духовной деятельности — в постоянном искании правды и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе и тогда увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Раз человек сознает свое истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки».
«Освободить от труда! - усмехнулась Лида. - Разве это возможно? - Возьмите на себя долю их труда».
Но Лидия и этого объяснения не в сила понять, она дура.
Дело обстоит еще хуже: Лида настолько тупа, настолько груба, что лезет в ту сферу, в которую не имеет права вторгаться. Пейзажист и ее сестра Женя, «Мисюсь», любят друг друга, Женя – недалекая, но их отношения – не дело Лидии. Но Женя рассказывает сестре, и та стеной встает между любящими, требует от сестры прекратить встречи с пейзажистом.

С. Каронин (Петропавловский Николай Елпидифорович, 1853-1892) в рассказе «Куда и как они переселялись» рисует безрадостную картину: деревня Парашкино вымирает с голоду. Жители никоим образом не пытаются изменить «предначертанное», не восстают, не пускают петуха богатым и даже не ропщут. Приходит день, когда один из них, самый смелый и просвещенный, солдат Ершов, предложил всем бежать с этого проклятого места – в богатые края к киргизам. На удивление – он уговорил на это беспредельно отважное коллективное действие. И что же? Всех, кто собрался выжить, затормозил один-единственный становой, он определил в загон для скота. Но парашкинцы оказались неожиданно упрямы – они всё же бежали. Только не вместе, а кто куда мог, что и обрекло их на скорую гибель.

Повествования русских писателей о глупости народной неиссякаемы. В рассказе Достоевского «Крокодил» обыкновенный мещанин, пришедший лицезреть хищника, неожиданно попадает к нему в пасть. Окружающие в замешательстве и не способны оказать помощь. Позднее оказывается, что гражданин и не желал бы помощи. Он желает оставаться внутри крокодила, чтобы стать знаменитым.

Валентин, слуга автора, от имени которого ведется повествования – человек лет пятидесяти, образчик идиота из низов. Он читает стихи русских поэтов, ничего в них не понимая, он полагает что если стихи понятны – так их и читать не к чему. Он уверен, что он знает больше своего хозяина, что он выше его. У слуги есть слабость – он неравнодушен к женскому полу. И пытается его завоевать путем чтения стихов. Девушки их не воспринимают, но Валентин этого не чувствует. Наконец. Жизнь все расставляет на свои места, Валентину крепко достается. Но это ничуть не делает его умнее: он утверждает, что с ним обошлись несправедливо, что девушки должны благодарить небо за то, что Валентин соизволил с ними общаться…
Средний житель России не просто идиот, он еще и подл и всегда готов поиздеваться над чувствами ближнего своего (Николай Телешов, «Тень счастья»).

Сразу после революции

Вячеслав Шишков рассказывает, как крестьяне воспринимают городскую культуру («Спектакль в селе Огрызове»). Сельский активист Павел Мохов пытается поставить на сцене  революционный спектакль. Сюжет, текст идиотские, зрители спят, похрапывая, но одобряют и аплодируют…

В рассказе Андрея Платонова «Город Градов» - затхлая провинция, Градовский губисполком  занят глупейшими проектами. Губисполном получил 5 млн р., часть определил голодающим крестьянам – часть – на гидротехнические проекты, в которых в городе никто ничего не понимает. «Создана была особая комиссия по набору техников. Но ни одного техника не приняла, так как оказалось, - чтобы построить деревенский колодезь, техник должен знать всего Карла Маркса». После решения центральной власти слить 4 губернии вместе, начальство Градова решило представить центру проект, доказывающий. Что именно Градов должен стать главным городом. Конечно, центральная власть, справедливо учтя бесполезность города, просто его ликвидировало как город, переименовав в село. Но дело в другом: Градов – это вся Россия, ничего не изменила по существу революция в феодальной России. Провинциальный народ как был тупым, так и остался.
 
В книге Константина Федина «Города и годы» (М. Худ. Лит., 1957) – личностные отношения между участниками противоположных сторон баррикады в революцию и Гражданскую войну.
Отряд Красной армии пришел в деревню подавлять бунт. Красноармеец говорит безногому фронтовику: «Ползи, мразь!» Безногий (Лепендин): «Братушки, ведь это не-емцы!» (с. 311). Красноармейцы – враги!
На самом деле никакого бунта не было. Крестьяне узнают, что продразверстка заменена продналогом.  Но руководство сельсовета об этом не знает и саботирует Постановление ВЦИК. Крестьяне во главе с Лепендиным требуют председателя революционной тройки Голосова: «Где он, позовите! –  Ушел».
То есть: народная власть не хочет говорить с народом. Больше того, никакого большевистского убеждения масс, Голосов говорит: «Мы знаем, что примирить нельзя, можно только подчинить! А если из них ничего сделать нельзя – уничтожим» (стр. 292).
То есть: именно Голосов и есть контра, прикрывающаяся революционной демагогией.
Контрой руководство сельсовета во главе с Голосовым объявляет крестьян, которых обвиняет в том, чего не было. Силой оружия те, кто назвал себя большевиками, рвут союз рабочих и крестьян.
Враг Сов. Власти фон цур Мюлен-Шенау, марграф поднимает мордву на восстание – но самое пикантное, что он в листовке пишет правду.
Главный герой Андрей Старцов великодушен. Его обманул марграф, он отпускает маркграфа – но сам он не виноват. И его убивает друг-немец, который уехал в Россию и вошел в немецкий Совет солдатских депутатов. Дело в том, что Старцов бежал из Германии в большевистскую Россию. Попал в плен, и именно  маркграф его отпустил на волю. Но друг-немец не смотрел фильм «Адъютант его превосходительства», где большевик Сиротин говорит белогвардейским офицерам, с которыми бедал от батьки Ангела: «Мы вас отпускаем».
Летчик Щепкрв объясняет причину аварии самолета, Голосов, кретин, хохочет над его объяснениями, ученые слова вызывают у него хохот, он не в силах поверить летчику, поскольку сам безграмотен и считает, что тот ему врет.
Таким образом, Константин Федин дает точную характеристику диктатуры пролетариата в конкретной деревне. Очевидно, что эту характеристику он экстраполирует на всю Россию.

Наши дни

Прошло столетие. Однажды мой знакомый Максим угодил в пермский федеральный кардиологический центр. Сосед по палате – деревенский житель, слышал плохо, речь нечленораздельная. Попытка познакомиться окончилась провалом: «Меня Максим зовут, а Вас? - Нет, ничего не болит».
Через некоторое время спросил: «Култаево знашь? - Знаю. - Работали там».
Потом начал спрашивать: «Ты из какой деревни? - Я не из деревни, я пермский». Через некоторое время снова: «Ты из какой деревни?»
Ходил он по коридору, сжав ладони в кулаки и помахивая ими в одну сторону, в ту же сторону косил глазами, прямо не смотрел. Днем он спал, ночью шарашился по больнице, заходил во все комнаты, к женщинам тоже. Дежурные медсестры заходили в нашу комнату, будили Максима и спрашивали зачем-то: «Это ваш сосед?» Глупее вопроса трудно было придумать, еще более глупым был следующий вопрос: «Где ваш сосед?» Наконец, они отстали от Максима, поручив следить за соседом, и он тут же накрепко забыл об их поручении.
Вы знаете, что такое «туалетат»? Это «туалет-то». Аналогично «вокзалат», «трактористат», «начальникат».  Буль-буль-буль, туалетат, однажды сказал сосед писклявым бабьим голосом. Чем-то был недоволен.
Черт дернул Максима обратить внимание соседа на яблоки на столе: «Они Ваши!»
Существо под названием «сосед» начало поедать яблоки своим гнилым ртом, вынимать лишнее изо рта и складывать мне на свободное место в тарелке, из которой я ел. Звали его Никола.
Когда Максим сидел на горшке, Никола входил в туалет и включал в розетку кипятильник, чтобы заварить чай. Он не мог чуть потрудиться мозгами, чтобы включить кипятильник в любую другую розетку, вне туалета.
Идиотизм деревенской жизни своим ходом пришел в палату к Максиму.
Вскоре, на счастье Максима, соседа увезли на операцию, и больше он его не видел.
Следующий сосед тоже был деревенский, из Кыласово. Как и все деревенские, он плохо понимал город, Максиму приходилось объяснять ему, как нужно расположить рычаг, чтобы поднять спинку кровати, как заряжать и включать мобильный телефон, как включать полотенцесушильник в туалете.
Пациенты в кардиоцентре – будто сошли с полотен Бидструпа.
Господи, до чего грязен, до чего туп народ в российской деревне. И не кормит он никого, хлеб и мясо производят на гигантских фермах, куда этому народу путь заказали.
Второй сосед, на груди крестик, показывая за окно на новый корпус кардиоцентра:
- Это гараж? (Т.е. всё, что не жилое – гараж.)
- Почему выключили свет?! – возмущался он, тыча в потолок. На котором нет ни единой лампы.
- Низкое давление у тебя? Вон чо… То-то операцию и хотят делать.
- Нет, мне дают таблетки, которые понижают давление.
- А… И как они потом будут тебе его повышать? Операцию будут делать?

Идиотизм кардиоцентра не ограничивался пациентами.
Вечером одна из уборщиц увидев широко расставленные перед телевизором стулья, визгливо и громко в адрес тех, кто уже давно ушел, зашумела:
- Расставили стулья. как в кинотеатре!
Дамочка из кабинета эндоскопии оказалась продвинутой, она наслушалась чьих-то лекций по американским программам  стала уверять Максима, что страх – внутри, он боится не операции, а самого себя. Ибо в слове «боюсь» - возвратная частица «сь». Т.е. в сочетании «боюсь волка». Волк совершенно нипричем, человек сам себя боится. Вот этой чепухой и забыта голова дамочки.
Максим попытался ее урезонить, дескать, ей 41, он ее старше на 25 лет, но дамочка безапелляционно сообщила:
- Сегодня молодые учат старших.
Еще один пунктик в американской схеме:
- Каким Вы видите свое лицо?
Как бы сказать… Всего у человека три лица. Одно, молодое, это лицо, которое сам человек на себе видит. Другое – настоящее, оно старше самого человека. И третье – каким это лицо должно быть в таком-то возрасте. Но что за дело дамочке, что ей Гекуба.
Ничего не изменилось за столетие.

Заметьте, еще и речи не было про сумасшедших на почве интернета  и телевизора, на почве реформы школы и высшего образования. Только не говорите про школьные олимпиады по робототехнике – они дебильные.

Ленин и Сталин

1918 год, к Ленину приходят ходоки от некоего завода и просят декретировать на заводе власть рабочих, прогнать буржуя. Ленин возражает рабочим, указывая на их неграмотность. Не могут неграмотные рабочие управлять производством.

Маркс объяснял, что социалистическое государство может быть только государством диктатуры пролетариата. Ленин неоднократно объяснял, что «диктатура пролетариата выражается в форме Советской власти, форме, найденной самими рабочими».
Однако в 1923 году на XI съезде РКПб в отсутствие Ленина постановили, что диктатура пролетариата выражается в форме диктатуры партии.

Разумеется, это была ложь, но Ленин хорошо понимал, что в отсталой аграрной России рабочий класс не был способен на диктатуру пролетариата.
Диктатура пролетариата, разъяснял Ленин, не только и не столько подавление враждебных классов, сколько способность рабочего класса взять всю экономику страны в свои руки.
Именно поэтому Ленин в 1919 году на съезде земледельческих коммун объявил, что «едва ли внуки увидят социализм». Именно поэтому Ленин подавил Рабочую оппозицию, которая вместо невозможной реальной власти рабочих хотела установить формальную власть рабочих.

Что же случилось дальше? Как известно, и меньшевики, и большевики прекрасно понимали, что отсталая Россия к 1917 году не созрела для социалистической революции. Но.
Все мы понимаем, писал Ленин меньшевику Суханову, что базис определяет надстройку. Но в каком учебнике написано, что нельзя сделать наоборот, чтобы революционно преобразованная настройка проросла в базис?
Все понимали, и Ленин тоже, что рано или поздно базис приведет надстройку в соответствие с собой. Но революционно преобразованная надстройка могла сыграть большую роль в модернизации
российской экономики. Сталин же эту революционно преобразованную надстройку просто вырезал.
За годы правления Сталина было уничтожено свыше 40 тыс. ведущих ученых страны.
Оттого советские службы госбезопасности шифровали секретные научные работы следующим образом: «Обкуривали мышей рентгеновскими лучами» (слово «облучали» было запрещено).
Оттого мы и имели 1991 год.

Сентябрь 2023